А внутри лечебных корпусов хотя и бедно, но чисто, стены аккуратно побелены, покрашены. Уголки с декоративной растительностью. И халаты у медперсонала белоснежные не только в праздник. Как будто побывал в одном из образцовых учреждений советского периода. Да и здания сравнительно новые, все ещё смотрятся. Действительно, вспоминается Украина. Именно там сейчас разительно видно всё то хорошее, значительное, ценное, что успела сделать советская власть для людей. Остаётся вспомнить лишь, что на Украине и в других республиках СССР условия для подобных дел и проектов были куда более благоприятные, чем у нас. В. С. Поросёнкову, главврачу с сорокалетним стажем, всё досталось потом и кровью. Выражение хотя и фигуральное, но отражающее истинное положение дел.

Трудно поверить, что ему уже семьдесят: ясный ум, прекрасная память, энергичен, подвижен, даже не поседел. В нём нет ничего стариковского, а наоборот, проскальзывает едва уловимо юношеский романтизм. Любитель природы. Страстный рыбак. По призванию — хирург. Более сорока лет работает одновременно хирургом и главным врачом Ромодановской ЦРБ. Народный врач СССР. Наверно, последний в Волго-Вятском регионе, их и так-то было всего несколько.

О самом Поросёнкове добавлю лишь один забавный характерный эпизод. Как-то к Владимиру Сергеевичу пришла посетительница, которой он много лет назад сделал операцию на щитовидной железе. Женщина начала благодарить его за успешную операцию, за то, что в больнице порядок, не воруют, больных кормят хорошо (она приехала из деревни проведать родственников), за чистоту в коридорах и палатах. Сообщила, что выглядит он неплохо, и вдруг начала горячо просить: "Не умирайте, Владимир Сергеевич, не умирайте!", аргументируя это тем, что без него здесь всё развалится, нарушатся связи с колхозами, перестанут нормально кормить… Одним словом, не умирайте, Владимир Сергеевич, а то другим станет хуже. Поросёнков вынужден был её заверить, что умирать не собирается.

Я не удержался и спросил:

— Как удалось в больнице создать такой замечательный парк в филатовских традициях?

Дело в том, что у меня под окнами в Саранске расположена городская детская больница. Там третий год подряд высаживают деревца — 90 % их гибнет. И повсюду такая же картина. Приживаются разве что берёзки да тополя. Очень жаль погибшие саженцы рябин, ёлочек, сосен.

— Мы, во-первых, правильно сажали — в тот же день, как выкопали, и в приготовленные как следует ямы, а во-вторых, ухаживали — не ленились: окапывали, обкашивали, поливали. Но и у нас были потери: ёлки, перед Новым годом, — продолжал он грустно, — хотя и сторожей выставляли… — И вдруг оживился: — Из хвойных лучше всего лиственницы сажать, прекрасно приживаются и зимой никому не нужны — хвою-то сбросили…

Светловолосый вихрастый мальчуган лет десяти нёсся по пыльной улице на "школьнике", а за ним, не отставая ни на шаг, трусили довольно крупная дворняга и чёрный козлик. Козлик явно соперничал с собакой — и по сообразительности, и по преданности. Мальчуган остановился неподалёку, и к нему поспешила уже немного знакомая мне девчушка, вернее девушка, ещё не утратившая детскости в лице и стати, — Танечка.

— Так это ваш козлик? — спросил я без обиняков.

— Не козлик, а козичка.

— А ещё что у вас есть?

— Корова, большая коза, три курицы, петух… Были поросята… Зимой зарезали.

Смущённо улыбнувшись, Танечка (вообще-то Таня, но мне почему-то с первого взгляда захотелось называть её Танечкой) отправилась домой. Брат, повесив на руль сумку, в сопровождении собачье-козьего эскорта двинулся следом.

Вскоре я узнал, что Таня и её семья — переселенцы с Украины. Пять лет назад мама и четверо детей вернулись на родину предков, а глава семьи остался где-то под Харьковом. Года полтора тому семье выделили ссуду на покупку дома и обзаведение хозяйством. Живут трудно: мама — почтальон, Таня год училась в музучилище в Саранске, но вынуждена была вернуться, устроиться на работу и продолжить учёбу здесь.

При следующей встрече я спросил у Тани, почему она бросила музучилище.

