Настя внимательно изучила бумагу и пожала плечами:

– Обычный бред. Тут денег почти не платят, а он, видите ли, нравственностью озаботился! Не смешно, а грустно.

– А вот это? – ткнула пальцем я и для верности продекламировала (ибо уже выучила шедевр наизусть): – В стенах университета запрещается распивать алкогольные, спиртные и другие горячительные напитки.

– Ну и что? Мы и не распиваем. Я лично вообще, как известно, пить не могу.

Я сдавленно фыркнула. Как Настя не могла пить, мне и впрямь прекрасно известно. Несколько лет я верила сказкам о том, что ее нежный организм отключается даже после капли спиртного. Кроме того, я нередко слушала ее повествование о некоем чудодейственном лекарстве, которое она постоянно употребляет по утрам для бодрости и не может без него прожить дня. Последнее время по слабости здоровья приходится принимать вторую дозу вечером. Каково же было мое потрясение, когда я случайно обнаружила, что чудодейственным лекарством является бальзам Биттнера крепостью сорок два градуса! Когда я ехидно поведала подруге, что теперь меня не удивляет ее постоянная бодрость, ибо она вечно навеселе, та убежденно ответила: «Бальзам – не алкоголь! Я приобретаю его в аптеке и пью из столовой ложки». Аргумент меня сразил, и я решила больше не поднимать этой темы. Не подняла я ее и теперь, при обсуждении ректорского приказа, ограничившись сообщением:

– Предположим, между алкогольными и спиртными напитками есть некоторая разница. Бог с ним! Но что подразумевается под «другими горячительными напитками», хотела бы я знать? Кофе? Чай?

– Может, безалкогольное пиво? – предположила Настя. – И вообще, только ты с твоей математической дотошностью способна вдумываться в этот бред. Лучше расскажи чего новенького.

Мой рассказ о краже она выслушала с неослабевающим вниманием, а под конец радостно заявила:

– Ну что ж. Теория полностью подтверждается. Значит, Леша охотится за твоими бумагами. Будем надеяться, теперь он украл все, что хотел, и оставит тебя в покое.

– Авотинет! – с удовлетворением возразила я.

– Нет? – изумилась Настя. – У тебя еще что-нибудь осталось? Ведь текста собственного сизиса у тебя, кажется, нет?

В последнем она была права. Я распечатала ровно положенное число экземпляров, как-то упустив из виду, что не помешало бы сделать штучку и для себя.

– «Нет» не в этом смысле, – уточнила я. – А в том, что похищение, скорее всего, произошло вчера вечером. На это время у Леши алиби.

– Наврал он тебе про свое алиби, – отрезала Настя.

– А вот и нет! – повторила я. – Он был со мной. Так что – стопроцентная гарантия.

– Ага, – протянула моя подруга. – Где вы встречались и по чьей инициативе?

Я в общих чертах обрисовала ситуацию.

– Ага, – снова протянула Настя. – Ты, как обычно, наивна, словно дитя. Во-первых, кто тебе сказал, что тебя ограбили именно вчера? Не будешь же ты утверждать, что каждодневно заглядывала под стол для проверки бумаг?

– Не буду, – кивнула я. – Но я часто сижу за столом, а под ним так тесно от бумаг, что очень неудобно ногам. Если б им вдруг стало удобно, я бы, скорее всего, заметила. Хотя, конечно, не поручусь.

Моя подруга задумчиво хмыкнула:

– Пожалуй, я склонна с тобой согласиться. Все и впрямь случилось вчера. Это просто удивительным образом согласуется с моей концепцией. Я бы даже сказала, полностью ее подтверждает.

– Да? Наверное, Леша владеет телекинезом и действовал на расстоянии? – съязвила я.

– Разумеется, нет. У него есть сообщник. Мне следовало сразу об этом догадаться. Бородач, скорее всего, именно сообщник, не Леша. Лешу ты бы узнала. Согласна?

Я открыла рот и тут же его закрыла, не сумев сообразить, какой следует дать ответ – положительный или отрицательный. Настя между тем продолжала логическую цепь:

– Лешиной задачей было увести тебя, и он с этой задачей справился. Заманил тебя к себе бутылкой. Я всегда была против алкоголизма.

– И других горячительных напитков, – машинально вставила я. – Ты его переоцениваешь. Подозреваю, я просто ему понравилась.

