За эти полгода она ни на минуту не переставала любить Эдварда Блэкторна. Как ни уверяла она сама себя, что за обязанностями супруги сэра Перрана она постепенно забудет его племянника, с каждым днем желание видеть его становилось все сильнее и нестерпимее.

Сестры, конечно, понимали, что она считала свой брак трагической ошибкой, но ни одна из них не догадывалась о безмерности ее сожаления: ведь они не могли знать о некоторых сторонах натуры баронета, которые открылись его жене в первую же брачную ночь.

Накануне венчания Джулия сообщила сэру Перрану, что она не девушка, на что он отвечал весьма великодушно, что в этом нет ничего удивительного, коль скоро она воображала себя влюбленной в его племянника, и посоветовал ей больше об этом не думать.

Вечером после венчания супруг Джулии, в темно-красном парчовом халате, вошел в ее спальню и сел на кровать, и Джулия втайне порадовалась тому, что неприятное признание было уже позади. Когда же он сказал, что воздержится от супружеской близости до тех пор, пока не убедится, что племянник не оставил ее в интересном положении, она невольно почувствовала еще большее облегчение. Сама мысль о том, что придется позволить сэру Перрану – отныне ее законному супругу – ласкать и любить ее так же, как это делал Эдвард, не укладывалась у нее в голове. Поэтому, хотя одна ее часть желала поскорее покончить с тягостным делом, все же другая переполнилась благодарностью к сэру Перрану за то, что он решил отсрочить скрепление брачных уз.

Некоторое время он сидел молча, устремив на нее странный задумчивый взгляд, смысл которого она еще не могла в то время определить. В какой-то момент она чуть не сказала ему, что не беременна и уже убедилась в этом, но тогда пришлось бы объяснять, откуда ей это известно. Столь деликатный предмет, как ежемесячные кровотечения, редко всплывал даже в разговорах между женщинами, не говоря уже о супругах. Поэтому она решила молчать: пусть время само все скажет за нее.

Однако следующая фраза сэра Перрана насторожила ее еще больше.

– Надеюсь, в дальнейшем вы постараетесь лучше оберегать свою честь, – сказал он. Его серые глаза смотрели на нее с неожиданной суровостью.

В первое мгновение она подумала, что ослышалась: он не мог такого сказать.

– Да, конечно, – оторопело произнесла она. – Уверяю вас, сэр Перран, я… уступила ему… в полной уверенности, что мы скоро поженимся. Он приподнял одну бровь.

– Что ж, посмотрим, посмотрим.

Когда он ушел, у нее осталось странное ощущение, словно кошмарный сон сменился кошмарной явью. Впрочем, состоявшийся разговор был слишком коротким, поэтому она постаралась отогнать тревожные опасения и убедить себя, что, по всей видимости, она сама превратно истолковала его слова. В конце концов, сэр Перран знал ее уже много лет и вряд ли мог всерьез подозревать ее в порочности натуры.

Когда спустя шесть месяцев он так и не сделал ее по-настоящему своей женой, а вместо этого превратил в объект воспитания и многочисленных насмешек, тогда мало-помалу она начала чувствовать себя в родном доме, как в тюрьме, и даже сны ее наполнились порочными мыслями, в которых заранее обвинил ее супруг. В конце концов, она была обычной женщиной и, как всякая женщина, мечтала любить и быть любимой. Тень Эдварда неотступно сопровождала ее во сне и наяву.

И когда спустя два часа после приезда первых гостей Джулия стояла рядом с супругом в парадной Розовой гостиной первого этажа, сердце ее замирало от ожидания. Эдвард то ли опаздывал, то ли вовсе передумал приезжать.

Сэр Перран о чем-то серьезно беседовал со своим приятелем лордом Эрнекоттом. Граф Эрнекотт, высокий и худощавый, был несколькими годами моложе сэра Перрана. Его светлые волосы отливали благородной сединой, глаза же походили на тоненькие льдинки, плавающие в голубоватой прозрачной воде. Он держался с подчеркнутым достоинством, а в его взгляде преобладало выражение той же особенной задумчивости, что и во взгляде баронета, словно он тоже все время что-то взвешивал. В присутствии лорда Джулия всегда чувствовала себя скованно; слава Богу, ей нечасто приходилось наслаждаться его обществом. Прислушавшись, она уловила, что друзья обсуждали возможные последствия ссылки Наполеона. Оба склонялись к мнению, что не позднее середины лета Бонапарт вернется во Францию.

Но что было Джулии до ссыльного императора? Сейчас ей хотелось лишь одного – чтобы Эдвард поскорее появился на пороге.

