– Мама говорит, что это Кенилуорт.

Если бы она могла сказать: «А ты законный наследник Кенилуорта!» Нет! Она не осмеливалась.

Роберт прижал к себе мальчика. Ради этого ребенка он был почти готов признать Дуглас своей женой. Он с гордостью взял бы маленького Роберта за руку и представил его обществу: «Смотрите, это мой сын!»

Какую суматоху вызвали бы эти слова! Королева никогда бы ему этого не простила. Роберт вдруг почувствовал, что он устал от матери мальчика. Ее податливая мягкость и подавленная истеричность неприятно напоминали ему Эми. Почему эти женщины не могут разлюбить с такой легкостью, как он?

Летиция – женщина другого сорта; и у нее тоже есть прекрасный сын, которого она назвала Робертом. Не в честь ли Роберта Дадли? Этот мальчик, которому теперь восемь лет, отличается необыкновенной красотой. Почему Летиция не подарила ему сыновей?

Роберт вспомнил их объятия в коридоре. Они оба были опытными людьми, он и Летиция; она могла дать ему многое из того, к чему он стремился всю жизнь и что упустил ради королевы: наслаждение, детей и семейную жизнь.

Но Летиция замужем. Роберт пожал плечами, потом посмотрел на Дуглас, которая внимательно наблюдала за ним, и ему показалось, что в комнате раздался издевательский смех Эми Робсарт.

Он гневно проговорил:

– Берегитесь! Это большая ошибка. Если королева узнает об этом, все будет кончено не только для меня, но и для вас.

Она упала на колени и закрыла лицо руками:

– Ох, Роберт, я буду осторожна. Я обещаю вам… она не узнает.

– Вам вообще не следовало приходить сюда, – упрекнул он ее.

Но мальчик, видя огорчение матери, начал плакать, и, подхватив его на руки, чтобы успокоить, Роберт подумал: «Если бы его мать была другой женщиной – не той, от которой я настолько устал, – если бы она была Летицией, думаю, я женился бы на ней ради этого малыша».

На следующий день, в воскресенье, все общество отправилось в церковь, позже был устроен банкет, еще более роскошный, чем накануне с танцами и музыкой, а как только стемнело, небо осветилось еще более великолепными и прекрасными фейерверками, снова гудели пушки.

В этот день три женщины часто думали о хозяине замка. И все с тоской, потому что каждая по-своему любила его.

Дуглас, неудовлетворенная и нервная, понимала, что он ее больше не любит и что, если бы не ребенок, не хотел бы и видеть. Ей казалось, что весь замок Кенилуорт пронизывает предчувствие, возможно, предупреждение, исходящее от другой женщины, которая была женой Роберта и которую он счел для себя обузой.

Королева думала о нем с нежностью – о самом любимом мужчине в ее жизни. Даже Томас Сеймур никогда не возбуждал ее так, как Роберт. Она сомневалась, что Томас, останься он жив, смог бы так удерживать ее привязанность, как этот человек. Сейчас она любила Роберта за все его слабости так же, как когда-то любила за его силу. В те славные дни юности, когда он был для нее героем на скачках, она любила его как самого совершенного и достойного мужчину из всех, кого знала. Теперь понимала, что он не обладает ни совершенством, ни достоинствами, и все же по-прежнему его любила. Елизавета была самой довольной гостьей Кенилуорта.

Все мысли Летиции тоже были полны Робертом. Она хотела получить его в любовники, но была далеко не Дуглас, чтобы ее можно было взять, а потом отодвинуть в сторону. Если Роберт Дадли станет ее любовником, она должна стать графиней Лестер. Летиция мечтала и улыбалась, потому что была из тех женщин, которые всегда получают то, чего очень хотят.

Дни стояли жаркие и знойные. Королева оставалась в замке до пяти часов пополудни, после чего выезжала в сопровождении большого общества дам и кавалеров поохотиться в округе. По возвращении в парк Кенилуорт ее всегда ожидали приветственные празднества, которые с каждым днем становились все более и более величественными, роскошными.

