Косые лучи заходящего солнца окрасили небо в розовый цвет, песок же внезапно сделался ослепительно белым. Перевозчик, прекрасно знавший окрестные островки, отвел обоих пассажиров к видневшейся в гористом склоне расселине. Дав понять кивком, что это и есть вход в пещеры, он развернулся и зашагал к берегу. Держа в руке факел, мандарин Тан первым проник в расселину и остановился, чтобы дать глазам привыкнуть к полутьме. Следом за ним, согнувшись пополам из-за своего огромного роста, мелкими шажками быстро семенил Сю-Тунь, не имевший никакого желания заблудиться в этом скалистом лабиринте. Проход, поначалу узкий и душный, мало-помалу расширялся, и вскоре они могли продвигаться вперед уже не сгибаясь. Окружающая тьма успокаивающе подействовала на красноречие иезуита, который теперь тихонько следовал за мандарином, держа рот на замке. Они спускались все ниже и ниже, и по мере этого спуска воздух становился все прохладнее, а сырость — ощутимее. Наконец они достигли большой пещеры и остановились как вкопанные.

При пляшущем свете факелов молча разглядывали они открывшееся перед ними гигантское пространство. Это походило на заключенный в недрах скал огромный пузырь, золотистые стены которого лизали тени от колеблющегося пламени. Потолок зала терялся во тьме, в свете факелов серебрились лишь матовые иглы, плотным занавесом свисавшие сверху и поднимавшиеся от пола. В некоторых местах они соприкасались, образуя неровные колонны или слипаясь в удивительную бахрому.

Мандарин давно слышал об этих таинственных пещерах, но ему впервые довелось своими глазами увидеть эти странные образования, росшие в горных недрах, словно каменные соцветия, питаемые мраком. Трудно описать то потрясение, которое испытал он при виде этих сказочных подземных тварей, только и ждавших, чтобы пламя факела заиграло на их переливающихся молочным блеском шкурах.

Уверившись, что открывшийся его взору вид прочно запечатлелся в его памяти и не растает, как только он снова выберется на поверхность, мандарин Тан зашагал дальше, осторожно пробираясь по залу. Похоже, что здесь не было другого выхода, кроме того, через который вошли они.

— Если похищенные товары и были после кораблекрушения перенесены в эту пещеру, то сейчас их здесь нет, — не без разочарования проговорил он.

Он присел на корточки и стал осматривать землю в надежде обнаружить недавние следы. Мгновение спустя, не слыша признаков присутствия иезуита, он обернулся. Высоко подняв факел, Сю-Тунь приник лицом к сталактиту и быстрыми движениями языка как будто облизывал камень. Мандарин раздраженно закатил глаза. «Еще один варварский обряд», — с досадой подумал он.

— И правда, — чуть смущенно согласился монах, присаживаясь рядом с ним, чтобы показать свою готовность участвовать в поисках. — Однако здесь можно различить довольно свежие следы от тяжелых предметов, которые тащили со всем их содержимым.

Он пошарил по земле и поднял палец, испачканный каким-то порошком.

— Мандарин Тан, а не было ли в списке похищенных товаров селитры? Тут как раз просыпано немного указанного вещества, видимо по неосторожности.

Мандарин с любопытством подошел к нему. Несколько горок пыли, которые он увидел, выглядели в этой пещере неестественно.

— Отлично замечено, Сю-Тунь! Вот доказательство того, что воры действительно побывали в этой пещере. Жаль только, что мы явились слишком поздно, чтобы захватить спрятанное здесь добро!

Иезуиту его похвала доставила явное удовольствие, и судья смягчился, упрекая себя за давешнюю жесткость.

— Что ж, нам здесь делать больше нечего. Думаю, пора выбираться отсюда: наверху, должно быть, уже темная ночь.

При этих словах он пустился в обратный путь, Сю-Тунь же последовал за ним, время от времени останавливаясь перед странными колоннами и поглаживая их, словно любимых животных.

