Марч искренне рассмеялся. Проницательная ироничность Трента никогда не обижала его, он воспринимал ее как доверие, чем она в действительности и была.

– Мистер Трент, вы совершенно правы, – признался он. – Да, я «положил на него глаз». У меня нет ничего определенного, но вы знаете не хуже меня, как часто в подобных случаях замешаны слуги. Вы помните случай с лакеем лорда Вильяма Рассела, который, как всегда, пошел утром открыть шторы в спальне хозяина, пошел тихо и чопорно, а через несколько минут убил его в постели. Я разговаривал со всеми женщинами в доме и не думаю, что в ком-нибудь из них есть хоть капля зла. Но отставить Мapтина не так-то просто. Мне кажется, он что-то скрывает…

– Стоп! Вернемся к фактам. Есть ли у вас какие-либо доводы против того, что рассказал здесь Мартин? – азартно спросил Трент.

– Что касается его предположения, что Мандерсон вернулся домой через окно, тут все достоверно. Я допрашивал горничную, которая подметала комнату на следующее утро, и она подтвердила, что на ковре были песчаные следы. И снаружи есть отпечатки ботинок на гравии. Я нашел обувь, в которой был Мандерсон, полное соответствие с отпечатком. Вы найдете эту обувь в спальне на верхней полке, у окна. Единственные открытые ботинки в ряду.

– Хорошо! – произнес Трент. – Вы сделали очень много, Марч, должен сказать. И по поводу виски вы попали в точку. У меня есть желание крикнуть: «Еще!» Однако обо всем надо подумать.

– Мы только в начале следствия, мистер Трент, но что вы скажете об этом как о предварительной версии? Допустим идею грабежа со взломом. Грабители знают, где что лежит. Они следят за домом, дожидаются, пока Мандерсон отправится спать. Мартин идет закрывать окно и намеренно оставляет его полуоткрытым. Они ждут. Затем входят в библиотеку и в первую очередь начинают дегустировать виски. Теперь допустим, что Мандерсон не уснул. Он слышит шум, тихо встает и появляется в библиотеке как раз в тот момент, когда взломщики собираются начать работать. Они пускаются наутек, он гонится за ними и кого-то хватает за шиворот, начинается борьба, и тут следует тот сокрушительный выстрел… Теперь, мистер Трент, соберите-ка все это воедино.

– Только чтоб доставить вам удовольствие, Марч. Тем более, уверен, вы сами не верите всему, что наговорили. Во-первых, нет никаких следов, оставленных вашими грабителями, и окно было найдено запертым. Так что этот пункт неубедителен. Далее, никто в доме не слышал ни возни в библиотеке, ни криков Мандерсона в доме и вне его. Наконец, слышали ли вы когда-нибудь за всю долгую поисковую жизнь, чтобы хозяин дома, вскочивший ночью защищать свою собственность, полностью оделся, включая белье, сорочку, крахмальный воротник и галстук, брюки, жилетку, пиджак, носки и тугие кожаные ботинки, и завершил свой роскошный туалет тщательной прической и часами с цепочкой? Инспектор задумчиво наклонился вперед, сцепив перед собой большие руки.

– Нет, – сказал он в конце концов – В этой версии мало толку. И все-таки придется выяснить, почему миллионер встает раньше слуг, полностью одевается, чтобы быть убитым в собственном саду и окостенеть к десяти утра. Трент покачал головой:

– На этом пути нас мало что ждет, Марч… Однако мне пора взглянуть на спальню. Может быть, пока я шарю там, вас посетит озарение. Тогда скажете мне, как мог человек, который напялил на себя всю одежду, забыть вставную челюсть. Если вы объясните это, можете поддать мне так, чтобы я летел до ближайшего сумасшедшего дома, или можете сдать меня туда как начинающего безумца.

Бывают в нашей жизни минуты, когда подсознательно чувствуешь, что задуманное удастся, сбудется, что успех буквально рядом, на следующем шагу. Так генерал предчувствует на рассвете, что день принесет ему победу, игрок на гольфовом поле – что загонит мяч в лунку.

Когда Трент поднимался по лестнице, ему казалось, что он близок к открытию. Множество догадок роилось в его голове. Те разрозненные наблюдения, которыми он запасся и в значимость которых верил, еще не дали ему какой-то определенной трактовки преступления, однако он уже уверовал в возможность уловить истину, а это было важнее всего.

