Подписи Миша не разобрал.

1923 г.

ПО-2 широкими кругами шел на самой малой скорости.

Позади летчика на пассажирском месте с пятизарядным дробовиком-автоматом на коленях сидел охотник. Не отрывая от глаз бинокля, он вглядывался в медленно вращающуюся под ним панораму степи с темными пятнами озер, серыми полосками дорог, черно-белыми, еще не одевшимися листвой колками — березовыми лесками.

Рассветало.

С небольшой высоты, на которой шел самолет, охотник различал то тут, то там неясную тень большой совы, лисицы, филина: ночные хищники возвращались с разбоя по своим дневным убежищам в колках, по берегам рек, в оврагах. На просветлевшем небе всюду поднимались крошечные жаворонки, звонких песен их не было слышно за ревом мотора.

Охотник на минуту опустил бинокль, закрыл уставшие вглядываться глаза.

Хорошо знакомые ему места… С ними связано много живых воспоминаний.

В только что оставшейся позади деревне — охотник видел ее и с закрытыми глазами — он молодым еще человеком прожил два года. В гуле ветра вдруг почудился ему волчий вой. Да, страшный бич этих мест — волки! Бывало, как заведут свои жуткие песни ночью, — часами не спишь, всё придумываешь, как дать отпор обнаглевшим хищникам.

Скотины-то сколько резали — овец, жеребят, лошадей! Собак прямо в селении из-под крыльца брали.

Колхозники обижались: «Почто зверя не бьешь, охотник?»

Поди-ка возьми в степи волка! Тут и гончие не помогут. Другое дело, когда лес кругом. Там дневку выследил, флажками по кустам обнес, — весь выводок в одну облаву можно кончить. А в голой степи как обложишь зверя, когда шнур с флажками не на что нацепить!

За два года одного волка только и взял, да и то случайно.

…И пожилому охотнику четко вдруг припомнился жаркий летний день, сенокос, черные коршуны, парящие над степью.

Вышел он сусликов' пострелять. В обоих стволах ружья — мелкая дробь. И вдруг из балочки, из овражка — совсем рядом — возник большой изжелта-серый зверь. Затрусил не торопясь в степь.

Всё-таки свалил его охотник с двух выстрелов. Да сгоряча, бросив ружье, — к нему. Известно, — молодость. Ножом прирезать хотел. И ни к чему было, что зверь на поджатых ногах лежит, уши к башке прижаты.

Ладно еще, — как-то руку успел подставить, в руку зубы пришлись, — нож куда-то к черту отлетел. А то бы волчьей-то хваткой за горло.

Так, сцепившись, и покатились в овражек.

Спасибо, косари подоспели на крик: забили зверя. Матерый был, такой даром своей жизни не отдаст…

Охотник открыл глаза. Засучил рукав на правой руке, задумчиво поглядел на красный рваный шрам выше кисти. Счастье, что кости не раздробил волчище. Без руки бы сейчас не охотиться.

Натянул рукав. Опять взялся за бинокль.

Свету заметно прибавилось. Впереди за колками серебристо змеилась речка; уже отчетливо был виден каждый камень на ее обрывистом берегу, каждый кустик травы.

Вдруг охотник опустил бинокль, схватил прислоненную к сиденью трость с прибитым на конце блокнотом.

Выхватил из кармашка карандаш, написал на чистой странице блокнота: «Второй колок слева. У реки в камнях».

Протянул трость вперед, — так что блокнот пришелся перед глазами летчика.

Летчик прочел и, не оборачиваясь, утвердительно кивнул головой в прикрепленное перед ним, чтобы ему видеть своего пассажира, зеркальце.

Охотник убрал трость. Поднял с колен ружье, приладился на сиденье, чтобы удобнее было стрелять.

Внезапная тишина резнула уши глухотой: подходя к речке, летчик выключил мотор.

Охотник крикнул:

— Два! Вдоль берега.

