— Разрешите усомниться в теории этого достоуважаемого учёного. Как же предки нынешних полинезийцев могли переплыть океан? — удивился Гулливер.

— На чём? — поддержал его пятнадцатилетний капитан.

— Вот на таких плотах, — сказал Артур Грэй, указывая на решётчатую палубу «Кон-Тики».

— Это миф! — возразил Немо.

— Сказка! — поддакнул Тартарен, снова забрасывая в воду удочку.

— Легенда! — заметил Гулливер.

— На таком плоту пересечь Тихий океан? — с сомнением промолвил Дик Сэнд. — Нет, это невозможно!

— Этот миф, сказка, легенда стали действительностью, — улыбнулся Артур Грэй. — Шестёрка отважных парней во главе с Хейердалом построила этот плот из бальзового дерева. Оно растёт главным образом в Центральной Америке и на Антильских островах. Если это дерево высушить, оно становится вдвое легче пробки. Посмотрите сами — плот построен по древнему индейскому образцу, без гвоздей и стальных тросов.

— Значит, это немагнитный плот, так сказать, прадедушка «Зари», — оживился Тартарен.

— Если хотите, да. Но у «Кон-Тики» были другие цели, — улыбнулся Артур Грэй. — Так вот, смельчаков провожали из перуанского порта Кальяно как обречённых на гибель. Однако через сто дней, пройдя по океану около восьми тысяч километров, они высадились на одном из полинезийских островов.

— Значит, Хейердалу удалось доказать свою теорию о заселении Полинезии южноамериканскими индейцами! — изумлённо произнёс Дик.

— Нет, — возразил капитан корвета. — Наука доказывает другое: родство народов Полинезии и Индонезии, сходство языков и памятников их древней культуры.

— Следовательно, Хейердал ошибался, — сделал вывод Гулливер.

Немо расхаживал по плоту, поглядывая на изображение перуанского вождя Кон-Тики.

— Да, Хейердал не разгадал тайны острова Пасхи. Но его плавание на плоту «Кон-Тики» — одно из самых дерзких и примечательных путешествий последнего времени.

Свежий ветер надувал четырёхугольный парус. Нарисованное на холсте изображение божественного Кон-Тики казалось изменчивым.

По правому борту появился поросший кустарником островок. На прибрежной отмели дымился костёр. Какой-то человек в красном камзоле взывал о помощи, отчаянно размахивая треуголкой,

— Пристать к острову! — скомандовал Василий Фёдорович.

Гулливер налёг на рулевое весло, и послушный плот приблизился к берегу.

— Мюнхаузен! — всплеснул руками Тартарен. — Какими судьбами? В каком вы виде! Что с вами случилось? Как вы сюда попали?

Барон действительно выглядел неважно. Его камзол был разорван. Ботфорты «просили каши». Парик съехал набок. Но Мюнхаузен держался, как всегда, заносчиво и даже высокомерно.

— А что вас удивляет? Самая обыкновенная история… Два часа назад я вылетел из Московской области верхом на ядре. Мой расчёт был точен — раньше вас попасть в Братск и преподнести вам сокровища капитана Ермакова, как дамам преподносят букеты роз. Но прицел канонира был менее точен, и вместо Братска я приземлился на этом необитаемом острове. Не завидуйте мне, Робинзон. Вся территория моего острова — это десять на двадцать метров. Ни козы, ни попугая, ни Пятницы. Население острова составляет двадцать миллиардов восемьсот тридцать шесть миллионов четыреста двадцать пять тысяч и шестьдесят две… мошки.

— А дичи на острове нет? — спросил Тартарен, снимая с плеча охотничье ружьё.

— Есть! Один экземпляр. Это я — барон Мюнхаузен. В битве с мошкарой я разорвал платье. Бил их ботфортами. Глушил париком. И всё напрасно. Меня спас только дым костра.

В это время целая туча мошкары атаковала капитанов. Пришлось немедленно отчалить и спасаться бегством.

Робинзон, отчаянно пыхтя трубкой, окуривал всех дымом. По мере удаления «Кон-Тики» от острова мошек становилось всё меньше и меньше. Но не мошкара занимала сейчас мысли Дика Сэнда. Он думал о другом.

