Эрих Карлович, сверкая надраенными до блеска сапогами и позвякивая шпорами (и на хрена это обэхаэсэсовскому генералу шпоры?), прошелся по толстому персидскому ковру, реквизированному при обыске у директора магазина «Таджикистан», открыл сейф, вытащил из него холщовый мешок, и, ловко прихватив за углы, перевернул его. Как из рога изобилия, оттуда посыпалось на стол, переливаясь всеми цветами радуги, что-то невообразимое.
— Ну-с, товарищи офицеры, давайте посмотрим, есть ли тут какие-нибудь фигулинки из коллекции Соя-Серко?
— Есть, — выдохнул я, узнавая и браслет с цветной эмалью, и цейлонскую брошь, и золотую балерину.
— То-то, товарищи прокуроры и офицеры, — с удовлетворением произнес Абрикосов, почти отнимая у меня статуэтку балерины, — прошу обратить внимание, что вашу «висячку» раскрыли не эти хвастунишки из МУРа! Вашу «висячку» раскрыл я!
УБХСС, как и МУР, расположен на Петровке, 38. Холл и столовая у них общие. На памятной доске в центре холла, где золотыми буквами выбиты имена храбрецов, мы не найдем ребят из ОБХСС. Перестрелкой, борьбой самбо и скручиванием рук они не занимаются. У интеллектуалов от МВД свой удел. Дело, разумеется, в противнике. А противник у них — сам интеллектуал. С деловым человеком грубые муровские приемы не проходят. Без знания советской хозяйственной системы дельца не побороть. Вот почему в ОБХСС в наши дни работают люди отборные, почти как в КГБ. С высшим образованием, как сидящий напротив меня Жозеф Гречанник.
— А как же эта коллекция к вам попала, товарищ генерал? — спрашивает Жозеф, вертя в руках цейлонскую брошь.
— Погодка, сами видите, какая! Фургон «Союзтрансавто» врезался этой ночью в мачту высокого напряжения. Знаете, где? В бывшем поместье Натальи Гончаровой, жены Пушкина, в Лопасне, под Серпуховом.
Генерал придвинул лежащее перед ним донесение и стал читать хорошо поставленным голосом:
«…В результате столкновения дверцы и обшивка фургона лопнули. Тюки с товаром разбросало во все стороны, даже за ограду старого дворянского кладбища… Среди подобранных нами упаковок с отметкой „Сделано в СССР“ оказались старинные ювелирные изделия, иконы, религиозная утварь, картины, золотые и серебряные монеты, изделия из кости, серебряные наборы, кавказская чеканка и оружие, то есть ценности, запрещенные к вывозу за границу…»
Мне было не совсем понятно, каким образом экспонаты из коллекции Соя-Серко угодили в фургон. Но Абрикосов встал из-за стола и сказал:
— Сейчас, ребятишки, поезжайте в Склифосовского. Этого фирмача Мазера надо допросить — чтоб душа из него вон! Я и сам бы с вами поехал, но — на части разрываюсь! Косте Меркулову большое спасибо за Волина! Он просто золотой человек, этот Волин. Такие показания дает — и на ипподром, и на Елисеевский гастроном, и на Павлова из Спорткомитета, что только успевай допрашивать, агентуру подключать, ревизии назначать…
Абрикосов опять разговорился, а меня сверлила мысль: почему же это именно Леоновича, который нам был нужен до зарезу, именно Леоновича убили? А может быть, потому и убили, что он нам был нужен? Вот так, раз-два — и нету свидетеля! Значит, кто-то навел. Кто-то знал, что мы раскопали этого Леоновича… Я ощутил, как жар начал заливать мне сначала уши, потом лицо, шею, даже руки… Да ведь это Я!!! Я навел на Леоновича — пристал вчера к этой суке Быстрицкой, то есть, как ее, этой Серко, подавай, мол, мне этого Юрия. Вот они и подали! С гарниром. Надо что-то срочно делать с этой Соей, то есть просто сажать ее немедленно и…
— Прокурор! Да вы не подхватили, случаем, этот азиатский грипп? Вы весь горите!
