Клуб в поселке большой, хоть и деревянный, но опрятный, только что перекрашенный, мест на двести пятьдесят, с комнатами для кружковой работы, с библиотекой.
– Клуб и баня, это наши народные стройки, – смеясь, сказал мне Василий Степанович. – Клуб мы строили семь лет, а сгорел он за два часа. Как без клуба жить? Новый строить? А где деньги возьмешь, кто даст? Собрал я руководителей всех организаций и предложил строить своими силами, с помощью молодежи. Сами готовили лес, сами вывозили, сами строили. Без расходов, конечно, не обошлось, кое-какие материалы пришлось покупать, но клуб построили. Так же и с баней. Сложили стены из камня, не стали ждать, пока нам кирпич доставят…
Аян – типичный районный центр, здесь есть все, начиная от почты и кончая хлебопекарней. Есть хорошая поликлиника и больница, есть десятилетка, интернат. Из производящих организаций в Аяне существует только пилорама, работающая на поселковое строительство, да еще колхоз. Словом, нет предприятий, которые придавали бы жизни стабильность, перспективу. В районе работают геологи, старатели, но они в счет не идут и пользы от них нет никакой, разве что штрафы идут от них в доход государства: за всяческие нарушения правил пользования угодьями, за пожары, возникающие по их вине, загрязнение воды, за браконьерство. Работают они по своим планам, району не подчиняются и симпатиями у Василия Степановича не пользуются.
– Много добудут золота или мало, нам все равно, мы ни копейки прибылей от этого не имеем. Хоть бы строили что-нибудь покапитальней, дорогу какую проложили, и то бы спасибо…
Так отозвался о старателях Василий Степанович, когда я поведал ему про свои впечатления от артели.
* * *
…Бухта. Волны лениво накатывались, еле пошевеливая камешки. Словно невесомые, колыхались на темной воде чайки и казались издали хлопьями пены. Покачивались катера «Матросов» и другой, колхозный, с неразборчивой надписью. «Шкот» стоял на отмели, за чертой прилива, накренившись на один бок. На нем топилась печка, и жиденький дымок от сухих дров поднимался из трубы. Под кормой бухали кувалдами ремонтники, а на палубе, над машинным отделением, уже стояли пирамидой бревна и с блока свисали тали для подъема тяжелых частей дизеля. Старатели не теряли даром времени, перебирали машину. Бухта, словно чаша среди гор, была накрыта туманом. Будто щель, оставалась прослойка чистого воздуха между ним и водой, и в этом оставшемся пространстве, как в низком тесном помещении, метались птицы. Чайки не решались скрыться в сером мареве и, пометавшись, устало опускались на воду отдыхать. Мир казался тесным, в нем не помещались ни горы, ни море, и сам поселок выглядел придавленным. Мне подумалось, глядя на эту картину, что надо очень и очень быть влюбленным в эту суровую землю, чтоб написать о ней так, как молодая поэтесса Елена Иванова:
Снова даль смял сырой туман,
Ветер смел краски солнца,
Но таким я люблю Аян
В синей свежести ночи росной.
Здесь по-своему красота:
Перешейки, распадки, скалы.
И сбегает к морю тайга,
Наступая на мир усталый.
Бьется в берег ладонь волны,
Осыпая бисером камни…
Затихают мои шаги
Возле моря
В сыром тумане.
Словно я затерялась в лесу
И никак не найду дороги,
И Аян, как любовь, несу
Через радости и тревоги.
Стихи Ивановой впервые были опубликованы в газете «Молодой дальневосточник»? В небольшой подборке из трех стихов вдруг проглянула чуткая к слову и красоте природы талантливая душа. Стихи печатались весной 1971 года, и я порадовался тогда, что маленький Аян будет иметь свою певицу. Ведь для любого таланта, как для кремня, чтоб он начал высекать искры, нужно кресало – обстановка, которая побуждала бы его к действию. Я надеялся встретить поэтессу, узнать ближе, что она за человек, понять ее душевный мир, но ее в Аяне уже не было.
Что ж, бывает, оповестит человек целый мир о своей любви к тому же Аяну, и не успеет просохнуть краска на строках, а его уже нет. Улетел. Самое плохое, когда молодого поэта начинают хвалить и прочить в гении, которому, конечно, уже не место в том же Аяне. И молодой неискушенный человек поддается, а потом с горечью видит, что большой город не вызывает в нем эмоций, не дает стимула к творчеству. Но я тешу себя мыслью, что Иванова уехала по другим соображениям: может быть, чтоб найти свое счастье в жизни. Выезд талантливых молодых людей из района – ощутимая потеря, не потому лишь, что стало одним человеком меньше. В печати уже говорилось, что одной из причин текучести кадров в отдаленных районах является недостаток культурных и научных сил, а имеющиеся не всегда мы стараемся удержать, и это очень плохо. Люди стали жить не только хлебом единым. Кроме жилья, работы, сносного быта и снабжения им необходима и духовная пища. Теперь это факт неоспоримый.
