– Если не поработать «на земле», – подхватил Смеляков, – то в нашем деле ничего понять невозможно.

– Вот и я про то же… А вообще-то чекисты пришли в ГУВД, как завоеватели на чужую территорию. Не знаю, как они намерены работать тут. Они же в нас настоящих врагов видят. Уже состряпали громкое показательное дело.

– Какое дело?

– На двух сыщиков, – Максимов вздохнул, – за то, что они якобы ставили перед своими агентами задачу подбирать домушников, давали им наводки на квартиры, те их взламывали, а сами по горячим следам их брали, поскольку знали наверняка, чьих рук это дело. В общем, возбуждено дело, могут запросто посадить. Словом, происходит чёрт знает что!.. Руководство наше стоит до последнего, потому что в действительности никакого нарушения закона там не было, просто агент был отличный и работал исключительно хорошо. А они вон как всё перевернули! С ног на голову поставили! Недавно потребовали провести партсобрание и исключить их из партии. Все единодушно проголосовали против. Сейчас этот вопрос вынесен по требованию Гришина[19] на бюро горкома. Вот такие пироги…

– Как же быть?

– Дёргаться не надо, время всё расставит на свои места. Мы просто должны выполнять свою работу… Видишь ли, разница между чекистами и милиционерами в том, что мы находимся в непосредственном соприкосновении с преступностью. Они же являются в своём роде вторым эшелоном. А теперь пришли к нам, потому что кто-то бросил идею, будто милиция не справляется со своими задачами. Посмотри, что происходит в Москве: дело Соколова, дело Трегубова. Нам говорят: милиция не справилась с этой задачей, а КГБ сумел взять преступников! Но только такие разговоры – от лукавого. Уж я-то знаю ребят из УБХСС, которые работали по тем делам. У них материалов было – груды. Но никто же не позволял им реализовать те материалы, потому что Соколов, Трегубов и иже с ними – советская номенклатура. А мы – ГУВД – являемся структурным подразделением Исполкома Мосгорсовета. И кто же позволит нам заваливать наших же начальников? Для этого должна поступить команда с ещё более высоких кресел. А КГБ – контора более свободная в этом смысле. У них строгое подчинение по вертикали. Они не замыкаются на местную власть…

– Почему же так получилось, что МУР более зависим?

– С Хрущёва пошло. Он то сливал вместе госбезопасность с милицией, то снова разъединял их. Перетряски шли постоянные. А в связи с тем, что шла борьба с пережитками культа личности, Хрущёв решил поставить карательные органы под советский и партийный контроль. Поставить-то поставил, но почему-то МВД попало просто под каблук исполкомам, а гэбэшники каким-то образом остались в стороне, хотя все кошмары репрессий – именно их рук дело. И вот теперь КГБ – самостоятельная структура, так сказать, вооружённый отряд партии, а мы с тобой входим в структуру Моссовета и превратились в инструмент прогнившей бюрократии и теневых дельцов. Сейфы ломятся от оперативных материалов, а сделать мы ничего не можем. Вот отсюда и рождаются разговоры о коррумпированности МВД. А как оно может не быть коррумпированным? Рыба-то гниёт с головы. А у нас голова – советская номенклатура. Когда исполкомовские начальники на местах чудят, то милиция тут бессильна. Вот такая ситуация у нас сложилась… В каждой губернии своя законность… К нам сейчас пришёл из Московского управления КГБ полковник Бугаев Алексей Прохорович – заместителем начальника ГУВД по оперработе. Посмотрим, что из этого выйдет… Но я лично думаю, что они, если они люди умные, то, разобравшись во всём, будут делать то же, что и мы… К сожалению, бытие определяет сознание. А те, которые постараются идти напролом, тех система просто выдавит. Но кое-что они уже привнесли, – Максимов скептически ухмыльнулся, – теперь мы с тобой не инспекторы уголовного розыска, а оперуполномоченные… Вернули нам старое название должности…

Виктор в задумчивости потёр лоб и посмотрел в окно.

На балкон третьего этажа в доме напротив вышел, неуверенно ступая, старик в накинутой на плечи шубе. Закрыв глаза, он взялся за перила и переминался так с ноги на ногу некоторое время, вслушиваясь в шум улицы. Возле него стоял молодой человек и бережно придерживал за локоть, то и дело поглядывая на старика и поправляя на нём то меховую шапку, то воротник шубы.