— Нет, нет, ничего, я не спал всю ночь, — сказал я, пряча глаза, — а с утра ещё этот обыск…
— Да, да, — понимающе закивал генерал, — я в курсе… об обыске… и… о постигшей нас утрате…
4
Перед главным корпусом института Склифосовского вкривь и вкось стояло несколько автомобилей с надписью «скорая помощь». Сюда свозят раненых со всей Москвы, чтобы подштопать их тут и потом отправить домой. Или же вынести ногами вперед, в подвал, в морг. Был тот час, когда родственникам разрешают навещать больных. Толпа старалась проникнуть в узкую боковую дверь. Два милицейских сержанта, вместо того, чтобы открыть широкие парадные двери и в минуту навести порядок, отшвыривали людей от входа. Гречанник кивнул милиционерам, и мы вошли в здание сквозь расступившуюся толпу.
У справочного в вестибюле стоял толстый мужик неопределенного возраста, одетый в мятый серый костюм. Увидев нас, он сказал:
— Майор Погорелов, из МУРа. Давно вас жду.
Из нас двоих Погорелов выбрал меня, взял под руку, повел к лифту. В лифте он приблизился вплотную и, дыхнув чесноком и водочным перегаром, спросил шепотом:
— Вы получили какой-нибудь инструктаж? От этих, смежников, ну, из Комитета?
Я пожал плечами, ответил, как и он, шепотом:
— Нет, никакого. Мы только что от Абрикосова.
Он лишь сказал — потяните время, пока я подсоберу материальчик на этого фирмача!
— Фирмач не расколется, — сиплым голосом сказал Погорелов.
— Я с ним пять часов провел. Видите результат? — Погорелов провел пухлой ладонью по своему горлу: — Я-то вот охрип, а фирмачу хоть бы что! Не дает ни одной зацепины. Сейчас его Рашилин колет!
В отдельной палате с табличкой «Посторонним вход воспрещен», на кровати за приставным столиком, заставленным стандартно-советскими металлическими мисками с больничным обедом, сидел крупный лысоватый блондин. Левая рука была перебинтована, висела на груди на широкой черной ленте. Судя по нетронутым мискам, больничная еда иностранцу не нравилась. Рядом на белом стуле сидел долговязый парень в роговых очках. Держа папку на коленях, он допрашивал больного. Я подумал, что этот Рашилин — подчиненный Погорелова и тоже из МУРа, но не угадал. Как выяснилось, капитан Рашилин был следователем из Московского управления КГБ, именно он вел дело об убийстве Леоновича и о покушении на убийство иностранца Мазера. Задавая очередной вопрос, он старательно записывал ответы в бланк протокола допроса. Чтобы не мешать чекисту, мы трое встали у окна. Отсюда открывался вид на Садовое кольцо, на магазин радиотоваров, над которым на наших глазах зажглась неоновая вывеска. В разговор Рашилина с Альбертом Мазером мы не вмешивались.
— И в какое время все это произошло?
— Я уже говорил. Примерно в пять минут одиннадцатого.
— С кем вы пришли в ресторан? С женщиной?
— И с женщинами, и с мужчинами, — отвечал Мазер на хорошем русском языке с еле заметным акцентом, переводчик для допроса ему явно был не нужен.
— Назовите их фамилии, адреса, — серьезно попросил капитан госбезопасности, уже занося что-то в бланк, хотя допрашиваемый даже ещё не открыл рта.
«Что бы такое он мог туда записать?» — удивленно подумал я.
— И на этот вопрос я уже отвечал, если не ошибаюсь, господину Погорелову.
— Вопросы, может быть, мы задаем вам одни и те же, но службы у нас разные. Погорелое и МУР разыскивают убийц, а мы ведем следствие. Я уже разъяснял вам советский закон — дела в отношении иностранцев ведут органы госбезопасности! — спокойным голосом, словно робот, объяснил Рашилин. — Ответьте, пожалуйста, господин Мазер!
— Пожалуйста, повторяю: с работниками Торговой Палаты, УПДК и Министерства внешней торговли. Мы, как это у вас, у русских, называется? Об-мы-ва-ли сделку! Протокол встречи был заранее согласован с руководством, с господином Сушковым — заместителем министра внешней торговли СССР. Можете проверить!
Пропустив эту реплику мимо ушей, Рашилин спросил:
— Где вы находились, когда вошел неизвестный?
— За столиком. Нас посадили неподалеку от бассейна с карасями. Нет, как их? С… карпами!
— Вы можете описать внешность стрелявшего?
— Мм… нет, к сожалению, нет… Я как раз говорил тост. За дружбу. За взаимопонимание. За мир между Западом и Советским Союзом…
— А ваши спутники, как вам показалось, знали его?