Присев на корточки в бурьяне, густо разросшемся в небольшой яме в глубине кладбища, ученый Динь безуспешно пытался отодвинуться подальше от студенистого бока, в который все время упирался локтем. Он ненавидел вкус жира, но еще противнее было ему прикасаться к рыхлой плоти, а потому вынужденное соседство в тесной ямке с этим слонообразным существом казалось ему изощренной пыткой для всех пяти чувств.

— Наблюдаете за могилами справа, доктор Кабан. А я буду присматривать за теми, что слева, — предложил Динь в надежде, что таким образом врач отлепится от него.

— Отличная идея, — согласился тот, наваливаясь всей спиной на плечо Диня. Напрасно молодой человек вертелся и извивался во всех направлениях: его острые кости только вонзались в спину доктора Кабана, как в кусок сала. Он не без зависти взглянул на плотные фигуры носильщиков Миня и Сюаня, примостившихся за баньяном. Поскольку никто не изъявил желания лезть в эту дыру вместе с доктором, Диню пришлось пожертвовать собой, и теперь он горько сожалел о своей вежливости. Вот уже два часа барахтался он в жировых отложениях своего напарника, не переставая при этом, как положено, следить за могилами. Он знал, что начальник полиции Ки разместил своих подчиненных на остальных кладбищах города, однако мысль эта нисколько его не утешала. Наоборот, какой-то лукавый голосок постоянно нашептывал ему, что в это время мандарин Тан совершает увеселительную прогулку. Если поразмыслить, то уж лучше бы он сейчас посреди моря страдал морской болезнью, чем на суше тонул в этом сале.

— Интересно, придут сегодня эти разорители могил или нет? — прошептал доктор Кабан. — Немного движения нам не повредило бы, а то эта дыра для двоих тесновата.

— Мандарин Тан считает, что они обязательно должны проявиться, потому что грабежи участились.

Врач обернулся к ученому и сказал доверительно:

— Я знаю об извращениях, связанных с мертвецами. У некоторых мертвое тело, доступное для любых желаний, вызывает чувство наслаждения. Для одних они — объект любви, другие их попросту едят.

— Послушайте, в самом деле, доктор Кабан! — возопил возмущенный Динь. — Речь идет только о пропаже надгробий!

— Возможно, — шепнул тот ему на ухо, — но кто знает, как эти самые надгробия используются? Как ложа любви или как разделочные доски?

При этом вопросе в лицо Диню пахнуло страшным зловонием — то был изящный образчик знаменитого дыхания доктора Кабана. Получив сполна, ученый, однако, стоически устоял перед искушением заткнуть собеседнику рот.

— Не хотите ли кусочек засахаренного имбиря? — спросил Динь, порывшись в своей котомке. — Мы уже довольно долго сидим, я проголодался.

Он мысленно порадовался своей предусмотрительности: его мешок был туго набит ароматными сластями и лакомствами с анисовым вкусом, которыми он надеялся соблазнить своего соседа со столь зловонным дыханием. Каково же было его огорчение, когда тот жестом отклонил его предложение:

— Благодарю за щедрость. Но я, видите ли, занялся фигурой и сижу на строгой мясной диете со сниженным потреблением жиров: на данный момент я могу позволить себе лишь сырое или сушеное мясо да требуху. И потом, все эти сласти испортят мне зубы.

Приблизив к ученому свое восхитительной красоты лицо, доктор Кабан раскрыл рот и продемонстрировал ему мелкие, как у хищника, зубы — острые и безупречно ровные. Зажав нос, Динь проглотил разочарование и спрятал оказавшиеся бесполезными съестные припасы.

Тем временем носильщики, удобно расположившись меж корней дерева, посмеивались вполголоса:

— Здорово наш ученый устроился с доктором Кабаном в этой кроличьей норе! — говорил Минь, молодой человек приятной наружности, один из лучших носильщиков мандарина Тана.

— Там, наверное, мягко и тепло, как меж грудей какой-нибудь красотки, — ответил его приятель Сюань, еле удерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— А я и забыл про твой нездоровый интерес к женскому полу. Жаль, что это доктор Кабан, а не госпожа Свинья.

В ответ тощий Сюань замахал на него тонкими руками.

— Да будь он кто угодно, меня в жизни не заставишь поцеловать нашего славного доктора. Это же все равно что проглотить гнилое яйцо!