Элизабет улыбнулась в ответ, глаза ее сощурились. Все-таки прекрасно, подумал сэр Перран, когда в девушке нет ни капли жеманства.

– Нет, здесь его нет… как, впрочем, и нигде. Я уже начинаю сомневаться, есть ли вообще у меня сердце. Единственный, к кому я довольно долго питала хоть какие-то теплые чувства, был мой друг, Чарльз Эверард. Помните его?

– Сын булочника? – удивленно воскликнул сэр Перран. – Вы меня разыгрываете!

Элизабет понизила голос.

– Пожалуйста, не говорите никому, потому что это тайна, но одно время мы с ним часами бродили по нашим холмам. Я тогда только-только научилась лазать по деревьям и распробовала вкус рыбы, которую он ловил в ручьях. А в четырнадцать лет он решил стать моряком, и теперь я получаю от него письма примерно раз в два месяца. Сейчас ему двадцать два, он плавает в Средиземном море, и мы с ним не виделись уже Бог знает сколько времени.

– И все же – вы не влюблены в него? – с интересом спросил сэр Перран.

Элизабет неожиданно прыснула.

– Я бы рада сказать, что влюблена, – представляете, как романтично было бы объявить подругам, что отец никогда не позволит мне выйти замуж за любимого, – но увы! Я люблю его просто как брата… Ну а вы, сэр Перран? Вы-то почему за столько лет не женились? Ведь вы наверняка замечаете, какими глазами смотрят на вас мамаши, у которых дочки на выданье. Помню, я еще была совсем маленькая, а уже понимала из разговоров взрослых, что многие возлагали на вас весьма нешуточные планы.

– Точнее, на мое состояние, – поправил он и сощурился, внимательно следя за ее лицом.

– Как вы сказали, не слышу? – Элизабет с невиннейшим видом приставила к уху ладонь. – При мне, во всяком случае, речь шла только о вашем обаянии, безукоризненных манерах и о том, как вы прекрасно танцуете.

Он улыбнулся. В этой девушке замечательно сочетались мудрость и простодушие. Когда-нибудь, подумал он, она станет отличной женой, если только ее суженый сумеет по достоинству оценить ее острый ум, прямоту и чувственность. Ведь как бы Элизабет ни осуждала старшую сестру за смелость фасона, сама она и в целомудренном белом платье выглядела не менее, если не более соблазнительно. Неважно, что прелестные выпуклости ее грудей прятались за рядами оборок, – зато от нее веяло такой безудержной силой, даже неукротимостью, что в былые годы сэр Перран, пожалуй, увлекся бы ею не на шутку.

На этом их разговор прервался, потому что к Элизабет подошел молодой человек и, краснея и запинаясь, пригласил ее на чашечку чаю. Сэр Перран с трудом сдержал насмешливую улыбку, однако Элизабет приняла приглашение с милой непосредственностью и, ослепительно улыбнувшись на прощание сэру Перрану, удалилась в сопровождении кавалера. Ах, зачем она не родилась чуть раньше! – снова подумал сэр Перран.

Что-то шевельнулось у него в чреслах. Странно, он даже не мог припомнить, когда у него в последний раз возникало плотское желание. Пожалуй, лучше было об этом не думать. Он вообще считал, что страсти суть ахиллесова пята мужчины, и уже много лет назад постарался изгнать их из своей жизни. Сейчас ему надо было думать о другом: как быть с Эдвардом Блэкторном.

И когда этот негодяй успел ее обольстить? От того, какими глазами он смотрел на танцующую Джулию, сэра Перрана стал опять душить гнев. Но неожиданно ему пришло в голову, что роман между Джулией и его племянником не только не помешает осуществлению его плана, но, напротив, придаст ему еще большую пикантность.

Сэр Перран сдержанно вздохнул. На лице его отобразилось полнейшее равнодушие, и даже самый внимательный наблюдатель не смог бы догадаться, какие страсти бушевали сейчас в груди баронета. Поистине он скорее задушил бы племянника собственными руками, чем позволил ему жениться на старшей дочери лорда Делабоула, – ибо ничто не должно было теперь стоять на пути его мести.

