– Эдвард, Эдвард! Ты давно здесь? Как ты мог не заехать в Хатерлей?! Дай же я на тебя посмотрю!.. – Она отступила на шаг, но продолжала крепко держать его за руки, словно боясь отпустить. Мысли ее путались, как, впрочем, и слова. – Какой ты красавец в этом мундире! Дамы на балу будут от тебя без ума. Эдвард!.. Как благодарить тебя за все те письма, что я от тебя получала? Если бы ты знал, как они мне помогали! Негодник, почему ты сразу же не заехал к нам? Ах, Эдвард!.. – Она снова прижалась к его груди, орошая слезами синий мундир. – Знаешь, как я боялась, что тебя убьют?.. Но ты здесь, ты дома – и, значит, все хорошо.

Джулия не скоро бы высвободилась из его объятий, если бы не укоризненный взгляд распорядителя бала.

Сообразив, что ведет себя совершенно неприлично, она отскочила от Эдварда и почтительно присела перед строгим распорядителем.

– Ах!.. Прошу простить меня. – Попытка вытереть слезы ладонью мало что дала, и она готова уже была провалиться на месте от стыда, но тут Эдвард очень кстати вложил ей в руку свой носовой платок.

– Спасибо, – чуть слышно пробормотала Джулия. Кажется, их разговор уже начал привлекать всеобщее внимание. Многие из гостей, постоянно курсировавших по вестибюлю между бальной залой, игорной комнатой и чайной, остановились и откровенно разглядывали Джулию.

Впрочем, какое ей до них дело?.. Эдвард дома, он жив и здоров!.. И, смеясь сквозь слезы, она решительно вытерла нос и промакнула платком щеки и глаза.

Суровое выражение на лице распорядителя мало-помалу смягчилось.

– Н-да, мисс Вердель! Слава Богу, конечно, что Бонапарт отправился в изгнание и наши герои могут наконец-то возвращаться домой… Но если вы намерены и впредь с такой же горячностью бросаться в объятья ко всем приезжающим офицерам – боюсь, мне придется вычеркнуть ваше имя из списка гостей!.. – По снисходительной улыбке, которой сопровождались эти слова, Джулия поняла, что она уже прощена.

– Обещаю, что ничего подобного больше не повторится.

– В таком случае, – все еще улыбаясь, распорядитель значительно приподнял одну бровь, – полагаю, что майор Блэкторн не откажется от чашечки чаю?

Джулия тут же уловила намек и повела Эдварда в чайную.

В дверях она случайно обернулась и заметила маячившего невдалеке лорда Питера. Его лицо выражало крайнюю степень изумления. В какой-то момент у Джулии мелькнула мысль вернуться и познакомить его с Эдвардом, дабы ее поведение не было истолковано превратно, однако, чуть поколебавшись, она решила этого не делать. Сейчас ей важнее было остаться вдвоем со своим другом. Ну а если лорду Питеру это не понравится… Что ж, она постарается загладить свою провинность потом, после того, как они с Эдвардом вволю наговорятся.

Таким образом, переступая порог чайной комнаты, Джулия уже не думала ни о ком и ни о чем, кроме своего спутника. От радости, что они наконец-то свиделись, ее губы сами собою растянулись в улыбке. Ей столько всего хотелось выяснить, о стольком спросить, что она просто не знала, с чего начать, и наконец задала самый банальный вопрос: как долго он намеревается быть в Бате. Он отвечал, что пробудет в Монастырской усадьбе до конца августа, а потом вернется к Веллингтону в Париж.

– Целых два месяца! – От радости у нее даже перехватило дыхание. – Как замечательно! Значит, мы с тобой успеем наговориться? Обещай, что ты к нам приедешь! Отец будет счастлив тебя видеть, Элизабет тоже и Каролина с Аннабеллой… Правда, они вряд ли тебя помнят.

Эдвард заверил ее, что наведается в Хатерлей при первой же возможности.

– Иногда мне придется на некоторое время отлучаться по делам, в Корнуолл… Но обещаю, что это не помешает мне бывать у вас.

Джулия не сводила с него удивленных глаз, словно все еще не могла поверить в то, что он с нею рядом.

– Эдвард, ты хорошо танцуешь? – спросила она. – Кажется, в наших письмах речь об этом ни разу не заходила.

– Сносно, – с улыбкой отвечал он.

