Впереди среди гор вроде образовался проход. Катер повернул туда, и мы увидели за бухтой в распадке поселок Аян. Вход в бухту широк, более полукилометра, но его почти наполовину перегораживают рифы. Было время прилива, и лишь отдельные камни возвышались над волнами. На рифах, облепив их, отдыхало множество чаек. Над морем даже ветер был какой-то особенный, без запахов леса и трав, он гнал с востока низкие серые облака, и дыхание его было влажным.
Самой высокой точкой близ Аяна, на которую ориентируются мореходы, является островерхая сопка Лонгдар (так она именуется в лоции 1923 года), расположенная правее бухты. В глубине бухты, как и во всяком порту, стояли приземистые складские помещения, крытые светлым шифером, возле них, накренившись, стояла старая баржа и на воде два катера. За складами лежал поселок, улицы которого растекались по распадкам. Вправо, за строящимся холодильником, находилось кладбище отживших свое кунгасов, халок, катеров. Все как в большом порту. История Аяна связана с тем, что Охотск оказался очень неудачным местом для порта. Землепроходец Шелковников вышел туда из Якутска в 1647 году и основал в устье реки Охоты укрепленное зимовье. С тех пор Охотск стал опорным пунктом в сношениях с Камчаткой и Российскими владениями в Северной Америке. Но в Охотске не имелось удобной, закрытой от ветров стоянки для судов. Они должны были при дурной погоде заходить в устье Кухтуя или Охоты или удаляться от берега в море. Капризные речки были мелководны, меняли русла, а море в свою очередь тоже размывало косу, на которой был основан поселок, и его приходилось неоднократно переносить с места на место. Не было поблизости и пресной воды. Случалось, что суда не могли войти в реку и садились на мель или гибли вовсе и, наоборот, месяцами ждали благоприятной погоды и высокого прилива, чтобы выйти в море. Ввиду того, что суда, как правило, везли провиант и необходимое снаряжение на Камчатку и в другие места, задержка являлась бедствием для всего приохотского и камчатского края. Такое, например, бедствие постигло Камчатку, когда в 1841 году бриг «Камчатка» с провиантом погиб у берегов Большерецка.
Переписка, начавшаяся с 1838 года, убедила правительство в необходимости перенести порт из Охотска в Аян.
О перенесении порта в Аян просили правители Российско-Американской компании. Этому предложению не было дано хода до 1843 года, «…когда капитан-лейтенант Завойко (начальник Камчатки во время ее обороны в 1854 г., впоследствии адмирал) отправился сам к заливу Аян для подробного исследования местности и нашел залив и его окрестности вполне соответствующими желаемой цели. Правление Российско-Американской компании получило в 1844 году Высочайшее соизволение на перенесение фактории своей в Аян, в 1846 г. фактория наименована портом, куда затем был переведен в 1850 г. и порт из Охотска. Залив этот был описан в 1790 г. капитан-командором Фоминым, в 1832 г. корпуса флотских штурманов прапорщиком Шиловым. С 1 ноября 1851 г. собственно почтовое сообщение было уже переведено на вновь устроенный тракт из Якутска в Аян».
Эти строки приведены из книги «Живописная Россия», т. 12, часть 2 и принадлежат П. Усову.
Закат деятельности Российско-Американской компании, а также открытие других более южных и удобных портов на побережье, в частности Владивостока, привели Аян к упадку, и в начале двадцатых годов нашего столетия он совершенно опустел.
Такова частица прошлого районного центра Аян. В годы гражданской войны Аян получил широкую известность потому, что здесь в зародыше была подавлена попытка империалистов перенести очаг войны в северные районы Российской Федерации. Речь идет об авантюре генерала Пепеляева.
Но мы отвлеклись, а тем временем «Шкот» бросил якорь в сотне метров от берега и с соседнего катера к нам подошла измазанная гудроном лодчонка. Мальчик-гребец принял нас с Чирковым на борт и взял курс на берег. Собака, ехавшая на катере, отвалила от борта самостоятельно. Когда мы были еще на полпути, она уже отряхивалась на берегу от воды.
В половине второго мы ступили на аянскую землю…
* * *
Как я и предполагал, аянская гостиница вовсе не создавалась на такое количество нуждающихся в приюте, как это случается летом. Все комнаты были заставлены койками – одна к другой, и свободных мест не оказалось. Правда, здесь имелся еще свободный широкий коридор, но мысль использовать его под раскладушки еще никого не осенила.
