Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мая очень капризна. То течет по хорошо разработанному руслу, широко и привольно, с большой глубиной, то кипит на перекатах, где и моторке впору зацепиться винтом за гальку. Вскоре, за вторыми Крестами, забурлила Мая среди намывных, не слежавшихся кос и вдруг кинулась поперек русла, словно на правом ее берегу была дыра под землю. Здесь, разжевывая глинистый берег и обрушивая деревья, пронеслась она мимо топляков – павших лесин, лежавших комлями на высоком берегу, а вершинами глубоко в воде, резко крутнулась и разлилась по широкому мелководному плесу. Повсюду, куда ни глянь, лежали в воде мертвые тополя и елки.

К левому берегу приблизилась гряда лесистых холмов. По моей схеме там должен находиться приток Керпиль, а перед его впадением, как ориентир, – цистерна на косе. Вскоре я ее увидел и мысленно поблагодарил Кочкина за безупречную схему пути, заменившую мне карту. Керпиль влился в Маю, мало пополнив ее и почти не изменив ее характера. Если б не гряда холмов, образовавших левый обрывистый берег Маи, мы бы его не приметили. Судя по схеме, мы уже прошли от Хахарей более сорока пяти километров. А до Ципанды еще плыть да плыть.

За весь день мы только один раз остановились сварить похлебку и чай, я с утра не выпускаю весла, и усталость берет свое. Грести приходится много, потому что стал крепчать северо-западный якутский ветерок, он то жмет лодку к правому берегу, то дует нам в лоб и не дает ходу. Но мне хочется как можно ближе подойти к Ципанде, к деревне, к жилью, на тот случай, если ночью начнется дождь. Перемену в погоде я чувствую всеми своими суставами: руки болят и ноют, поясница – тоже.

За Керпилем Мая еще раз ретиво ударилась вправо, на этот раз к заболоченному берегу – какой-то обширной мари, заросшей чахлыми березками и лиственницами. Несмотря на все старания держаться левой стороны, нас потянуло прямо на правый берег, к обрыву, где нависали многотонные, глубоко подмытые пласты торфа, с которого клонились деревца. Место было явно опасное для лодок, и я порадовался, когда мы его проскочили, не встретив заслона в виде нависшего над водой дерева. Вода здесь яростно клокотала под берегом, размывая гальку, подстилавшую метровой толщины торфяник. Километра на два за излучиной на отмелях повсюду лежали черные глыбы торфа, занесенные сюда стремительным течением, хотя каждая глыба была по два-три кубометра. Можно судить о силе течения и крутоверти, которая бушует на этом отрезке пути в большую воду, и опасности, подстерегающей здесь неискушенных пловцов. На Мае бывает много туристов из Центральных областей России, любителей рыбалки и острых ощущений, и не один уже поплатился за самонадеянность купанием и потерей имущества в реке. За Маей смотри да смотри.

К вечеру похолодало, небо застелили какие-то пронзительно студеные облака, подсвеченные яркой зарей, ничего хорошего на завтра не предвещавшей, кроме ветра и непогоды. Ветер усилился, на Мае, на широких ее плесах, разыгрывалась волна. Идти становилось все труднее, у меня болели руки, и я начал покрикивать на сына, коря его, что он не с той стороны гребет, не так гребет, плохо старается, хотя и понимал, что все дело в противном ветре, который сбивал лодку в сторону, в том, что сказывается усталость.

Я все высматривал двугорбую сопочку с пояском серых осыпей – гольцов ближе к вершинам, по правой стороне Маи, у подножья которой должна находиться Ципанда. Кочкин даже нарисовал в моем блокноте эту сопочку: ты, мол, художник, так сразу увидишь такую. Но справа маячила сопка совсем не такая, и находилась она вдали от берега. И я решил заночевать, считая, что до Ципанды еще далеко.

Табор устроили на галечной косе у зарослей чозений, зеленой стеной подымавшихся над старым заломом. Между молодыми деревцами было не пройти – сплошной бурелом из спрессованного плавника, изрядно уже подгнившего. На нем вымахал метровый вейник, как на амурских островах.

Я занялся палаткой, Алешка – приготовлением ужина. Дров на костер хватало – плавника навалом, только подтаскивай. Ногами я раскидал крупные камни-голыши, чтоб не давило под боком, настелил ветвей, накинул на них оленьи шкуры. Благодать. Посидели потом у костра, не спеша почаевали. В прорехи между обла ками проглядывали звезды. На отмели какая-то рыба гоняла мелочь, шумно всплескивала, когда выкидывалась из воды.