— Я не могу прийти в себя от изумления. Откуда вы, барон, узнали о тайне капитана Ермакова? Кто вам подсказал название города? Мы с превеликим трудом установили, что это Братск.

— А я это установил без всякого труда! Честное слово Мюнхаузена! — перебил его барон, горделиво выпятив впалую грудь и положив руку на эфес шпаги. — Обычная рассеянность нашего друга Гулливера приводит иногда к печальным результатам. Он даже не заметил, что я тоже находился в том же научно-исследовательском институте во время разговора о завещании… Только вы стояли на книжной полке, а я лежал в портфеле самого Синельникова. Вы умчались в библиотеку, а я никак не мог выбраться из закрытого портфеля, тем более что его заперли в несгораемый шкаф. Положение казалось совершенно безвыходным. Но мне, как всегда, чертовски повезло. Неожиданно нагрянула бухгалтерская ревизия. И сердитый контролёр, вскрыв портфель, дал взбучку Синельникову: «Как можно среди денежных документов держать книги?» — и с этими словами он выбросил меня на письменный стол. Я понимаю, что вы уже давно в пути. Как только ревизоры отправились в дирекцию, я оседлал своё любимое ядро. И вы имеете удовольствие видеть на заседании клуба барона Мюнхаузена, наполненного целым ворохом самых правдивых историй!

— Значит, вы, любезный Мюнхаузен, запомнили, что город называется Братском! А я, признаться, упустил из виду эту немаловажную подробность, — со вздохом сказал Гулливер.

Прихотливое течение сносило плот к правому берегу реки. «Кон-Тики» проходил вблизи от палаточного городка лесорубов. На всякий случай, чтобы не привлекать любопытных глаз, капитаны убрали парус с изображением перуанского вождя. Собравшись у правого борта, члены клуба с любопытством наблюдали, как на лесной делянке одно за другим падали огромные мачтовые деревья. С берега доносился грудной женский голос, перекрывая рокот трелёвочных тракторов и визг электрических пил.

— Говорит Ангара!.. Говорит Ангара!.. Друзья!.. Будем знакомы! Я вытекаю из крупнейшего озера в мире — Байкала. В него несут свои воды триста тридцать сибирских рек и речек, но из озера вытекает только одна река. Это я — Ангара! Я прохожу тысячу восемьсот пятьдесят три километра и сбрасываю свои воды в Енисей. Меня зовут жемчужиной энергетики! На моём течении уже встали мощные гидростанции, образуя ангарский каскад… Иркутская ГЭС, Суховская, Тельминская и самая крупная — Братская ГЭС. Её энергия может заменить мускульную силу ста сорока миллионов человек! Она могла бы обеспечить электричеством город на семьдесят миллионов жителей!

Течение несло плот дальше. Голос Ангары звучал всё тише и тише.

— Я вспоминаю недавнее прошлое, когда выжигали тайгу, взрывали скалы, переносили города и сёла, подготавливая ложе для Братского моря. Я, Ангара, должна была родить море…

Женский голос совсем уже затих в отдалении. Палаточный городок скрылся за изгибом реки.

На «Кон-Тики» возник спор. Барон Мюнхаузен при горячей поддержке любимца Тараскона утверждал, что это говорит великая река. Они не находили в этом ничего удивительного. Мало ли чудес на свете, не говоря уже о нераскрытых тайнах… Им удалось склонить на свою сторону пятнадцатилетнего капитана и несколько поколебать Гулливера.

Но Василий Фёдорович и капитан Немо упрямо твердили, что это был человеческий голос, усиленный через мегафон.

— Да, именно… корабельный мегафон! — поддержал их Робинзон Крузо.

Но на самом деле это была детская передача Иркутского радиоцентра. Её разносил по всей округе большой рупор, установленный на старом кедре возле стенда с газетами.

Спор, вероятно, продолжался бы долго, если бы Ангара не преподнесла путешественникам новый сюрприз.

«Кон-Тики» поравнялся с лесной пристанью, возле которой плотовщики сбивали брёвна.

Из двух рупоров, украшавших контору лесосплава, гремела музыка, и мужской хор дружно пел песню о Братском море. Видимо, передача из Иркутска продолжалась.