Стоя посреди многолюдной гостиной в роли молчаливой и покорной жены хозяина, она ни на миг не переставала следить за входом.

Наконец, словно порожденный силою ее ожидания, в дверях появился Эдвард в черном фраке, белом жилете, белом платке, повязанном поверх стоячего воротничка, в черных панталонах и черных туфлях. Джулия вспыхнула, сердце ее радостно забилось в груди, на глаза вдруг навернулись слезы.

И хотя ей было страшно до дурноты, что муж или кто-то из гостей догадается по ее лицу о силе ее чувств, но все же, впервые за много месяцев, она жила – в полном смысле этого слова. Ее неудержимо влекло к нему, хотелось побежать ему навстречу, обнять и никогда не отпускать. Чтобы хоть как-то овладеть собою, ей пришлось задержать дыхание и с такой силой сжать кулаки, что ногти больно впились в ладони. Некоторое время она рассеянно озирала лица гостей. Лишь немного успокоившись, она позволила себе снова взглянуть на Эдварда.

Он был все так же красив, из толпы гостей его выделяла еще не сошедшая с лица смуглость и высокий рост, о котором Джулия почему-то забыла. Странно, он прожил в Англии уже больше полугода, но до сих пор не остригся по моде, подумала Джулия – но тут же пожалела об этом: невинная мысль повлекла за собою воспоминания о том, как она развязывала ленточку у него на затылке, как запускала пальцы в густые черные пряди и прижимала его голову к себе.

Желание, удесятеренное долгими месяцами неудачного замужества, нахлынуло на нее с новой силой. Обмахивая лицо, она незаметно следила за Эдвардом, бросая на него взгляды поверх кружевного абрикосового веера. Вот он обернулся, чтобы поздороваться с каким-то немолодым человеком, видимо, знакомым. Человек что-то сказал ему, и Эдвард улыбнулся в ответ.

Джулия так любила его улыбку!.. Ей хотелось быть с ним наедине и касаться пальцами его губ, чтобы он улыбался; хотелось бесконечно целовать его, чтобы он улыбался снова и снова.

Взгляд Джулии задержался на красивой женщине в лиловом шелковом платье с отделкой из брюссельского кружева. Женщина подошла к собеседнику Эдварда сзади и взяла его под руку. Наблюдая за этой парой, Джулия поймала себя на том, что оба, и женщина и мужчина, кажутся ей странно знакомыми; особенно мужчина – высокий и статный, с истинно аристократической наружностью. Как раз в этот момент он дружески похлопал Эдварда по плечу и пожал ему руку. Кто бы это мог быть? – задумалась Джулия. Она как будто никогда не встречала его прежде. У этого элегантного мужчины была располагающая улыбка, нос с заметной, хотя и небольшой горбинкой, черные волосы и серебристо-белые виски. Обернувшись, он что-то шепнул своей даме. Дама изумленно вскинула на него глаза и легонько щелкнула его сложенным веером по руке. «Веди себя прилично!» – угадала Джулия по движению ее губ. Он снова прошептал что-то ей на ухо; на сей раз дама не высказала никаких претензий к его поведению, а вместо того долго с нежностью смотрела ему в глаза, после чего перевела взгляд на Эдварда.

Неожиданно Джулию пронзила острая зависть. Эти двое любят друг друга, печально подумала она. Их взаимное влечение чувствовалось даже на расстоянии. Ей захотелось выскользнуть из гостиной и забиться в какой-нибудь темный угол, пока не пройдет приступ тоски. Наверное, любой, кому вздумалось бы взглянуть на нее в эту минуту, мог прочесть по ее лицу всю историю ее несчастливого замужества.

Она вздохнула как можно глубже и постаралась овладеть собой. Когда ей это в какой-то мере удалось, она снова отыскала глазами Эдварда. Тут ей пришлось пережить небольшое потрясение: оказывается, Эдвард наблюдал за ней. Лицо его было хмуро, в серых глазах обозначилось беспокойство. Боже, неужели он все понял?.. Он почти сразу отвел взгляд, и Джулии тотчас вспомнилась горечь их прощальной сцены, и она показалась сама себе маленькой пристыженной девочкой. Поспешно отвернувшись, она принялась рассматривать прекрасно сшитый черный фрак лорда Эрнекотта с лацканами весьма изысканной линии. Под фраком был шелковый, в бежевую и белую полоску, жилет, ниже черные шелковые бриджи, чулки и туфли. Примерно так же были одеты почти все присутствующие мужчины, их наряды отличались друг от друга лишь расцветкой жилетов. Все-таки стиль известного законодателя мод Красавчика Бруммеля окончательно утвердился в великосветских гостиных.