Пока его дочь танцевала с лордом Питером контрданс, лорд Делабоул разрывался между противоположными чувствами: радостью оттого, что такой завидный кавалер одаривает Джулию знаками своего внимания, и страхом – мало ли что может помешать его внезапно ожившему интересу. От этого ему делалось не по себе, взгляд его падал то на белое страусовое перо в рыжих волосах Аннабеллы, то на руку сэра Перрана, методично гладившую набалдашник трости, потом вдруг подскакивал на хоры и, ненадолго задержавшись на смычках оркестрантов, снова перебегал на золотистые локоны Джулии. Его нервы были взвинчены до предела, во рту пересохло. Жаль, что в Доме балов и собраний не подавали напитков крепче чая. О сделке с сэром Перраном он старался не думать.

Поймав на себе его взгляд, Джулия слабо улыбнулась, на ее лбу обозначилась легкая морщинка.

Она знает, пронеслось у него в голове. Впрочем, откуда она могла знать? Подозревать – пожалуй, но знать!.. Нет, это совершенно невозможно. Интересно, где все-таки это кольцо с изумрудом? – привычно подумал лорд Делабоул. Единственная драгоценность, оставшаяся дочерям от матери… Найдись оно сегодня, он уже завтра во время игры мог бы делать весьма солидные ставки, а в случае выигрыша даже постарался бы обменять на него руку Джулии.

Да, вот только где оно? Наверное, в каком-нибудь хитроумном тайнике, потому что и ее спальню, и контору он обыскивал уже не раз. Вчера, когда его дочери уезжали на пикник, он снова искал его везде, где только можно, но так и не нашел.

В задумчивости он глядел на Джулию, словно пытался проникнуть в ее душу. Она танцевала легко и грациозно, как когда-то ее мать, и мало-помалу мысли лорда Делабоула начали обретать ту же легкость. Скорее всего она держит кольцо при себе.

Неожиданно его пронзила догадка: ее сумочка!

Ну конечно же! Оно наверняка в какой-нибудь сумочке.

Просто непостижимо, как он за столько времени не удосужился заглянуть в ее сумочки. Он обшарил все углы, которые, как ему казалось, могли служить тайниками, но не додумался до такого простого тайника, как дамская сумочка.

Огромное облегчение тут же сменилось чувством острой вины. Ведь, кроме этого кольца с изумрудом, перешедшего к Джулии в тот злополучный день, у дочерей Оливии не осталось ни одной драгоценности. С остальных он давно уже сделал стразы, а дорогие оригиналы распродал, один за другим, в надежде поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. Оливия, конечно, осудила бы его, но – черт побери! – Оливии больше нет, и ее мнение уже не имеет значения.

Однако стоило лорду Делабоулу вспомнить о любимой жене, как кровь часто застучала у него в ушах; его бросило в жар. В зале вдруг сделалось невыносимо душно, и ноги сами понесли его к выходу. Кажется, у него начинался приступ дурноты. Он ускорил шаги, не отвечая на приветствия знакомых. Когда он уже выходил из вестибюля, до него донесся взрыв смеха – вероятно, кто-то сострил по поводу его внешнего вида.

Ступив на Алфред-стрит, он судорожно втянул в себя свежий воздух, но было уже поздно: его вывернуло прямо на тротуар. При свете масляных ламп можно было разглядеть пятна крови, темневшие в луже зловонной желчи. Он прислонился спиной к холодной каменной стене дома. Сверкнула молния, прогремел гром, ветер бросил ему в лицо холодные капли, и слезы на его щеках смешались с дождем.

«Оливия, – думал он. – Зачем, зачем ты приняла такую нелепую смерть? Ты одна удерживала меня в руках, без тебя я расползаюсь на части, меня уже почти нет. Родная моя, родная…»

Он стоял на тротуаре, словно надеясь, что дождевые потоки смоют хоть часть его грехов.

– Вы позволите мне приехать к вам завтра, мисс Вердель?

Контрданс закончился, и лорд Питер повел Джулию к ряду стульев у стены.

– Буду вам очень рада, – ответила Джулия.

Карие глаза лорда Питера светились нежностью и теплотой.

«Он влюблен», – до странности равнодушно подумала Джулия. Вероятно, несколько дней назад этот свет в его глазах привел бы ее в радостное волнение, теперь же ей было все равно.