Не заметив как, мы миновали жилье связиста Дьячковского, и, когда увидели на взгорье избы, выгрести к ним против течения было уже невозможно. Решили плыть, насколько хватит сил и выдержки, хотя чувствовали, что под дождем нас надолго не достанет. Озноб пробирался все глубже, и даже усиленная работа не согревала.
За Ципандой сопки лежали по правобережью, такие же скалистые, из желтого плитняка, с высокими утесами-останцами, а слева – темные ельники, разнолесье, обычное для поймы Маи. Из затянутых дождем далей одна за другой выплывали сопки, и казалось, что им не будет конца. Наконец, за сопкой показался взгорок, расчищенный от леса, вроде старого поля. Мне говорили, что километрах в двадцати от Ципанды есть старая избушка, и я обрадовался, надеясь найти там укрытие от дождя, потому что озноб сотрясал, казалось, самое сердце и зубы чакали помимо воли.
Мы быстро подгребли к увалу, закрепили лодку за плавину и поднялись на яр. На пустоши виднелись стенки какого-то строения. Да, когда-то это была избушка, крохотная, метров на пять-шесть площадью, но плахи, застилавшие потолок и засыпанные сверху землей, обрушились, и только в одном углу еще держались, представляя защиту от дождя. Был еще перед избушкой навес из корья, прогнившего и в дырах. Я быстро раскидал палки, выровнял под навесом площадку для палатки, застелил ее сначала кольями, чтоб не на мокрую землю стелить ветки, и принялся яростно рубить еловые лапки и таскать их на подстилку. Наше спасение было только в быстром устройстве, чтоб можно было переодеться в сухое, иначе даже хороший огонь нас не избавит от жестокой простуды. Я это знал, потому что уже дважды попадал во время своих странствий под долгий дождь, когда переохлаждаешься настолько, что язык не повинуется и руки отказываются служить. Если по телу беспрерывно течет холодная вода, то летом можно «дать дуба» еще быстрее, чем зимой, в мороз. Поэтому, увидев, что сынишка между делом лакомится земляникой, густо усеявшей землю рядом с избушкой, я грубо прикрикнул на него и заставил заняться делом. Надо было защитить палатку от бокового дождя, наготовить дров для большого огня, чтобы хоть немного обсушиться. В тайге не на кого надеяться, все надо делать быстро, если не хочешь пропасть или нажить неприятности вроде хорошего воспаления легких.
Отправляясь из Ципанды под дождь, я прихватил в лодку бутылку бензина, чтоб не возиться с разжиганием костра из мокрых дров. Теперь бензин пригодился, едва плеснули его, как он вспыхнул от спички, и заполыхало пламя. Мы немного обогрелись, и с одежды повалил пар. Хорошо. Живем. Не беда, что сверху продолжает мочить, зато брюки и рукава начали подсыхать, а корье хоть и плохо, но защищает палатку от дождя.
Только теперь я огляделся по сторонам. Последняя сопка перед нашим увалом обрывалась к ключику скалами. Покрытые по уступам мхами, растрескавшиеся и потемневшие от дождевых потеков, они жили, эти утесы, и на нас смотрели огромные фантастические лики. С одной – суровый дед с толстым, словно бы угреватым носом и плотно сжатыми устами, с другой – ханжа-святоша, лицемерно опустивший очи долу, с третьей- толстогубый обжора. В каждой скале было что-то свое, и я насчитал семь вполне определенных, эскизно намеченных лиц с конкретным характером каждое.
Сумерки не принесли изменений в погоде, дождь продолжал шелестеть, тучи вплотную прилегли к земле. Молодые елочки и сосенки, поднявшиеся на старой вырубке вокруг избушки, загустели, и в каждом темном провале между ними затаилось что-то недоброе. Огонь полыхал, сгущая вокруг темноту, а мы подтащили к нему крупные валежины и только тогда уже взялись за чай. Хорошее дело чай. Никакая водка не согревает душу так славно, как крепкий горячий чаек. Вино согревает на миг, а потом застываешь еще хуже, а чай греет надолго. Я в этом не раз убеждался сам и слышал от охотников-промысловиков, которые в тайге не балуются винишком.
Спали мы сносно, только края оленьих шкур намокли, а сами они отсырели. Дождь продолжался и утром. Седые от влаги, стояли вокруг избушки травы и сосенки. Особенно много воды собирают молодые лиственнички, и гибкие их ветви никнут под тяжестью воды и радостно выпрямляются, едва, задев, даешь им возможность стряхнуть свою ношу.