Спальни были расположены по обе стороны широкого, выстланного ковром коридора. Коридор проходил через весь дом и под прямым углом заворачивал в маленький проход, где разместились комнаты слуг. Лишь у жилья Мартина был отдельный вход с маленькой лестничной площадкой, на полпути ко второму этажу. Проходя мимо, Трент заглянул в его комнату – маленькую, чистую, заурядную. Подымаясь выше, он ступал с выработанной осторожностью, прижимаясь ближе к стене, и все же некоторые ступени отзывались скрипом.

Он знал, что спальня Мандерсона была первой по правую руку. Уверенно вошел в нее, проверил щеколду и замок – все в полном порядке – и приступил к осмотру маленькой, до странности пустой комнаты миллионера. Здесь все было в том виде, в каком он в необъяснимой спешке покинул ее навсегда. Скомканные простыни и одеяло на узкой деревянной кровати, освещенной ярким солнцем. Солнце отражалось на золотых гранях зубных протезов необычайно тонкой работы, лежавших в стеклянном сосуде с водой, на стоявшем тут же подсвечнике из кованого железа. На спинку стула с тростниковым сиденьем небрежно накинута какая-то одежда. Обозрев пытливым взглядом весь невообразимый беспорядок, Трент вдруг обратил внимание на то, что владелец комнаты утром не мылся, не брился.

Спешка, во всем спешка. В воображении Трента возникла картина: угрюмый человек одевается в тишине при брезжущем рассвете, поглядывая на внутреннюю дверь, за которой спит его жена, и в глазах его ужас, который гонит его, заставляет торопиться…

Трент вздрогнул и, чтобы вернуться к действительности, открыл два высоких шкафа, вделанных в стену по обе стороны кровати. Перед ним предстал богатейший набор одежды, единственной, видимо, роскоши, которую позволял себе в быту Мандерсон. Тут же на двух длинных низких полках бережно хранилось не менее впечатляющее собрание обуви. Трент, сам почитатель добротной кожи, взирал на коллекцию одобрительным оком. Несомненно, Мандерасон был склонен подчеркнуть сравнительно небольшой размер и хорошую форму своих ног. Туфли были разных фасонов, но одной и той же колодки.

Внезапно глаза Трента остановились на паре открытых туфель, стоявших на верхней полке. По описанию инспектора, это были те самые туфли, что Мандерсон надевал накануне вечером. Трент сразу же отметил их поношенность. Он также увидел, что их недавно чистили. Однако больше всего его заинтересовали головки, точнее швы, соединяющие их с подошвой. Он нагибался, приседал, подносил туфли к глазам, сравнивал с другими. И – принялся тихо насвистывать.

Большинство людей, у которых развито чувство самоконтроля, пытаясь подавить и скрыть от посторонних сильное волнение, обычно выдают себя на мелочах. Пожалуй, только Марч знал, что означает это посвистывание. И хотя инспектор никогда не определил бы в нем начало «Песни без слов» Мендельсона, он знал: если к Тренту привязалась эта мелодия, значит, он напал на «крепкий след».

Трент перевернул туфли и минуту созерцал подметки. На каждой между каблуком и ступней он заметил слабый след красного гравия. Затем поставил туфли и, заложив руки за спину, прошел к окну. И долго стоял, тихо насвистывая и ничего не видя, после чего с той же отрешенностью уселся на свободный стул, обхватил руками голову и замер, уставившись на ковер.

Спальня Мандерсона больше не интересовала его. Он покинул ее не оглядываясь, и только в комнате миссис Мандерсон, казалось, ожила его любознательность. Здесь были налицо все признаки покинутого будуара: ни единого предмета дамского Туалета – ни шляпки, ни сумки, ни коробки, ни скопища перчаток и вуалей, платочков и ленточек… Комната походила на свободный номер в гостинице, однако каждой деталью мебели и украшения она говорила о безусловно взыскательном вкусе хозяйки. Обозревая наметанным взглядом тонкое великолепие, среди которого несчастная миссис Мандерсон видела свои сны и вынашивала одинокие мысли, Трент не мог не признать, что у нее задатки подлинно художественной натуры. Интерес к ней неизмеримо возрос, и брови Трента тяжело сошлись, когда он подумал о том бремени, что возложил на себя.