– И ты в это веришь? – ужаснулась Настя столь рьяно, что у меня даже мелькнула мысль, не следует ли обидеться. Однако я, как всегда, не сумела.

– Ладно, – вздохнула моя подруга, – сейчас проверим. Возможно, я и впрямь ошибаюсь и все это – поразительное совпадение. Ответь мне на один вопрос… только честно, ладно? Он вчера к тебе приставал? Я имею в виду, по-серьезному. Если приставал, я, скрепя сердце, готова ему поверить. Приставал?

– Нет, – неохотно созналась я.

Настя облегченно кивнула:

– Ну вот все и прояснилось… Не думаешь ли ты, что хоть один мужчина, вышедший из пионерского возраста, пригласит к себе женщину исключительно с целью напоить вином и показать парижские фотографии?

– Почему бы нет?

– Ну да, конечно. Мужчины вообще существа высокодуховные и в женщинах ценят исключительно их внутреннее содержание. Только ты способна в твои годы верить в такую чушь. Если бы ты ему хоть немного нравилась, он бы необязательно сразу заставил тебя лечь с ним в постель, но попытку непременно бы сделал. Да спроси кого угодно!

Как нередко в процессе общения с Настей, у меня помутилось в голове, и я лишь тупо осведомилась:

– Да?

– Ладно, – сочувственно закончила моя подруга, – по крайней мере здесь есть один положительный момент. Мы твердо уяснили, что убивать тебя Леша пока не хочет.

– Да? – столь же тупо повторила я.

– Разумеется. Если бы он этого хотел, он бы вчера легко с этим справился.

На подобной оптимистической ноте мы завершили нашу плодотворную беседу.

Вечером, в театре, я поведала о загадочном происшествии Маше.

– Как ты считаешь, – поинтересовалась я, – мне не нужно найти майора Миронова и рассказать все ему? Он расспрашивал меня о странных событиях – и вот их целых два, причем оба криминальные. Кража и грабеж.

– А в чем отличие грабежа от кражи? – удивилась Маша.

– Когда у меня прямо из рук выхватили справку – это разбойное нападение и грабеж среди бела дня (вернее, среди темного вечера). А когда вскрыли замок и утащили черновики сизиса – это типичная квартирная кража.

– Пожалуй, – кивнула Маша. – А ты представляешь, где найти твоего майора?

– Ну… Он, кажется, из отдела по раскрытию умышленных убийств.

– А что, есть еще отдел по раскрытию неумышленных убийств?

Я опешила. Действительно, судя по названию – должен быть. Немного поразмышляв на сложную тему, я заметила:

– Честно говоря, не представлю, где находится ни один ни другой. И совершенно не хочу туда идти.

– Не хочешь – не иди, – предложила Маша. – Зачем делать то, чего не хочется?

Я хорошо знала этот жизненный принцип любимой подруги, однако в данном случае не могла с ним согласиться:

– А вдруг доложить милиции о случившемся – мой гражданский долг, и это поможет найти убийцу клакера Миши?

Маша хмыкнула:

– Представляю, как ты рассказываешь в милиции об утерянной справке и пропавших черновиках. В лучшем случае милиционер, как этот Миронов, от тебя сбежит. Что будет в худшем, лучше не думать. А уж клакер Миша тут и вовсе ни при чем. Не спорю, он был со странностями, но не настолько, чтобы ему понадобились твои черновики. Да зачем они вообще хоть кому-нибудь? Ты же занимаешься не военными разработками, а самой что ни на есть абстрактной алгеброй.

Я кивнула. Гражданский долг покладисто заткнулся, а Маша окончательно его добила, радостно заявив:

– Я знаю, кому нужны твои бумаги! Это Эрьяр!..

Я взбодрилась. Покушение декана математического факультета Парижского университета – это романтично, это почетно, это не бросает тень на Лешу, в конце концов!

– Ну точно, – продолжала веселиться Маша. – Сначала он из мести за то, что ты нашла у него ошибку, похитил справку о кандидатском минимуме. Потом, испугавшись, что ты нашла у него еще миллион ошибок, хапнул твои бумаги и сжег их на костре. Миллион в его письме – наверняка это миллион ошибок, которые он просит тебя не замечать. Кстати, кто может потерять на месте ограбления калькулятор? Только математик!