Туман над побережьем не хотел рассеиваться, он медленно плыл над землей, над морем, скрывая в своих рыхлых клубах береговые кручи и поедая краски земли. Лениво, тяжело накатывались с моря волны, пошевеливая мокрую, отдающую холодной синевой гальку. Если б не чайки, море выглядело бы пустынным, лишенным всякой живности. Я долго шел по кромке, где волны, набегая, ритмично пошевеливали вал водорослей, мусора, банок, которыми человек готов забросать все море, а оно с фанатичной настойчивостью возвращало их назад.
С кормы катера матрос забрасывал удочки и тягал окуней и навагу, которые все еще водились у неприютных этих берегов. А ведь было время, когда вАянскую бухту заходили стада китов и прочего морского зверя, но это было так давно, что и костей на берегу уже не найти – истлели. К тому, чтоб их не стало, приложили руку иностранные китобои, у русских в то время не имелось своего флота для промысла. В подтверждение приведу текст из книги «Живописная Россия», страницы 180-183. «Гейне, прибывший в Аян, 31 августа 1855 года, на военном американском винтовом паровом судне «Джон Хоттон», описывает ловлю кита в Аянском заливе, происходившую при нем, так как он застал там, по приезде, на рейде залива «целый флот американских китоловов». По словам Гейне, в 1855 году в Охотском море находилось от 400 до 500 американских китоловных судов, что весьма возможно, так как по случаю войны в том году между Россиею, Англией и Францией английские и французские китоловы не направлялись в это море. Зато американцы хозяйничали там, как только хотели…
Мы пробыли уже три дня в Аяне и намеревались выйти из него по направлению к Амуру, – пишет Гейне, – как в самый день отъезда на палубе вдруг раздался крик, что в заливе появились киты. Немедленно со всех китоловных судов были спущены на воду ялботы и закипела работа. В заливе в это время оставалось не менее семи американских китоловов, из которых на каждом было по четыре ялбота. Интересно было смотреть, с какими уловками самцы и самки прогоняли молодых китов в мелкие места моря, чтобы там ненарушимо питаться свойственной им пищей, между тем как взрослые киты, вынужденные оставаться на глубоких местах, плавали в разные стороны вблизи входа в залив, где они или ныряли под стоявшие на якоре суда или совершенно неподвижно, как бы наслаждаясь сном, лежали на поверхности моря, а затем, подобно куску свинца, вертикально погружались в глубину и таким образом удалялись от приближавшегося к ним ялбота, именно в тот момент, когда он настолько приближался к животному, что гарпунщик приготовлялся уже бросить свое смертоносное орудие в кита.
На мелкой воде видны были около дюжины молодых китов и большое число рыб, северных каперов, между тем как около пятнадцати взрослых китов, самок и самцов, плавали в разных частях рейда, имея за собой по одному и даже по два ялбота, которые старались по возможности нешумными движениями заслонять им дорогу с рейда…
…Кит с серою спиною, очнувшийся вновь от постигшей его беды, по-видимому, собрался со всеми силами, для избежания нового бедствия и по временам выкидывал на поверхности воды забавные движения, чтобы как бы показать, что он не упал духом. Проплыв несколько миль по направлению к морю, он вновь возвратился почти на полмили к тому самому месту, где в него всажен был первый гарпун. Другой кит с быстротою молнии унес с собою ялбот к северному мысу Аянского рейда и таким образом совершенно скрылся из вида. Кит с серою спиною, решительным порывом, быстрым развитием сбереженных до того сил, повернул назад и понесся по совершенно противоположному направлению, но рулевой ялбота вовремя усмотрел это движение кита и могучим ударом весла повернул свою лодку в момент наибольшего напряжения веревки, так что вновь началась прежняя бешеная гонка. Длинный риф находился на прямом пути кита, который, как бы потеряв сознание, несся на камни. Он был уже так близко к рифу, что ему предстояло или сделать крутой, прямоугольный поворот в сторону, или разбить свой череп о скалы. Еще вовремя он решился на этот поворот и понесся далее скорее прежнего. В это время, когда его голова одно время находилась над водою и он несся мимо одного ялбота, находившегося в засаде, гарпунщик последней лодки бросил второй гарпун в кита. Гарпун, брошенный сильною, ловкою рукою, скользнул однако только по голове животного, и гарпунщик с видимым неудовольствием стал вытаскивать из воды свое орудие. Неожиданное новое нападение привело кита в бешеную ярость. Отскочив с необыкновенною силою от рифа, кит этим движением вырвал из своего тела первый гарпун и понесся вперед с такой быстротою, оставляя за собой кровяную полосу, что всякая мысль о его преследовании оказалась невозможной.
