Хафстон был больше замка Бэннингфорд, поэтому не составило труда дать каждому из шести гостей отдельные, хоть и маленькие, комнаты. Так как со смерти матери Криспина, тридцать с лишком лет назад, тут не жила ни одна женщина, в замке не хватало уюта.

– Здесь столько надо делать, – обратилась Джоанна к своим спутницам, осматривавшим с нею вместе запущенные спальни и пустые кладовые. – Мне понадобится помощь вас обеих, чтобы превратить это унылое сооружение в ухоженный замок, где хотелось бы жить.

Роэз обладала многолетним опытом, а Самиру очень хорошо выучила мать, так что под руководством Джоанны они уже на другой день по приезде сделали многое. Вскоре в замке все кипело. Комнаты истово мыли и чистили. Из деревни были вызваны мастерицы, чтобы помочь с шитьем занавесок, покрывал и кроватных пологов. Старое постельное белье чинили и стирали, из залежалых подушек и вышитых покрышек выбивали пыль, а затем долго проветривали на зимнем солнце.

Мужчины тем временем перестраивали управление хозяйством и охраной баронств Рэдалфа, заменяя большинство его приспешников на людей по выбору Уилла. Когда же погода была подходящей, мужчины и женщины выезжали вместе на охоту, чтобы раздобыть свежей дичи, потому что на кухне были запасы только солонины и вяленого мяса. Длинные зимние вечера были полны интересных бесед и смеха. Постепенно Уилл оттаивал и все лучше относился к Элану и Пирсу.

– Ну, теперь. Уилл знает почти все, что знаем мы о Криспине, – как-то вечером сказал Элан Джоанне. Они сидели за верхним столом, и он посмотрел в сторону Пирса, который беседовал с Уиллом, а Самира и Роэз их слушали.

– И почти все о тебе с Пирсом, – добавила Джоанна, – потому что, спрашивая об отце, он обязательно задает вопрос о вас.

– Я это заметил. Любовь моя, теперь, когда он лучше узнал меня, я думаю, нам следует сообщить о том, что мы собираемся пожениться.

– Еще нет, – покачала головой Джоанна. – Подожди до Двенадцатой ночи.[7]

– Хотя признаюсь, что испытываю безумное возбуждение каждый раз, когда ночью пробираюсь в твою спальню, – ответил Элан. – И все же я предпочел бы предаваться любви с тобой не тайком, а как твой законный муж.

– Ждать осталось недолго. Через три дня Рождество, – пыталась успокоить возлюбленного Джоанна.

– После того как я терпеливо переношу муки ожидания, ты, наверное, думаешь, что я буду весьма покладистым мужем, – поддразнил ее Элан. Поймав руку Джоанны, он запечатлел по нежному поцелую на каждом ее пальчике. – Если понадобится, я буду ждать тебя, Джоанна, до конца света. Но, пожалуйста, умоляю, давай скажем твоему сыну до светопреставления, чтобы не оказаться глубокими стариками, непригодными для супружеских утех.

Святой день Рождества они провели тихо. Уилл настоял, что в этом траурном году бурное веселье – грешно. Но слугам, солдатам и селянам они не могли отказать в праздничных увеселениях. Они ведь почти не знали барона Рэдалфа, и у них не было причин грустить о его смерти. С Рождества и до Двенадцатой ночи каждый полдень был пир, а развлечения продолжались далеко за полночь. Были приглашены все, кто жил в Хафстоне или поблизости от него. Когда у ворот замка появлялся странствующий менестрель и предлагал песни, музыку и рассказы о чудесах, которые он видел, за еду и ночлег, Джоанна тут же приглашала его. Для тех, кто любил развлечения погрубее, не было конца разнообразным поединкам между воинами Пирса и Элана и теми, кто охранял замок.

На третью ночь после Рождества, когда все слушали песни менестреля, Пирс потянул Роэз из зала в темный уголок.

– Что вы делаете, сэр? – недоумевала она. – Что это вы держите? Здесь слишком темно, чтобы рассмотреть.

– Ягодка омелы. – Он зажал ее двумя пальцами.

– По-моему, ею уже пользовались, – заметила Роэз. – Я видела недавно, как вы целовали одну из посудомоек.

