Тохта прихватил листки и направился к столу, за которым сидели Дарин и Гингема.

— Ну, ребята, сказала Гингема, подливая себе чаю. — Можно сказать, вы сегодня оба получили боевое крещение?

— Точно, — откликнулся Дарин. Он осторожно перекладывал в рюкзак вещи, необходимые для проведения ритуала. — И что? Радоваться по этому поводу как-то не хочется.

Кобольд вспрыгнул на стул и внимательно уставился на приятеля — догадывался, что у того на душе неспокойно.

— Гингема права, тот, кого ты убил, уже не был человеком, — принялся втолковывать он Дарину. — А если он не человек, что переживать?! Ну, застрелил, и что?!

Дарин многозначительно покосился на штабеля с дисками, что виднелись возле телевизора.

— А вдруг мне так понравится убивать, что я стану маньяком?! Знаешь, сколько фильмов про это снято? Живет себе человек, живет, потом, в один прекрасный день убивает кого-нибудь… чисто случайно, ну, бывает же такое? И после этого — раз! И одним маньяком больше.

— И не надейся, — отозвалась Гингема, окинув его скептическим взглядом. — Посмотри на себя в зеркало, какой из тебя маньяк? Давайте-ка лучше прикинем, какое место теоретически может подойти для ритуала.

Кобольд почувствовал, как сердце у него словно бы заледенело от страха, но постарался держаться как ни в чем ни бывало.

— Попуций говорил — подальше от чужой магии, — напомнил он. — Поле какое-нибудь нужно… или луг. Но с деревом посередине!

Гингема вздохнула.

— До ближайшего поля три часа ехать…

— Пустырь? — подсказал Дарин. — Где-нибудь на окраине?

Гингема задумалась.

— Ты Прибрежный район хорошо знаешь? Там, между рекой и дендрарием как раз пустырь есть. Огромный! По-моему, нам подойдет. И ехать не так уж далеко: свернем на Юбилейное шоссе, а там — рукой подать.

Дарин взглянул на Тохту: кобольд изо всех сил делал вид, что все происходящее его волнует очень мало.

— Тохта… — окликнул он.

— Что?! Я — бесстрашный и опасный одиночка, кобольд-убийца! — храбрясь, отозвался тот и сполз со стула. — Вы тут пока поговорите, а я подумаю… почитаю о ритуале. Я все-таки, не маг, о таких вещах лишь понаслышке знаю…

Он прихватил листок с описанием ритуала и удалился.

— Боится, — сочувственно сказала Гингема.

— Я б на его месте тоже боялся, — хмуро проговорил Дарин.

— Погоди, будешь и ты на его месте, — со вздохом напомнила Гингема. — Бояться — это не стыдно. Все боятся. Другое дело, сможет ли он в нужный момент перебороть свой страх. Сможет?

Дарин вспомнил все, что ему было известно о страхе кобольдов перед драконами, и промолчал.

Пролетела теплая летняя ночь, украшенная крупными августовскими звездами и ранним утром Крынкин сидел на балконе, размышляя.

Кто это решил, интересно, что в обычной жизни ни чудес, ни удивительных приключений быть не может? Что и волшебство, и приключения разные — это только в книжках для детей младшего и дошкольного возраста? В таком-то возрасте, конечно, думать о драконах и чародеях, о принцессах и рыцарях не стыдно. А вот поди-ка, помечтай о волшебном мире, о его таинственных обитателях, когда уже вырос и соседские мальчишки тебя давно по имени-отчеству называют! Скажи-ка кому, что до сих пор веришь в чудо, шепни-ка на ухо, что все ждешь: вдруг произойдет что-то этакое, что всю твою обычную жизнь перевернет — ведь засмеют!

Поэтому, про мечты свои, про то, что когда идешь бывало, куда-нибудь, то представляешь себя вовсе не тем, кто ты есть — молчок!

Крынкин вздохнул и подпер рукой щеку.

То рыцарем в латах себя вообразишь, то странствующим магом в остроконечной шляпе, с посохом в руке, то воином… ах, какая жизнь их ждет, какие приключения!

Только размечтаешься, как вдруг глянешь ненароком в зеркальную магазинную витрину, а там вместо рыцаря или мага — взрослый хмурый дяденька, с усами и портфелем, спешит по своим делам… эх!

Но все равно, с теми, кто верит, непременно что-нибудь волшебное произойдет, непременно!

