Итак, Флер, бывшая мисс Родни, любимое дитя сэра Гарри и Элен Родни, прибыла в Кедлингтон в качестве баронессы леди Чевиот и оказалась в большом, полном пышного великолепия доме. Она смотрела на ряды угодливо кланявшихся людей, на двойные лестницы и изящную галерею, на целую выставку тепличных цветов. Даже перила были обвиты экзотическими орхидеями… Как же она ненавидела эти орхидеи! Они внушали ей отвращение, так как напоминали о нем.
Наконец-то Певерил Марш мог лицезреть леди Чевиот. Он окинул ее стремительным восхищенным взглядом и подивился столь необыкновенно безупречной красоте. Но более всего его поразило застывшее на юном лице выражение убийственной печали. Господи, какая бледная и прозрачная кожа! Слабый организм? Или еще что-нибудь? Никогда в жизни Певерил не видел подобного цвета волос. Он глядел на них с невольно затаенным дыханием, чувствуя растущее желание сию же минуту воспроизвести на холсте розово-золотой оттенок этих локонов. Совершенство тонкой фигуры усиливал изящный покрой бархатного костюма цвета лаванды: юбки и облегающего жакета. Шею закрывали дорогие кружева. На шляпке покачивался страусиный плюмаж, благодаря которому его владелица казалась более высокой, однако Певерил обратил внимание на то, что она едва доставала мужу до плеча.
Все, что было в душе Певерила от истинного художника, восторгалось этим зрелищем. Ему не было еще двадцати, но в его возрасте многие молодые люди уже не раз заключали в объятия женщин, если не из любви, то из распутства. Но у Певерила Марша не было ни времени, ни денег для женского общества, хотя, разумеется, он всегда понимал, что не сможет стать настоящим художником, пока не полюбит, ибо большой талант и большое чувство чаще всего связаны единой созидательной силой. Вид молодой жены Чевиота поразил, словно молния, все его существо, почти парализовав сознание.
Чевиот взглянул пожелтевшим глазом в его сторону и кивнул:
– Здравствуй, Певерил! Как твой очередной шедевр?
– Не могу назвать это шедевром, ваша светлость, но я работаю над новой картиной, благодарю вас, – ответил художник, продолжая изумленно и благоговейно смотреть на юную леди Чевиот. Та неожиданно подняла ресницы, казавшиеся слишком тяжелыми для ее утомленных век, и ее глаза встретились с глазами Певерила. Потрясенный фиолетовым цветом ее глаз, молодой человек вновь ощутил внутри себя вспышку молнии. Он тотчас опустил глаза, и Флер сделала то же самое.
По пути из Лондона она чувствовала себя едва живой. И нынешним утром, пока они ехали по освещенным солнцем дорогам Бэкингемшира, ощущение все той же смертельной усталости не покидало ее. Она была не в состоянии выразить ни малейшего восторга даже тогда, когда Чевиот обратил ее внимание на возвышавшуюся над лесом башню, а затем на парк вокруг большого особняка и другие многочисленные достоинства своего родового имения.
– Отныне Кедлингтон всецело принадлежит вам, сударыня, – произнес он холодным, самодовольным тоном, – и еще многое другое, лишь бы вы относились ко мне немного поприветливей.
– Меня вовсе не интересуют земные богатства. Я уже говорила вам об этом, сэр, и не смогу переделать себя.
– Иногда я думаю: почему мой выбор пал на вас? – с раздражением заметил Чевиот.
– В таком случае, – ответила Флер с тем же достоинством, что отличало и ее мать, – нелишне вспомнить, что девушка, поначалу удостоившаяся вашего расположения, не имела ни малейшего сходства с убитой в ту ночь в «Малой Бастилии».
Лицо Чевиота покраснело, затем побледнело, и он процедил сквозь зубы:
– Не упоминайте ту ночь. Не смейте больше говорить на эту тему.
С обычным для нее в последнее время грустным смехом она сказала:
– Если вы стыдитесь вспоминать, ваша светлость, то очко в вашу пользу.
Он откинулся на сиденье в своем углу кареты, пробормотав, что чем скорее у нее появится возможность чем-то заняться, а именно обитателями детской комнаты, тем лучше. Обеспечить продолжение рода Чевиотов – вот все, чего он сейчас хотел и отважился сказать об этом супруге. Та не ответила, но посмотрела на него с еще большей неприязнью. Все, что она говорила или делала, лишь дополнительно убеждало его в том, насколько бракосочетание было ей противно.