– Мы непременно с тобою потанцуем, – объявила Джулия. Потанцевать с Эдвардом ей хотелось уже давно, но до сих пор это желание казалось ей самой неисполнимой мечтой.

Эдвард довольно усмехнулся.

– Знай я, что ты теперь такая красавица, давно бы уже нашел возможность заехать в Бат и напроситься тебе в кавалеры.

Джулия вспыхнула, хотя и знала, что это всего лишь дружеский комплимент.

– Когда ты приехал? – спросила она.

– Всего несколько часов назад, – Эдвард усадил ее за столик и сам сел рядом. – Ехать в Хатерлей все равно уже было поздно, и я решил, что наш любезный распорядитель простит, если я один раз явлюсь без предупреждения, и направился прямо сюда.

Глядя на Эдварда и с удовольствием вслушиваясь в его низкий глубокий голос, Джулия мысленно прикидывала, как часто они смогут видеться в эти два месяца. От радости, что он дома и они снова вместе, все слова, которые она собиралась ему сказать, вылетели у нее из головы. Серые глаза Эдварда сощурились, видимо, он о чем-то задумался. О чем? – тотчас забеспокоилась Джулия.

Майор Эдвард Блэкторн подавил вздох. Да, Джулия и впрямь превратилась в необыкновенную красавицу. Правильный овал лица, прямой нос, брови, выгнутые дугой над густыми ресницами, – все это было очаровательно и привлекало взор, однако лучше и удивительнее всего были ее изумрудно-зеленые глаза: в них светились понимание и ум. Губы Джулии, сочные и красиво очерченные, словно были созданы для поцелуя. Собранные в тяжелый узел рыжеватые волосы отливали на свету золотом. Эдварду вдруг представилось, как эти волосы золотистыми волнами заструятся по ее молочно-белым плечам и упадут на нежные холмики грудей, едва выступающих сейчас над низким вырезом муслинового платья, – и его опять охватила волна желания, как и несколько минут назад, когда он держал ее в своих объятьях.

Возникшие в нем тогда ощущения удивили его самого: разве он мог ожидать, что встреча с «малышкой Джулией», как он ее когда-то называл, подействует на него почти опьяняюще? Но она оказалась так хороша, ощущение прильнувшего к нему женского тела так сладостно, а чувства, всколыхнувшиеся при этом в его собственной груди, так неожиданно сильны, что ему нестерпимо захотелось прижаться губами к ее губам. Хорошенькая была бы картина посреди Дома балов и собраний! – внутренне усмехнувшись, подумал Эдвард. Почтенный распорядитель был бы сражен наповал.

Больше всего на свете он желал сейчас перенестись вместе с Джулией куда-нибудь подальше от посторонних глаз. Не будь кругом всех этих людей, он не задумываясь заключил бы ее в объятья и поцеловал нежно и крепко. Судя по тому, какими глазами она глядела на него с первого момента их встречи, она не стала бы сильно противиться.

Неожиданно вспомнился слух об ее скорой помолвке: дядя успел сообщить ему, что лорд Питер Лонгтон, второй сын Тревонанса, вот-вот должен сделать ей предложение и что батское общество давно уже с нетерпением ожидает этого события. Все в городе относились к Джулии с искренней симпатией и считали, что ей сам Бог велел породниться с семьей маркиза. Тогда Эдвард не обратил на дядины слова особого внимания, разве что по-дружески порадовался за Джулию: ведь всем было известно растущее влияние, которым пользовался лорд Тревонанс среди приближенных принца-регента.

Однако сейчас мысль о том, что Джулия скоро станет чьей-то женой, показалась Эдварду невыносимой.

Впрочем, конечно, станет и, судя по всему, очень скоро. Удивительно еще, что она до сих пор ни с кем не обручена – при ее-то имени и красоте! Вот только получится ли из лорда Питера достойный супруг для Джулии? Эдвард имел все основания в этом сомневаться. И неужели она так поглупела за эти годы, что позволяет ухаживать за собой такому бесхребетному ничтожеству? Эдвард давно бы уже высказал Джулии все, что думал об ее женихе, однако по какой-то причине имя Питера Лонгтона ни разу не упоминалось в ее письмах. Она писала обо всех своих батских знакомых, о своем отце, намекала на какие-то его денежные затруднения, писала о сестрах – Элизабет, Каролине и Аннабелле, – но ни разу ни единой строчкой, ни словом не обмолвилась о лорде Питере, и это немало озадачивало Эдварда.