Но радость первого дня начинала меркнуть по мере того, как шли дни. Возможно, Елизавета устала выслушивать речи, посвященные ее добродетелям. Роберт выглядел озабоченным, и у нее появилось неприятное ощущение, что это не только из-за огромных усилий, которые он прилагал, чтобы принять ее. Он казался опустошенным и измученным.

Она подъехала на лошади поближе к нему и спросила:

– Вы плохо спите, милорд?

Роберт оторопел, и на его лицо появилось какое-то виноватое выражение. Елизавета тут же заподозрила связь с женщиной. Она хорошо знала натуру Роберта. Его вечной заслугой было то, что внешне он оставался верен ей; но наверняка в такое время он не осмелился бы думать о другой женщине.

– Вы испугались! – констатировала она резко. – Разве это преступление – не спать?

– С моей стороны было бы преступлением, ваше величество, если бы вы не могли спать под моей крышей.

– Мы обсуждаем не мой сон, а ваш.

– Я боялся, что ваше величество подняли этот вопрос потому, что вам плохо здесь отдыхается. Умоляю вас сказать мне, если ваши комнаты вам не по вкусу. Мы их переменим. Мы заново обставим апартаменты для вас.

Она больно стукнула его по руке:

– Простой вопрос требует простого ответа, милорд; и его следует дать… если только вы не боитесь, что он может не понравиться.

– Моя дражайшая леди, я не хочу беспокоить вас своими болезнями.

– Так вы опять больны?

– Это не более чем внутреннее состояние. Она громко и с облегчением рассмеялась:

– Вы слишком много едите, милорд.

– Я не мог надеяться, что ваше величество воздаст полную справедливость моему столу, если я сам этого не сделаю. Вы могли бы подумать, что я пренебрегаю тем, что было приготовлено для вашего королевского стола.

– Значит, это всего лишь телесная хворь? Я боялась, что какие-то духовные муки мешают вам спать по ночам.

Чувствуя ее подозрительность, Роберт ответил:

– Ваше величество должны знать правду. Это женщина. – И, увидев, как у нее перехватило дыхание, повернулся к ней со всей лихорадочной страстностью, на какую только был способен: – Зная, что та, кого я люблю, спит под моей крышей, как могу я спать по ночам, когда она не лежит рядом со мной?

Королева хлестнула лошадь и галопом ускакала вперед; но он успел заметить довольную улыбку на ее лице.

– Милорд, – проговорила она через плечо, – вы ведете себя оскорбительно. Умоляю, не пытайтесь ехать рядом со мной. Я не желаю обидеть хозяина, и все же гнев мой так велик, что я боюсь это сделать.

Тем не менее он держался рядом с ней.

– Ваше величество… нет… Елизавета, сладчайшая Елизавета, какой вы были для меня в Тауэре… вы забыли, но я буду помнить, пока жив. Вы слишком многого от меня требуете.

Она пришпорила коня и больше ничего не сказала, но все ее хорошее настроение к ней вернулось. А позже, когда в пруд загнали живого оленя, воскликнула:

– Не убивайте его! Я в милосердном настроении. Я дарую ему жизнь, при условии что он отдаст свои уши как выкуп.

Елизавета собственноручно отрезала уши у бедного животного и с улыбкой наблюдала, как он ошарашенно метнулся в сторону, обливаясь кровью. Потом крикнула:

– А где мой хозяин? Почему его нет рядом со мной?

Роберт подъехал к ней, и они поскакали бок о бок в Кенилуорт.

– Я надеюсь, милорд, – чопорно произнесла она, – в дальнейшем вы не позволите себе настолько забыться. Я могу оказаться не столь снисходительной, если это произойдет.

– Не могу в этом поклясться, – отозвался он. – Я всего лишь человек и в этом случае вынужден принимать последствия своих пылких речей.

Рассыпаясь перед ней в комплиментах, Роберт думал о Летиции, о свиданиях с ней, восторге, который они обретали друг в друге, понимании, что ничто на земле не может ни разлучить их, ни охладить их пылкую страсть.

А что, если Елизавета узнала бы об этом? Он вспомнил о загнанном в пруд звере с затравленным выражением в глазах и как она кровожадно стояла над ним с ножом, он вспомнил и о бедном создании, убегавшем от них. Вот каково милосердие королевы.