Промелькнула тень колебания на лице, и всё же она ответила:

— Приехала сюда как-то, а у них дома из еды одни сухари… Сразу написала заявление… И учиться было трудно, я ведь даже нот не знала, взяли из-за голоса…

Мне говорили, что у неё настоящий "народный" голос и что они всей семьёй очень хорошо поют народные песни под баян.

А ещё мне сообщили, что Танина мама — сектантка, в их доме что-то вроде молельной избы. К счастью, как выяснилось, секта, к которой принадлежат они, не тоталитарная, то есть в ней не оказывают давление на психику. Однако этой секте и подобным активно помогает Запад, особенно Америка. А американцы просто так денег не дают. Секты протестантствующего толка формируют людей западного образца. Какую ценность в недалёком будущем будет представлять для них Россия со своей особой цивилизацией и её идеалами? Многие зарубежные "доброхоты" и их русскоязычные прихвостни хотели бы, чтоб наша страна ушла в небытие, как некогда Атлантида в океан, и потому Запад помогает не возрождению православия, фундамента, на котором зиждется Россия, а посылает нам, словно дикарям каким-то, миссионеров с коробами побрякушек и для приманки — долларами.

С другой стороны, куда деваться таким вот, как Танина семья, — беженцам и местным бедолагам, которые привыкли жить своим трудом, но по каким-либо обстоятельствам едва сводят концы с концами? Где им искать опору? И государство отворачивается от них, а православная церковь сама едва поднимается.

Не берусь осуждать Танину маму за то, что она примкнула к секте, потому что не знаю, как помочь… Я не знаю. Другие не знают, а может быть, тоже — все мы отворачиваемся?..

В наших краях стали оставаться лебеди. Раньше они только отдыхали денёк-другой на озёрах и прудах перед дальнейшим кочевьем, по весне — к северу, по осени — к югу. Но вот в прошлом году я впервые услышал, что несколько лебединых пар поселились на Саранском водохранилище. А в этом году увидел лебедей сам, правда, не на водохранилище, а на ромодановском пруду.

Жара в тот день стояла адская, желающих купаться оказалось более чем достаточно, и пришлось колесить, выбирая место. Благо пруд большой, широкий, глубокий, с чистой прозрачной водой, плещущейся рыбой, с зарослями лозняка, ракитами по берегу. Над водой, выделывая замысловатые зигзаги, мельтешила стая скворцов — взрослые давали молодёжи уроки пилотажа. Наконец мы нашли пустынный участок берега. Как раз напротив, в тихой заводи, обрамлённой камышами, с берега неприступной из-за болотистого овражка, увидели лебедей. Трёх. Они, словно в кино, или, точнее, в мультфильме, выстроились в ровный ряд — три изящных кораблика, три грации, три балерины (оказывается, не только в искусстве всё рассчитано и выверено!). Будто бы перед нами устраивали показательные выступления! До чего же здорово, красиво, изящно!.. Недостаёт слов, чтобы передать чувство, которое я испытал. Но главное, мне показалось, что водоём одушевился — получил или приоткрыл душу!

Лебеди перегруппировались — два как бы составили пару, а один остался в стороне. Может быть, третий — лебедёнок? Присмотрелись — нет, все три лебедя взрослые особи. (Как чувствуешь своё косноязычие, когда пишешь о столь совершенных существах!)

Вскоре лебеди скрылись в заводи, и мы со своей "смотровой" площадки уже не могли их больше разглядывать.

На неполных десять тысяч жителей в посёлке четыре кладбища: два старых и два новых. Мы с фотографом забрели на одно из старых. За металлическими оградами скромные могилы — деревянные и железные кресты, железные обелиски со звёздочкой или крестиком в правом верхнем углу, такие же — из "мраморной" крошки, а из цельного куска мрамора или гранита — считанные единицы. Простое, бедное кладбище. Лежат куренями, и фамилии все обычные, русские: Корнеевы, Леоновы, Черновы… Ограды покрашены, могилы ухожены: цветы, сирень, берёзы, рябины. Птицы поют… Покой и горечь… Из праха пришли и в прах возвратимся — приоткрылась бездна, выпустив человека на волю погулять, пошалить, подумать о смысле этого самого жития на свете, а человек опомниться не успел, как опять притягивает его, властно зовёт назад бездна…