– Знакомое лицо, – сказал Смеляков. – Кто это?

Максимов повернулся к окну и увидел старика, окутанного морозным паром.

– Ильинский, – буднично пояснил он. Судя по тону, он уже привык отвечать на один и тот же вопрос посетителей. – Игорь Владимирович Ильинский.

– Актёр? Тот самый?

– А что тебя удивляет? Он здесь живёт, в 1-м Колобовском переулке. Его балкон прямо напротив нашего окна. Будешь лицезреть его ежедневно.

– А кто рядом с ним?

– Кто-то из его студентов. Они постоянно вокруг него. Ещё не раз увидишь, как они выгуливают старика. Поздороваешься с ним бывало, а он ничего не слышит, пожалуй, и не видит тоже. Шагает еле-еле. А студенты за него отвечают, улыбаются, раскланиваются, отвечают на вопросы.

– Да, совсем старый, – произнёс Смеляков, продолжая разглядывать легендарного актёра, который довольно жмурился на выглянувшее зимнее солнце. Наблюдая за Ильинским, Виктор улыбнулся: «Вот он стоит передо мной, немощный, слепой, дряхлый, а я помню его неугомонным живчиком по немым ещё фильмам. Такой плотненький был попрыгунчик. Он считался чуть ли не русским Чарли Чаплином, его целовала Мэри Пикфорд… Вот он, живой дух минувшего века, свидетель эпохи первых кинокартин, первых автомобилей, первого радио. Как странно, что он сейчас рядом со мной, всего лишь по другую сторону переулка. Иногда мне кажется, что с такими людьми физически невозможно соприкоснуться, потому что они принадлежат другому миру, почти ненастоящему. И всё же вот он, знаменитый Игорь Ильинский… И уже совсем не похожий на себя прежнего…»

В тот вечер Виктору выпала редкая удача. Игорь Весе-лов сумел раздобыть четыре билета в «Ленком» на «Юнону и Авось». Билеты появились настолько внезапно, что он, вертя их в руках, остановился перед Смеляковым и растерянно проговорил:

– Вить, представляешь? Вот подфартило-то. Четыре билета на «Юнону»! Надо кого-то позвать.

– Позови меня с женой, – тут же среагировал Смеляков.

– Держи! – Веселов протянул ему два билета. – А мне надо кого-нибудь из девчонок вызвонить. Кого же?.. – Его лицо сделалось сосредоточенным. – Тут кого ни свистни, на «Юнону» ведь любая помчится. Нужно прикинуть, как этим лучше воспользоваться…

Спектакль был громким в любых смыслах этого слова, посмотреть его мечтали все. Смеляков дозвонился до Веры и сообщил ей о планах на вечер.

– Ты как? Пойдём? – спросил он. – Или у тебя какие-нибудь дела допоздна?

– Ты что, Витя! Да я все дела брошу, раз можно на «Юнону» сходить. Только вот переодеться не успею. Придётся обойтись без вечернего платья.

– Да и я не во фраке…

Весь день прошёл под знаком предвкушения грядущего удовольствия. Веселов со Смеляковым просидели на работе «под завязку» и со службы направились прямо в театр. До «Ленкома» было ещё далеко, а на улице уже то и дело слышался вопрос: «Лишнего билетика не найдётся?» Чем ближе к театру, тем чаще звучал вопрос. Перед дверьми колыхалась плотная, подвижная, похожая на живой организм толпа желающих попасть на спектакль. Они кидались на каждого, кто опускал руку в карман за билетом, облепливали со всех сторон, отталкивая друг друга и наперебой тараторили: «Не продадите билетик?» Многие пришли сюда давно и успели продрогнуть на морозе, но продолжали терпеливо ждать. Кутаясь в поднятые воротники, они зорко следили за всеми, кто приближался к театру, надеясь первыми увидеть того, у кого вдруг окажется лишний билет. Страсть москвичей к театру могла сравниться разве что со страстью к футболу.

Сначала Виктор увидел Веру. Она вынырнула из тёмной человеческой массы и помахала рукой.

– Это моя жена, – представил он её Веселову.