Алешка, едва из палатки вылез, как сразу побежал к лодке и вскоре наловил спиннингом связку крупных окуней, хотя у нас была цела вчерашняя рыба. Я занялся костром.
В полдень наметился перелом, облака начали подниматься, высвобождая из плена вершины ближних сопок. И хотя дождь продолжался, мы решили плыть. Шли осторожно, не приближаясь ни к лесистым берегам, ни к скалам, потому, что размокшая земля не держала деревьев, и они рушились с берега в воду: одна большая ель шумно рухнула неподалеку от нас, взметнув каскады брызг, а высота ее не малая – более тридцати метров. В другом месте обрушился в воду каменный столб, державшийся, что называется, на одной ножке на вершине утеса. Камни с грохотом посыпались в воду, подняв большую волну. На отмелях лежали жертвы непогоды – зеленые ели и лиственницы, принесенные водой, которая еще продолжала их умащивать на галечном ложе. А сколько свежих лесин лежало под крутыми берегами, утопив макушку в воду и цепляясь корнями за взрастившую их землю!
Дождь прекращался, он теперь шел местами, завешивая сивым пологом сопки то справа, то слева, то перед нами и высвобождая нам дорогу, когда мы подходили к завесе ливня. Мая меняла курс, капризно изгибалась, образуя большие кривуны, хотя в целом продолжала уходить на север. Облачное холодное небо дышало близким снегом, и мы бы не удивились, если б увидели очередную сопку побелевшей.
Вечерело, а я все не мог присмотреть хорошего места для ночлега. Наконец выбрал высокую галечную косу и не ошибся: там до нас не раз останавливались люди, имелись колья для палатки, висел котел, здесь удобно было спрятать лодку в небольшой промоине. И тут со стороны Аима показались три моторки. Они живо подвернули к берегу. Ехали управляющий отделением совхоза, председатель сельсовета и моторист по каким-то своим делам.
– Далеко ли до Аима? – спросил я, когда мы познакомились.
– Километров девяносто, – отвечал управляющий – молодой энергичного вида здоровяк лет тридцати пяти, в смушковой круглой шапочке с козырьком и в полушубке (лучшая одежда для поездки по реке в такую погоду). – А впрочем, черт их мерял…
Они собирались заночевать в Ципанде, и я предложил им рыбы на уху, не скрывая радости при виде людей на этой пустынной северной реке. Управляющий ехал за ветврачом, потому что в аимском стаде начался падеж оленей от какой-то болезни.
– Дня через два я буду в Аиме, тогда, возможно, подброшу вас до Юдомы, – пообещал он. – Приедете в деревню раньше меня, обращайтесь к моему заместителю, он вам предоставит жилье.
Мы поблагодарили его за любезность. Мощно взревели моторы, и лодки умчались, а мы начали устраиваться на ночлег, взбодренные этой встречей.
На этот раз я поставил палатку за огромным тополевым выворотнем, в затишном месте. Тополь был старый, меж его корней, где держалась земля, росла синяя смородина. Охты повсюду столько, что можно собирать ее ведрами. Она растет между зарослями чозений и не уступает домашней смородине по росту. Много и другой ягоды – белой свидины, к которой неравнодушны медведи и крохали. Правда, утки берут эту ягоду только тогда, когда ее заливает вода. На сухопутье утки вылезать не любят. Однажды охотник убил медведя-четырехлетку, кормившегося в зарослях свидины. Когда мы его вскрыли, то нашли в желудке ведра два этой белой ягоды. В ближнем отсеке желудка она была еще совсем свежая, а из второго так шибануло винным кислым духом, как из бочки с плодово-ягодным вином. Вот и подумал я тогда, что на ягоде медведь всегда ходит «на взводе» и от него в это время можно ожидать чего угодно, потому что пьяному море по колено. Поэтому полагаться на медвежью добропорядочность никогда не следует.
Мы опять ночевали в обнимку с оружием, и нас никто не побеспокоил. Утро выдалось облачное, с красной ветреной зорькой, прохладное. Вечерняя уха из тайменя превратилась в рыбный холодец, хоть пластиками режь, как в ресторане. Только там добавляют желатин, а у нас она стала такой оттого, что набили рыбой полный котел. Но одна уха нас не устраивала, и Алешка занялся приготовлением своего «фирменного» блюда – окуней на палочках, запеченных у костра, а я предпочел горячую талаку из тайменьего бока. Когда она только с огня, сочная, чуть присыплешь ее сольцой, и она хороша.