Надо только дождаться.

И Крынкин дождался.

Накануне, с утра, он сходил в родное ПТУ, почитал списки групп, заполнил в бухгалтерии пару бумажек — как ни крути, учебный год не за горами. Жаль, что и этим летом в Шотландию съездить не удалось, ну, да делать нечего. По поводу визита в училище, Крынкин принарядился: облачился в летние штаны защитного цвета, с множеством карманов, просторную пеструю рубаху-гавайку, подаренную приятелем, сьездившим на самый настоящий заграничный курорт. Потом надел шляпу из соломки, темные очки и в таком наряде стал необыкновенно похож на диктатора какой-нибудь маленькой южноафриканской страны.

Пока заполнял в бухгалтерии ведомости, Несси сидела в клеточке на столе и с любопытством рассматривала бухгалтерию.

— А что это ты, Крынкин, с крысой явился? — удивилась бухгалтерша. — Или живой уголок решил в училище организовать для своих оболтусов? Фу, страшная какая! — добавила она брезгливо, рассматривая притихшую Несси. — И хвост-то у нее, длинный, облезлый… тьфу!

— Надо, потому и явился, — сурово отрезал Крынкин. — А крысу ты не обзывай, она, между прочим, понимает все. И хвост у нее не облезлый, а какой положено! — он посмотрел на бухгалтершу поверх темных очков и добавил: — И не оболтусы, а ученики, ясно?

Крынкин сунул ей ведомость, взял клетку и вышел.

На улице, в тихих переулках, царствовал август, роскошный, золотой, щедрый: вроде лето, а в воздухе уже витает аромат увядающей листвы и цветут на клумбах бордовые георгины и лиловые астры. В маленьком сквере Крынкин сел на лавочку покурить, клетку с Несси поставил на землю возле скамейки: пусть на белый свет поглядит, а то ведь в зоомагазине-то не видела ничего. Дома, как предполагал Крынкин, в одиночестве Несси было скучно, вот и приходилось брать ее с собой: то на почту, то в ларек за сигаретами, то на хлебокомбинат. По дороге Крынкин, как мог, крысу образовывал: рассказывал о городе, об озере Лох-Несс, о своих учениках из группы номер сто восемнадцать. Дома по вечерам включал ей телевизор, обсуждал политические новости, художественные фильмы. Особенно уважал старые кинокомедии: добрые и искренние.

А ночью Крынкин выходил на охоту. С клеткой под мышкой он бродил по дворам, где Варвара когда-то видела кобольда, заглядывал в темные мрачные подвалы, обшаривал подворотни. Пока что все было безрезультатно: сказочное существо как сквозь землю провалилось. Однако, Крынкин каким-то неведомым чутьем чувствовал, что кобольд где-то близко, где-то совсем рядом и потому поисков своих не прекращал. Стоя посреди пустого темного двора, Крынкин курил сигарету за сигаретой, поглядывал на клетку с Несси и размышлял. Крыса внезапно забеспокоилась: белым комочком сновала за прутьями проволочной решетки, вставала на задние лапки, принюхивалась к ветру.

Крынкин вздохнул.

— Ладно, пошли домой, — сказал он Несси. — Что толку-то ждать? Уж сколько бродим, а кобольда все нет и нет…

Серые пятиэтажки кое-где светились огоньками окон, в кронах высоких тополей шелестел теплый ветер. Город спал.

Крынкин прошел через пустой просторный стадион, миновал школу, круглосуточный киоск и снова свернул во дворы. Темнота стала гуще, непроглядней.

В одном из дворов, Крынкин остановился под тусклым фонарем, поставил клетку на асфальт и полез в карман за сигаретами. В другом кармане отыскал дешевую пластмассовую зажигалку, купленную недавно на барахолке. Крынкин уже сто раз зарекался не гоняться за дешевизной и купить зажигалку нормальную, а не такую, которой щелкаешь-щелкаешь, а толку нет. Чертыхнувшись, он швырнул зажигалку в кусты, нашел коробок со спичками и, сложив ладони домиком, прикурил.

И в этот самый миг произошло невероятное. Из темного окна подвала стрелой метнулось какое-то существо и схватило клетку с крысой.

Крынкин застыл с открытым ртом. Горящая сигарета, рассыпая искры, упала на асфальт.

— Кобольд… — завороженно выдохнул Крынкин.