– Подождите меня здесь, я ненадолго.
Он припарковал машину под каштанами, росшими у входа. Первое, что увидела она, – это табличку «Сдается внаем», прикрепленную к воротам. Предыдущий жилец выехал два месяца назад – отец, кажется, что-то упоминал об этом.
Она была разочарована тем, что не может войти, что не сообразила обратиться в агентство и попросить у них ключи. Со стороны дороги дом был не виден, и Паскаль зашагала вдоль стены, удаляясь от такси. Она повернула за угол и пошла по тропинке, скрытой пышной растительностью. Пробравшись сквозь колючий кустарник, она отыскала кованую решетчатую калитку, через которую часто перелезала в детстве, цепляясь за опутавший ее плющ. Она с удивлением заметила, что парк не выглядел заброшенным. Трава на лужайке была высокой, однако деревья недавно подрезали, что подтверждалось аккуратно сложенной кучей веток.
Ступая по дорожке, посыпанной гравием, она вспомнила садовника, который когда-то помогал ее матери. Его звали Люсьен Лестрейд, он учил Паскаль собирать смородину, удалять лишние побеги и залечивать ожоги крапивой. Он казался ей старым, как и все взрослые, хотя ему, скорее всего, было не больше тридцати лет. Работал ли он еще здесь?
Дойдя до конца аллеи, она замедлила шаг и в двух метрах от старой липы, закрывающей обзор, на секунду прикрыла глаза рукой. Затем, превозмогая волнение, сделала еще несколько шагов и открыла глаза: в тридцати метрах перед нею возник белый дом.
Паскаль ожидала, что он окажется менее импозантным того, что виделся ей в воспоминаниях, но он был именно таким, каким сохранился в ее памяти, – большой, внушительный, элегантный, окруженный горделивыми колоннами. Дом был построен в неоклассическом стиле, с почти плоской крышей, покрытой розовой черепицей.
– Пейроль… – словно выдохнула Паскаль.
В порыве нахлынувших чувств она подбежала к двери, но у нее не было ключа, и ей никто не открыл. Вопреки всем своим страхам, она испытывала радость, граничащую с экстазом, только оттого, что смотрела на этот дом. Ее дом… Место, где она жила беззаботно и счастливо… она понимала, что этот дом навсегда будет связан у нее с мыслями о счастье…
Вдали просигналила машина, грубо возвращая ее к действительности: это шофер недоумевал, куда она запропастилась. Паскаль последний раз окинула дом взглядом, отмечая следы неухоженности и запустения. Плитка на сарае, куда ставили садовый инвентарь, совсем раскрошилась, каменные ограждения покрылись плесенью, ставни давно пора было покрасить. Тем не менее в целом дом выглядел неплохо, и, без сомнения, скоро здесь поселится кто-нибудь еще. От этой неприятной мысли Паскаль поморщилась. Да, новым жильцам повезет, и она заранее им завидовала.
Медленно шагая по той же аллее в обратном направлении, она внезапно поняла, что ее не покидает чувство сожаления. Вернуться в Сен-Жермен, снова окунуться в работу в больнице Некер, а затем домой на электричке – в серые будни, забыть Пейроль… Она неловко перескочила через маленькую заржавленную калитку и вернулась к такси. Шофер слушал радио, но, заметив ее, тотчас выключил.
– Куда это вы запропастились, дорогая мадемуазель?
– Я осматривала эти владения.
– Номер агентства недвижимости написан на той табличке, – заметил он недоверчивым тоном.
– Я не собираюсь снимать этот дом, – объяснила Паскаль, – я просто хотела снова увидеть его, я жила здесь в детстве.
– А, вот оно что, тогда все понятно! Я мог бы послужить вам в качестве небольшой лестницы.
Паскаль, встретившись с ним взглядом в переднем зеркале, улыбнулась.
– Эта собственность принадлежит некоему Фонтанелю, но он сдает ее внаем, – пояснил шофер с заговорщическим видом. – В его семье все доктора – и отец, и сын… Их здесь не очень-то любят.
От этих слов Паскаль вздрогнула, как от пощечины. Не любят? Но почему? Ее дед, которого она никогда не видела, как и прадед, были врачами в Альби. Их именем даже назвали маленькую улицу, и молодая женщина всегда была уверена, что это знак уважения здешними людьми.
– Правда? – спросила она с хорошо скрываемым безразличием.
