– Не нужно. Очень скоро они зазвонят и для нас, – сказал он.
– О, Певерил, – сказала она, – какое счастье, что я нашла отца, прежде чем ты стал моим мужем. Теперь я не пойду к алтарю одна, он будет со мной.
– Если его светлость желает, – вставил Люк, – поедем ко мне домой, где Элис предложит нам выпить.
– Буду счастлив, мой мальчик, – тепло сказал Гарри, – но попозже, сначала я заеду к мистеру Нонсилу.
Флер задрожала.
– Я всегда ненавидела этого человека.
– Извини, дорогая, – сказал Гарри, – твоя мать тоже не любила его. Кажется, я и мой дядя были не правы.
Певерил взял руку Флер и сказал:
– Забудь обо всем и давай вспомним нашу любовь и посмотрим, что ждет нас в будущем.
Она взяла его перевязанную руку и поцеловала.
– Эти замечательные пальцы пострадали из-за меня.
– Дорогая, доктор Барнстэйнл сказал, что через две недели рука и плечо заживут и я снова смогу рисовать, – утешил он ее.
Гарри Родни открыл голубые глаза и улыбнулся юноше: он все больше нравился ему. Певерил был очаровательным идеалистом и обожал Флер. К тому же Гарри был тронут храбростью молодого художника, отважившегося на дуэль с Чевиотом, не имея ни малейшего шанса выиграть ее.
– Вы нарисуете меня, когда поправитесь, Певерил, – сказал он со странной веселой улыбкой, которая когда-то очаровывала Элен, – шрам и прочее, не так ли?
– Шрамы украшают мужчину, сэр, – сказал Певерил.
– Совершенно верно, – мягко сказала Флер и в который раз прижала перевязанную руку юноши к своим губам.
Мимо них проходил пьяный парень, который повернулся и хлопнул Певерила по плечу.
– Да здравствуют королева и ее супруг! – крикнул он.
Певерил слегка поморщился от боли, но улыбнулся и эхом ответил:
– Да здравствуют королева и ее супруг! Казалось, звонят все церковные колокола в городе.
Флер взяла за руки отца и возлюбленного. Она подумала о молодой Виктории во дворце, которая сейчас готовилась к большому событию.
– О, дорогая королева, – прошептала она. – Благослови, Господь, твое счастье, как он благословил мое.
Она больше не видела лиц двух мужчин, которых так любила, потому что впервые плакала не от горя, а от радости жизни.