И вот теперь она должна была любоваться великолепием своего нового дома, роскошью предстоявшего житья. Но все это нисколько не ободряло, и она с горечью думала, что уж лучше бы ей быть такой, как кузина Долли или ее дочки, которые бы охотно приняли любую скверну от этого барона ради обладания земными богатствами. Но кто этот сероглазый юноша, только что смотревший на нее столь почтительно и восхищенно? Из всех лиц вокруг она, пожалуй, обратила внимание лишь на это.
Пройдя дальше, она подошла к ведущей наверх лестнице, где огромных габаритов женщина в шляпке с оборками неуклюже присела перед ней и, смиренно сложив на груди руки в перчатках без пальцев, проговорила:
– К вашим услугам, госпожа, – миссис Динглфут, управляющая дома. Состояла в этой должности еще при покойной баронессе, матушке его светлости.
– Доброе утро, миссис Динглфут, – произнесла Флер с изысканной учтивостью, которую она неизменно проявляла в общении с представителями более низких социальных слоев.
Недобрый взгляд миссис Динглфут оценивающе заскользил вверх и вниз по девичьей фигуре. Красота, потрясшая и восхитившая душу Певерила Марша, вызывала у нее новые злобные чувства. Да, госпожа была отменна, но выглядела утомленной, можно даже сказать, подавленной, отметила она с некоторым удовлетворением. Может быть, барон уже успел преподать молодой жене надлежащие уроки? Он ведь не из тех, кто готов сносить всякую блажь и угождать женским прихотям. Может, нечего и опасаться с этой стороны? Втянув губы и обнажив свой лошадиный оскал, миссис Динглфут угодливо выразила надежду, что ее светлости понравятся приготовленные для нее апартаменты, и спросила, будет ли ей угодно осмотреть кухонные и остальные помещения прямо сейчас или позже.
– Позже, пожалуйста, – ответила Флер.
Она чувствовала такую усталость, что хотела только одного: лечь и уснуть. Лишь уединение могло облегчить те страдания и чувство унижения, которые вызывала у нее предстоящая жизнь. Сквозь кружева под подбородком была продета стрелка, усыпанная большими белыми бриллиантами; такие же камни сверкали у нее на руках и пальцах. Среди всех этих женщин из прислуги – она знала это абсолютно точно – не было ни одной, которая бы не завидовала ей сейчас, а ей хотелось быть самой бедной из них, лишь бы не носить имени Чевиот.
Дензил шагнул вперед и небрежно положил руку на ее плечо.
Она тотчас отпрянула, и это движение не ускользнуло от внимания миссис Динглфут. «Ага! – подумала она. – Насчет любви у них не очень-то. Эта молодая супруга особенно не высовывается. Тем лучше. Стало быть, ей ни к чему будет распоряжаться мной и моими делами. Это не ее забота».
Вполне довольная своими наблюдениями, миссис Динглфут в очередной раз с трудом присела, затем ретировалась и суровым шепотом приказала остальным женщинам заниматься своим делом. Ленч было велено подать не в большой столовой, а в комнате наверху, использовав для этой цели овальный столик на двоих. Естественно, там была более подходящая обстановка для новобрачных. А вечером должен состояться банкет, на который приглашены многочисленные гости с окрестных мест. Флер знала об этом, и ее изможденное сердце сжималось при мысли о том, что совсем скоро ее будут представлять друзьям и знакомым Чевиота, а ей придется исполнять роль смущенной невесты. Она терпеть не могла притворства, но понимала, что должна пройти через это, убеждая себя: «Это только начало».
Когда Чевиот на руках внес Флер в дом, ей показалось, что эти сильные, грубые руки бросают ее в темницу. С этой минуты у нее не было никаких шансов на спасение, не осталось ничего от Флер Родни. В этих стенах ей – леди Чевиот – предстояло «любить, почитать и повиноваться» этому страшному человеку до самой смерти.
Неожиданно послышался глухой лай крупной собаки, и Флер увидела, как в открытые двери большими скачками вбежал белый волкодав. Она любила животных, но его вид показался ей слишком свирепым. Собака бочком подошла к Чевиоту и лизнула его руку. Он погладил ее по голове и сказал:
