Несмотря на это, через месяц после возвращения я превращаю простой полдник в маниакальную оргию: чашка какао с молоком, апельсин, яблоко, фруктовое пюре, слоеная булочка, кусок хлеба с маслом и вареньем, питьевой йогурт, ванильный крем, вафля… я поклялась себе в том, что это был последний приступ. На другой день я ничего не ела, кроме тертой моркови, шпината, рыбы (восемьдесят калорий), натурального йогурта и половинки кексика «клемантин». И сорвалась на полднике, проглотив рожок мороженого.
После выхода из больницы вся семья считала меня выздоровевшей. Ад закончился, наступило освобождение. Я поправилась на семь килограммов, но чувствовала: что-то гложет меня, ощущение какой-то близкой опасности. Я надеялась, что мой вес после больницы стабилизируется. Раз в неделю я посещала психолога. Я занималась, общалась с друзьями в Интернете и глотала лекарства. Но давалось мне все тяжело, через месяц у меня пропало желание ходить в школу. Антидепрессанты, транквилизаторы, снотворное, лекарство против медикаментозной зависимости. Мои отметки были хорошими, в среднем 15–16 баллов из 20, но мне все надоело. Мне хотелось все бросить и уйти домой.
Мне было скучно. Случалось, я без причины плакала на занятиях. Преподаватель ничего не понимал: однажды я решила все объяснить ему. Он подозревал, что у меня сердечные проблемы! Или что я ломаю комедию. До этого я никогда не говорила о своих трудностях с преподавателями, просто указывала в качестве перенесенных болезней: «Прошлый год — период анорексии». И преподаватели истории, физики или химии не совсем понимали, что это значит. Они считали, что я должна уже выздороветь, с прошлого-то года… На этот раз я нашла мужество сказать, и они поддержали меня в моей борьбе.
Но одиночество и отсутствие общения с двенадцати до двух часов дня толкнули меня к возможности отыграться в булочной, находившейся в ста метрах от лицея. Я покупала сразу пять булочек с шоколадом, пряталась в коридоре лицея, ела и плакала, ела и плакала… Я сердилась на себя, мне казалось смешным то, что я продолжаю есть, рыдая. Я не могла удержаться от проклятых приступов, мне казалось, что мое сознание раздваивается. Если дома папа пытался остановить меня, я начинала дерзить. Хотя я еще и не восстановила все свои силы, я была вполне способна атаковать отца или любого другого, кто захотел бы запретить мне съесть «еще одно пирожное».
В эти минуты я сама становилась змеей. Змея изменилась, она сбросила кожу анорексии, но она владела мной целиком. У меня были змеиные глаза, змеиный язык, я выкрикивала ругательства и оскорбления.
— Отстаньте от меня! Я хочу это съесть, и съем!
И уж не такие кретины, как вы, мне помешают!
Я могла бы и ударить из-за еды. Это был род безумия, во мне жило два человека.
Когда приступ проходил, гнев рассеивался, мне становилось стыдно за себя, и я просила прощения у родителей. Но простить сама себя я не могла, потому что все остальное время я им лгала. Они тщетно прятали продукты, я все равно что-нибудь находила, хотя бы холодные консервы, и съедала их! Собственная ничтожность была очевидна мне самой. Я была жалка, мне нужно было заполнить свою тревожную пустоту, заполнить едой. Я потеряла годы жизни, исковеркала свою юность, я была не способна нагнать потраченное на проклятую анорексию время.
И я наткнулась в Интернете на чудовищные сайты, посвященные анорексии (большинство из них теперь закрыто или преследуется). Они назывались: «Фан-ана», или «Thin-inspiration», что по-французски значит: «Вдохновение от худобы». Скелетообразные девушки размещают там свои фотографии, фотографии некоторых американских идолов с переделанными телами, с торчащими на зависть костями. Комментарии, питающие блоги «Фан-ана», трагически нелепы: «Утром я съела сухарик, вечером — натуральный йогурт, я пописала столько-то раз, я делала пробежку в течение ЗЗ минут 40 секунд… Я обожаю свои кости…» Начинались тексты призывами восхвалять худобу, прославлять ее до самой смерти.
Я нашла комментарий с ошеломляющими «рекомендациями для похудения», которые даже не буду воспроизводить, чтобы не оказать им слишком много чести, ведь они достойны лишь отвращения. Анорексия — не игра, это не клуб, к членам которого можно присоединиться. Только тогда, когда ею заболеваешь, осознаешь, какие несчастья, страдания и опасности несет с собой эта болезнь. Все эти «Фаны-ана», демонстрирующие, словно во славу смерти, свои кости в Сети, — настоящие сумасшедшие, объект для внимания психиатров. Я боюсь за двенадцатилетних девочек, которые могут попасться в ловушку. Там расхваливают пресловутые скелетообразные «иконы», отпуская восторженные замечания по поводу их «красоты».
Я предпочитаю Монику Белуччи…
Но попадающие в зависимость девочки верят лозунгам этой «секты», они восхищаются скелетами, как остальные восхищаются кинозвездами. Безумие распространяется. На первых страницах этих сайтов вывешено дьявольского коварства предупреждение: «Попадая в этот сайт, вы совершаете сознательный и обдуманный поступок. Вы должны понимать его значение. Сюда могут зайти только люди, отдающие себе отчет в том, что они делают… Если вы сторонник анорексических изменений сознания и не собираетесь выздоравливать, присоединяйтесь к нам…»
Другими словами, больные, желающие избавиться от анорексии, являются нашими официальными врагами. Эту чушь камуфлируют протестом против общества потребления, против еды, тучности, против жира, затапливающего богатые страны. Единомышленники узнают друг друга по красным браслетам, продающимся в интернет-магазине. Два душераздирающих лозунга особенно поразили меня: «Ты увидишь, как чисты и прекрасны твои кости…» и «Ты не умрешь от сердечного приступа».
Лгуны! Убийцы! В западных странах одна девочка из двухсот больна анорексией и одна из двенадцати умирает! Самоубийство или сердечный приступ — так оно и есть! Что же касается желания созерцать свои столь чистые и прекрасные кости… я могу сказать одно: когда я была худой, мне было больно сидеть и лежать, и это не все. Я рекомендую этим буйнопомешанным совершить путешествие, очень долгое и детальное, по дорогам голодающих стран. В Африке, как и в других бедных странах, анорексия неизвестна. Там живет 820 миллионов недоедающих человек. Цифра увеличивается на четыре миллиона ежегодно. А в сети призывают к голодной забастовке!
Опасность идет к нам из Америки. Кажется, это называется свободой высказываний. Если не остановить их, они однажды устроят конкурс на Мисс Анорексию! Мой прежний психолог, воюющая с наступлением этого зла в Интернете, написала в своей статье: «Верх ужаса достигнут на сайте, посвященном жертвам анорексии, они уподоблены там солдатам, погибшим в бою, им адресованы бесчисленные воодушевленные надгробные речи… Внушительный список состоит из сотни имен. Словно на церемонии вручения «Оскара»».
Я сделала, что смогла, разместив предупреждение в своем блоге. Повторяю, я убеждена в том, что все наши мысли должны быть направлены на выздоровление. Я получила много тревожных ответов и отчаянных признаний от людей, в которых пыталась вдохнуть мужество, собирая и свои собственные силы… Я хочу иметь будущее, детей и мужа. Я хочу иметь профессию, любить других, чувствовать себя любимой, любить себя. Я хочу жить.
Но выздоровление становится еще одним восхождением на Гималаи. Еда отравляет мне жизнь, наливает свинцом подошвы ног. И я срываюсь сразу после смерти Сесиль, хотя это обстоятельство и не может служить извинением. Я вышла из больницы четырнадцатого октября, Сесиль умерла двадцать четвертого, я узнала об этом через несколько дней. И с тех пор мне становится все хуже и хуже. Я прихожу на собрания группы слова профессора ужасно скованная, грустная, без сил, пытаясь сделать хорошую мину. Все стараются, как могут, мне помочь, я чувствую себя бесконечно виноватой в том, что проиграла столь жалким образом, что лгу, скрывая свои приступы.
Я сдерживаюсь в течение одного дня, а на следующий — срываюсь. Я толстею, ненавижу себя, боюсь лицейской столовой, жирных кушаний, боюсь проглотить лишнюю крошку, которая неизбежно повлечет за собой кризис, бороться с которым я не в силах. Я боюсь очереди, в которой все шумят и толкаются, пытаясь протиснуться вперед, а мне страшно увидеть то что ждет меня на подносе самообслуживания. Я боюсь булочной, что находится в ста метрах от лицея!