– Это она меня поймала, – смеясь, отвечал он. – Я здесь ни при чем и, боюсь, очень разочаровал ее тем, что принял плод омелы без восторга. Эта же ягодка, леди, чиста и свежа, как падающий за окном снег, и за нее я требую поцелуя. – Он обнял ее, но она уперлась руками ему в грудь, не подпуская ближе.

– Вы хотите сказать, сэр Пирс, что настало время? – голос ее звучал испуганно, как у юной девушки.

– Роэз, ничего я так не хочу сию минуту, как поцеловать тебя.

– Это не значит, что вы всерьез решили предаться со мною любви? Вы много выпили?

– Я не Рэдалф! – рассердился Пирс и повернулся к ней спиной. – С нашего приезда в Хафстон вы держитесь на расстоянии, и я начинаю думать, что Роэз ко мне равнодушна.

– Это не так. – Она затихла, потом стала лицом к лицу с ним. – Пирс, я не знаю, как держаться с человеком, проявляющим ко мне такую доброту, кто не говорит мне сальностей в присутствии других.

– Я тоже могу при случае сказать непристойность, но не на людях. – Он взял в ладони ее лицо. – Могу я поцеловать тебя, Роэз? Ты хочешь, чтобы я сделал это?

– Только если это не просто развлечение, милорд. – Она положила руки ему на грудь и замерла в ожидании. Пирс склонил голову и прижался ртом к ее губам. Это был бережный поцелуй, но полный обещания. Когда он оторвался от нее, Роэз вздохнула, сожалея, что поцелуй не длился вечно.

– Если тебе хочется, – мягко произнес он, – я могу найти еще одну нетронутую ягодку омелы.

– В этом нет нужды. – Она скользнула руками вверх по его груди, обвила ими шею. Он ласково обнял ее. Роэз ощутила тепло его сильного тела. На этот раз, когда их губы слились, Роэз почувствовала, что никогда ее так пылко и страстно не целовали. Она ощущала где-то в самой глубине своего существа нечто неизведанное и прекрасное, волновавшее ее сердце и душу. Положив руки ей на бедра, Пирс крепко прижал Роэз к себе. Ей было все равно, она его не боялась и хотела, чтобы он продолжал свои ласки.

– Пойдем со мной, – прошептал он. – Пойдем наверх.

– Я не знаю, как мне туда добраться, – смутилась она. – Разве что полечу. Мне кажется, я могу взлететь.

– Я помогу тебе. – Еще один краткий поцелуй, и он, обняв ее за талию, повлек за собой. Бок о бок взбежали они по ступеням так быстро, что никто не успел бы увидеть их. Роэз казалось, что ее ноги вовсе не касаются земли.

Они вошли в ее комнату. С бьющимся сердцем она увидела, что Пирс закрыл дверь на щеколду. Наверное, он почувствовал, как у нее перехватило дыхание при этом его движении. Пирс мгновенно приблизился к ней, осторожно приподнял подбородок, чтобы она не могла отвести глаз от его горящего взора.

– Обещаю, что не сделаю тебе больно, – произнес он.

– Я не боюсь. С тобой я ничего не боюсь.

Он помог ей снять одежду и распустить прямые темно-каштановые волосы. Роэз стояла перед ним обнаженная и прекрасная в своей первозданной наготе. Пирс чуть отступил, стараясь получше рассмотреть ее, и довольная улыбка смягчила острые черты его узкого строгого лица.

– Ты прелестна, – восхитился он.

Она не сказала ему, как Рэдалф вечно жаловался, что она слишком худа и грудь у нее слишком маленькая.

Взволнованный Пирс целовал ее груди и плечи, ласкал ее, шептал, что кожа ее нежна, как шелка с Востока. Он бережно опустил ее на кровать и снова коснулся ее груди. Она затрепетала от желания отдаться ему.

Когда он разделся и опустился на колени рядом с ней, Роэз широко раскрыла объятия и привлекла его к себе с нежностью и томлением, дотоле неизведанными. Она закрыла глаза, когда почувствовала, как осторожно он проник в ее лоно.

– Не опускай глаз, Роэз. – Она послушалась его нежной просьбы и увидела, что он смотрит на нее как на чудо. Все ее страхи исчезли, и она благодарно улыбнулась. Однако улыбка застыла у нее на устах, когда он покинул вдруг ее лоно. Она испугалась. Рэдалф проделывал подобное с ней бесконечно, часто оставляя ее несчастной и больной.

– Не уходи. Пожалуйста, не оставляй меня, о, Пирс!