- Проходи, Майкл. Вот, познакомьтесь - это моя ассистентка - Марианн, - Тейла улыбнулась, представляя её.

Я мельком оглядел Марианн и решил, что если бы увидел её в своем времени, то ничуть бы не усомнился, что она медсестра или, возможно, врач. Такой же белый халат, на голове белый чепец. Она была миловидной девушкой лет двадцати пяти, по нашим понятиям.

Моё внимание привлекло кресло с подлокотниками и спинкой внушительных размеров. Над ним нависал большой колпак, по-видимому, надеваемый на голову. Хотя проводов и не было видно, устройство, несомненно, соединялось с компьютерной панелью, расположенной неподалеку. Вид этого кресла почему-то навевал неприятные ассоциации. Стены комнаты были слишком яркие и цветастые, преобладали красные и зеленые тона. Пол был устлан пушистым бордовым покрытием. Создавалось впечатление скорее ночного клуба, чем помещения компьютерно-диагностического центра.

Одна стена представляла собой окно гигантского размера, за которым моросил уже почти стихший дождь.

- Присаживайтесь, пожалуйста, - пригласила Марианн, указывая на то самое кресло.

"Чёрт возьми, если бы меня сюда привела не Тейла, я скорее бы всё тут взорвал, чем позволил бы усадить себя в эту ковырялку мозгов", - подумал я и, скорчив, непринуждённо-весёлую гримасу, расположился в кресле.

Щелкнул включатель, и тут же ожило, замигало электронное табло напротив. Прошло несколько секунд. Я осторожно вздохнул. Что-то происходит. Кажется, левая половина мозга уже затихает. Засыпает. Выключается.

И сразу изменяется мир вокруг. Мое животное "я" выходит из сумрака.

Первое и самое непонятное: вдруг без всякой причины настроение становится еще хуже. Приходит раздражительность, недовольство. Чувства обострены. Будто ранней весной, когда кровь кипит. Всё неопределённо. Расплывчато.

- Что такое море? - доносится голос извне.

- Мокрое, соленое, большое... Вода.

- Что такое дом?

- Очень приятное, родное, надёжное.

...Речь затруднена. Сложно подбирать слова. Особенно глаголы и происшедшие от них существительные. Я отвечаю короткими рублеными фразами, словно посылаю телеграммы. При этом пытаюсь их дополнить мимикой, жестами, интонацией. Кажется, слух остался прежним. Но почему-то слова удается расслышать с трудом. Хотя жужжание вентилятора в кондиционере, куда более тихое, улавливается прекрасно. Вообще, говорить совсем не хочется. Когда обращаются с вопросом, первое время этого даже не замечаешь. Из памяти вдруг исчезли все премудрости, накопленные за годы учебы, хотя голова полна массой отчётливых, резких образов во всем их конкретном разнообразии - любимая собака далекого детства, кофейный сервиз, расписанный золотом, кейс с пятном на боку - всего не перечесть. Почти невозможно стало запоминать слова. Да они и не нужны. Мир обходится без слов.

Но зато как резко обострилось восприятие обычного, несловесного мира, ощущение света, вкуса, запаха! В шелесте дождя отчетливо слышен и понятен каждый из множества звуков.

Вот звонкие шлепки от капель, бьющихся о стекло. Вот посвистывают порывы ветра. А вот шуршание и поскрипывание деревьев. Всякий предмет приобретает свое собственное лицо. У той кнопки чуть испачкалась надпись. У этой - сбоку вмятина. Какие красивые девушки. Вот эта с рыжевато-каштановыми волосами - мне особенно мила, не помню, как её зовут. Какие ласковые переливы звучат в её голосе. Слова, конечно, ускользают из памяти. Да и смысл их не всегда ясен. Но сколь много говорит интонация, с которой они сказаны. Тембр голоса - вот что не забывается никогда. Мир наполнен музыкой. Красками. Деталями. Милыми штрихами. Он ощущается остро и чётко. Я живу "сейчас" и "здесь".

Но вот краски тускнеют. Настроение улучшилось. Вернулась возможность мыслить. Я стал самим собой.

- Ну? Каково в шкуре животного? - смеется Тейла. - Приготовься, сейчас отключится правое полушарие мозга.