Чирков с ходу столкнулся с начальником участка старательской артели, именно с тем, кто должен был оказать ему содействие в разведке перевалов. Низенький коренастый мужчина, смуглостью лица, прямыми черными волосами, обликом чуть смахивающий на нижнеамурского аборигена, горячо с кем-то поговоривший по телефону в каморке дежурной, подхватив папку под мышку, ринулся нам навстречу.
Чирков ухватил его за рукав:
– Товарищ Топтунов, одну минуточку! У меня к вам вопросик.
Топтунов повернулся всем туловищем, словно шея у него вросла в плечи:
– В чем дело? Быстрее. Тороплюсь, – ответил он хриплым простуженным голосом.
Чирков повлек было его снова в каморку дежурной, но Топтунов уперся, зная, что на ходу разговоры всегда короче.
– Я послан комбинатом, чтоб разведать перевалы. Мне необходим рабочий и на несколько дней топограф. Он работает у вас, – Чирков развернул карту, которую держал наготове в кармане, пришитом для этой цели под полой куртки.
Топтунов мельком глянул на карту и сразу отмел всякие притязания:
– Перевал на Батомгу непригоден, я сам его смотрел. К тому же надобность в нем отпадает, мы заканчиваем в этом сезоне работы на участке. Комбинату нужен зимник, пусть он и разведывает, а у меня свободных людей нет. Маркшейдер Рудковский еще на Томптокане, а приедет, будет занят на съемке… Что касается перевала Казенного, так он нам не нужен вовсе, в нем больше заинтересован район…
Топтунов, прижав папку, прорвался мимо опешившего Чиркова и побежал в сторону берега: оказывается, он снаряжал там катер и плашкоут с грузом до Лантаря и действительно торопился. К тому же его подстегивал телефонными звонками председатель артели Туманов.
Прежде всего надо было пообедать, потому что до закрытия столовой оставалось минут пятнадцать, и мы побежали туда, на ходу обмениваясь планами дальнейших действий.
Прежде всего мы решили навестить Василия Степановича Охлопкова. Я заверил Чиркова, что секретарь райкома примет нас радушно, что он заинтересован в дорогах и надо выслушать его мнение, а не полагаться на отповедь Топтунова. Если придется работать, то без Охлопкова нам не обойтись, хочешь не хочешь.
Василий Степанович шел в райком с обеда, по случаю теплой погоды в черном костюме и туфлях, хотя обычно здесь не вылезают из резиновых сапог и плащей. Еще издали он узнал меня и заулыбался. Год назад, когда коротали с ним дни в ожидании самолета, он весьма одобрительно отнесся к моей книжке об Амуре – «Дневнику летних странствий», и кажется, поверил, что я смогу написать и об Аяне.
– Приехал? Хорошо! – Он поздоровался с нами и повел в райком.
Я объяснил ему, что намерен пройти на перевалы с геологом Чирковым, поскольку район мне незнаком и где ни бывать – всюду интересно. Геолог развернул листы карты, сложил их, и Охлопков с интересом принялся разглядывать их, находя знакомые места, где удалось побывать.
– Перевал Казенный хорошо знает у нас Голомарев, – сказал Охлопков.-Он уже пенсионер, но он там ходил не раз. Машины там пройдут, только придется взорвать небольшой гребешок – метров семьдесят, на самой вершине, там крутой подъем. Дорога на Нелькан нам очень нужна… Для комбината эти взрывные работы не составят труда. Алдома зимой хорошо замерзает, это река серьезная, так что до самого Нелькана у вас препятствий на пути не будет…
Собираясь путешествовать, я столкнулся с таким фактом: по району было постановление, запрещавшее всякое передвижение в одиночку. Основой послужило исчезновение туриста – ленинградского инженера, который, никого не предупредив о своем маршруте, в одиночку подался по району, да и пропал без вести. Хватились его лишь осенью, когда забил тревогу отец. Пришлось снаряжать несколько поисковых групп из оленеводов и охотников, привлекать к розыскам вертолеты, но безрезультатно. Район велик-велик, человек среди гор и тайги – песчинка. И где искать? Говорят, собирался посетить Облачный Голец и пещеру в Ципанде. Следов обнаружить не удалось, хотя на розыски были брошены десятки следопытов-таежников, группы спортсменов и вертолетчиков. Человек сгинул, переоценив свои силы.