– Я сам из Марссака и знаю абсолютно всех! Ходят разные слухи, бывает, конечно, и совсем полная чушь, всегда нужно уметь отличать правду от лжи. Но, как говорится, дыма без огня не бывает, верно? А Фонтанели оставили по себе дурную память, – заключил шофер, трогаясь в путь.
Опешив, Паскаль отвернулась; этот тип, должно быть, что-то с кем-то перепутал. В то время когда они еще жили в Пейроле, отец успешно работал в больнице Альби, а Адриан был отличником в лицее. Ее родители редко принимали гостей, однако иногда они устраивали большие приемы, где собирались все именитые люди городка. За что же их тогда не любили?
По дороге в Альби они не разговаривали, шофер, без сомнения, объяснял ее молчание чувством ностальгии. Паскаль попросила его немного подождать у кладбища, где она в последний раз помолилась на могиле матери, затем она заехала в отель, забрала сумку и отправилась на вокзал. Прибыв туда за полчаса до отхода поезда, она немного прошлась по перрону, пытаясь разобраться в своих мыслях. Посещение Пейроля произвело на нее странное впечатление. Ей так хотелось увидеть дом изнутри – свою детскую комнату, зимний сад, где она смотрела телевизор вместе с Адрианом. Он был старше ее на восемь лет, и когда ей надо было идти ложиться спать, он, казалось, забывал об этом, и она, свернувшись клубочком в его плетеном кресле, досматривала фильм до конца. Затем Адриан относил ее в кровать, читал на ночь книжку и ждал, пока она заснет.
За пять минут до прибытия поезда Паскаль вынула из сумки мобильный телефон и позвонила отцу. Как и следовало ожидать, он предложил встретить ее на вокзале, но она сказала, что справится сама, не желая томить его в парижских пробках субботним вечером.
– Я ездила в Пейроль, – добавила она.
– Ах вот как? Какая интересная мысль! В каком состоянии сейчас дом?
– Я не смогла войти и видела его только снаружи. Парк ухожен.
– Уже хорошо! Знаешь, Лестрейд до сих пор работает у меня, поскольку у жильцов парк быстро превратился бы в девственный лес…
Бесстрастный голос объявил через громкоговоритель о приходе поезда и помешал Паскаль расслышать продолжение фразы.
– Что ты сказал, папа?
– Я сказал, что хочу продать Пейроль, – повторил он. – Ну, блошка, счастливого пути и удачи тебе.
Она с сожалением отключила телефон; мимо нее уже проползали вагоны поезда на Париж. Заняв свое место в тринадцатом вагоне, она хотела было снова позвонить отцу, но затем передумала. Сегодня вечером или завтра он объяснит ей свое решение. Продажа Пейроля была не очень удачной мыслью, она почему-то была убеждена в этом, хотя и сама не знала почему. Конечно, эта собственность не приносила никакого дохода. Все деньги от съемщиков уходили на уплату налогов и на ремонт, но отец никогда не говорил о продаже Пейроля. Как и все фамильные дома, этот тоже хранил в себе драгоценные воспоминания, и Паскаль всегда считала, что ее родители вернутся туда, когда отец выйдет на пенсию. Может, Анри не хотел возвращаться туда в одиночестве? Теперь у него были друзья и в Сен-Жермен, и в Париже, он очень любил свою квартиру и ни разу не пожалел о том, что покинул Альби.
Вагон был почти пуст, и Паскаль, устроившись поудобнее, приготовилась задремать до самого Аустерлицкого вокзала. Если бы Самюэль не провел с ней эти несколько дней, ей было бы намного тяжелее. Сейчас ей с братом надо будет поддерживать отца, окружить его любовью. Там, на кладбище, когда гроб опускали в могилу, глаза его были полны слез и весь он был таким потерянным, что Паскаль заплакала от этого еще сильнее.
Ей больше не хотелось думать о похоронах, ее мысли возвращались к Самюэлю. Ей вспомнилось, как при выходе из церкви она, опираясь на него, внезапно спросила себя: зачем я его бросила? Ни один из знакомых ей мужчин и в подметки ему не годился, ни один из них не пробыл бы с ней и нескольких недель.
Она поерзала на своем сиденье, отчаянно пытаясь заснуть. Мысли о Самюэле никуда ее не приведут, она просто еще не пришла в себя после похорон. Ни к чему раздувать угли угасшей любви. У Самюэля была теперь своя жизнь, и пути их решительно разошлись.