Пора было отдыхать. Проверил еще раз, хорошо ли закреплена лодка, полез в палаточку, положил на одну сторону топор, на другую заряженное пулями ружье. Это на случай, если набредет медведь. Они любят утречком шастать по берегу, искать снулую рыбу или какой иной корм. Был выход – кому-то не спать, дежурить у костра, но я так устал, что решил положиться на медвежье благоразумие.

Так, обняв покрепче оружие самозащиты, мы тут же и уснули и пробудились только на заре. Головни в костре были горячими, стоило их скатить в кучку, как они разгорелись. Вопреки ожиданиям, день зачинался солнечный. Туман, лежавший синими пластами над марями, приподымался и таял. Розовые горячие лучи обласкали нахолодавшую за ночь землю. Напротив нас, на правом берегу, на огромной обособленной лиственнице с обломанной верхушкой лежала тяжелая шапка орлиного гнезда. Взмахнув огромными крыльями, с гнезда снялся орел и стал забирать в высоту, описывая круги.

Мы продолжали путь. По левому берегу на смену желтым скалам пришли белые, сложенные из известняка, с глубокими промоинами, среди которых вполне могли таиться большие и малые пещеры карстового происхождения, подобные тем, что находятся во множестве в Еврейской автономной области близ Биракана. Я побывал в нескольких, в том числе и в Ледяной пещере неподалеку от Столбового, и ни в одной не имелось сталактитов. Были наплывы из грязно-желтого известняка, изо льда, но нигде нет таких образований, как в Кунгурской пещере на Урале. Есть любители лазать по пещерам, я знаю одного старика из Владивостока, который обшарил все пещеры Приморья и сделал там большие находки – кости древних животных – носорогов, слонов, обитавших на Дальнем Востоке до ледникового периода, а также нашел пещеру с изваянными фигурами – уникальную в своем роде. Он и меня приглашал походить с ним, но я отказался, потому что еще с войны меня тяготит, если над головой висят накатник блиндажа или каменные глыбы. Не каждому дано быть спелеологом. Фамилия этого любопытного старика – Ляшок, о своих хождениях по пещерам он написал небольшую книжицу, вышедшую во Владивостоке.

Часа через полтора пути мы увидели двуглавую сопочку с серым гольцовым пояском: значит, Ципанда недалеко, найдем ее обязательно. Этот пункт интересовал меня еще и потому, что вблизи его находится большая пещера – Жилище дьявола. В справочнике туриста написано, что она на левом берегу, а выше или ниже деревни – не сказано. Кочкин же говорил, что она выше деревни и против нее лежит большой отколовшийся камень. По камню и надо ее искать, иначе среди густой зелени леса ее и не заметишь. При нашем транспорте, на котором и по течению плыли с трудом, о возвращении назад нечего было и думать. Вот я и смотрел, отыскивая похожий камень.

Над тальниками справа показались желтые скалы, под ними вправо от реки должен ответвиться залив, в конце его – деревня. С реки ее, как и пещеру, не видно, она в стороне. И тут слева я увидел камень – кусок отколовшейся белой скалы. Перед нею лежала широкая коса. Мы вытащили лодку и пошли к камню. Известняковые пологие сопки обрывались здесь круто и были прикрыты густым лесом. Выше камня, почти на обрыве, маячили какие-то две побелевшие доски, прибитые к дереву. По размытой расщелине мы полезли наверх, и тут за скалой, словно бы отколовшейся от горы, открылся черный провал пещеры. Это была она – Ципандинская пещера, впервые описанная в 1895 году Стефановичем в очерке «Путешествие от Якутска до Аяна», напечатанном в Иркутске.

Вход в пещеру был заделан бревенчатой стеной: колхозники Ципанды приспособили пещеру под склад мяса, там всегда лед и холодно. Стенка была вся в надписях, довольно банальных: здесь побывали такие-то… Одни надписи были сделаны краской, другие врезаны ножом. На досках, что были прибиты к дереву наверху, по которым мы и увидели пещеру, выжжено: «Майская партия. 1920». И сверху топор и якорь. Доски были еще крепки, хотя и провисели пятьдесят три года. Лиственница – дерево крепкое, изделия из нее на век. Из дверного проема пахнуло ледяной сыростью. Немного освоившись с темнотой, мы увидели огромный грот, посредине заваленный крупным колотым камнем, обрушившимся с потолка. Вверху, метрах в шести, висели растрескавшиеся глыбы камня. За грядой камней, прямо против входа, лежала белая наледь, уходящая куда-то вниз, в глубину, и на нее сверху сочилась вода. В правой стороне грота чернел ход, обледенелый внизу. Оттуда на нас дышал мороз, самый настоящий. Пещера летом не прогревается, а зимой не настывает, в ней всегда ровная температура.

49
{"b":"104511","o":1}