...Чётким, прозрачно ясным становится мир. Следствия вытекают из причин с полной очевидностью, сами просятся на язык точные, чеканные формулировки. Легко и радостно на душе, словно солнечным утром, ход логических построений не замутнён ничем, в голове хрустальное спокойствие, кровь течёт медленно и ровно, быть может, слегка свежо, но это лишь помогает думать. Я - живой компьютер.

- Что такое человеческая душа? Существует ли жизнь после смерти?

Пока не повернёшься и не посмотришь, не узнаешь, кто именно говорит с тобой, - знакомый или нет, мужчина, женщина или ребёнок, но какое это имеет значение? Ведь важен сам вопрос, мысль, а не то, кем или как они высказаны. Какая из двух девушек Тейла? Не могу понять, они удивительно похожи. Я охотно вступаю в беседу и захватываю инициативу.

- Лейбниц писал, что материя не может существовать вне пространства, так как она им измеряется, не может двигаться вне пространства, так как движение измеряется пространством, не может разрушаться вне пространства, так как разрушение - это движение частей материи. Но душа не измеряется пространством, следовательно, существует вне пространства, следовательно, она не разрушается в пространстве, следовательно, она вечна, бессмертна. Когда жил Лейбниц, не было компьютеров. Он многое не знал и не понимал. Исходя из современных научных данных, душа человека - это его психика, ощущение собственного "я", по сути, она подобна саморазвивающейся компьютерной программе. Это значит, что душа подобна некой информации - её можно считать, переписать, хранить, стереть. Но информация хотя и не материальна, всё же существует только на материальном носителе. Именно микронеравномерностями этого носителя и кодируется информация. При разрушении носителя информация теряется, если её предварительно не скопировали. В этом смысле информация может стать "бессмертной". Носителем "души" являются нейроны мозга. После прекращения кровоснабжения, они разрушаются и наступает смерть. Одновременно разрушается "душа" - информация теряется навсегда, если её, конечно, предварительно не считали, переведя на другой носитель. Этого перед смертью человека никто не делает, поэтому душа разрушается, и после смерти ничего нет. Наглядным примером, иллюстрирующим этот механизм, является уничтожение единственного экземпляра книги (рукописи). Если, допустим, сжечь книгу, то материальный носитель информации  (бумага с краской)  разрушается, и сама информация (текст) будет безвозвратно потеряна, если, конечно, до уничтожения носителя её не считали, переведя на другой носитель.

Но даже если информацию - "душу" - считать, всё равно, пока эта программа не будет запущена (активирована), не возникнет ощущения собственного "я", то есть жизни. Поэтому считанную "законсервированную" "душу" можно с таким же успехом считать "мертвой" или "спящей". Кстати, отсюда следует, что когда ощущение собственного "я" отключено, например, во время сна без сновидений, это состояние фактически соответствует смерти. Следовательно, каждый из нас знает, что его ждёт после смерти - каждый день, засыпая, мы "умираем", но затем утром "воскресаем" снова. Ясно, что смерть - это ничто и ничего. Но... как сказал поэт, "тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман".

...Кажется, я излишне разговорчив, пожалуй, даже несколько болтлив.

Мозг спешит проникнуть в мысль собеседниц, легко схватывает каждое их слово, даже произнесённое шёпотом. Единственно, что слегка раздражает - никому не нужное гримасничанье и нелепые жесты, которыми они сопровождают свои вопросы.

Память услужливо извлекает из своих кладовых забытые, казалось, сведения, в сознании монотонно звучат стихи, заученные в детстве, хоть сейчас готов сдавать экзамен за школу или Университет, а сколько воды утекло с тех пор.

Удивительно ровное, хорошее настроение - не беспокоят даже те бессмысленные звуки, что несутся с улицы. Зачем они, в чем смысл колебаний воздуха, вызвавших их? А это что? Может быть, музыка? Да, кажется, они включили музыку. Но я не могу отличить одну мелодию от другой.

Любопытно, что это вокруг? Очевидно - компьютерно-диагностический центр. Поразительно: помню номер комнаты, имена девушек, всё, что связано с целью пребывания здесь, но вот сама комната... знакома ли она? Увидена ли впервые? Впрочем, неважно, кого могут интересовать мелкие частности?