— Есть, вижу, — ответил летчик; и сейчас же в ушах засвистел ветер; самолет вошел в пике.

У самой земли летчик опять включил мотор, выровнял самолет, повел бреющим полетом над рекой.

Два волка, неторопливо трусившие между прибрежными камнями, вдруг опрометью кинулись в степь, пошли на махах: их до смерти напугал громкий рев воздушного чудовища, так неожиданно появившегося у них над спиной.

В глаза охотнику с головокружительной быстротой неслась земля; волки, казалось, чуть ползут по ней.

Учитывая скорость несущей его по воздуху машины, опытный стрелок взял прицел много позади волчьего хвоста.

Мелкая картечь подняла с земли быстрое облачко пыли, в облачке взметнулся зверь — и всё исчезло из глаз охотника: самолет промчался вперед.

Когда летчик развернулся и пошел назад, охотник увидал: один волк лежит белым брюхом вверх, другой на махах, напрягая все силы, уходит к реке — к спасительным камням.

Но что отчаянный бег зверя в сравнении со скоростью даже простенькой летательной машины!

Самолет стремительно догонял волка.

Охотник выстрелил.

Зверь на бегу перевернулся через голову, рухнул на бок.

Промчавшись над ним, самолет начал набирать высоту.

Охотник перезарядил ружье, положил его на колени, потом достал из сумки планшетку, вытащил из нее подробную карту местности и красным карандашом поставил на ней жирный крест и цифру 2 в скобках, в той точке, где остались лежать убитые волки: сюда пошлет он грузовик подобрать добычу.

Убрал карту. Вырвал из блокнота верхний листок, скомкал его. Задумавшись, вытянул руку — бросил бумажку за борт.

Сильно рвануло ветром. Отодвинуло рукав, обнажило руку. Но охотник не взглянул на старый шрам: было не до воспоминаний. Он думал о будущем: как приспособить ПО-2 для охоты.

«Трость эта с блокнотом — кустарщина! Телефончик надо на голову летчику и стрелку. С наушниками, — чтобы могли переговариваться, не выключая мотора. На нижних крыльях самолета люльки оборудовать для охотников. Стрелять будет куда сподручнее. Охотавиация специально займется истреблением волков. Это просто, особенно зимой. Пора, пора подумать о поголовном их уничтожении!»

«Однако, — спохватился охотник, — что это там впереди мелькает серое — меж двух колков?»

И он опять схватился за бинокль.

В этот день охотник убил с воздуха семнадцать волков.

1950 г.

Автомобиль мчал нас за город — на аэродром. Покачиваясь на мягком сиденье, мы молчали. И мне и моему спутнику первый раз в жизни предстояла подняться на воздух, — и каждый из нас был погружен в свои мысли.

Я думал: «…Мчаться по воздуху, чтобы дух захватило! Чтобы небо крутилось и земля убегала назад. Чтобы всё неподвижное ожило, леса сорвались и горы сдвинулись с мест. Какое высокое наслаждение — летать! И видеть с высоты как на ладошке всё, что бегает, ползает, копошится на земле… Всё сразу видеть…»

Торжественное настроение охватило меня. И я, обращаясь к своему спутнику — к человеку, который сейчас разделит со мной радость первого полета над родной землей, — проникновенным голосом сказал:

— Профессор, дорогой Виктор Степанович, о чем вы думаете в эти минуты?

Профессор мотнул бородкой, поднял на меня задумчивые глаза.

— Я думаю, — сказал он медленно, — о песьей масти.

— Как? — переспросил я, ничего не поняв от неожиданности.

— О собачьей масти, — повторил Виктор Степанович. — Здесь, в Челябинской области, великолепная охота на уток и гусей. Вот я и думаю: какая собачья масть лучше всего подойдет для этой охоты? Вы как считаете? А?

— Зеленая! — буркнул я сердито. Вся торжественность минуты мигом испарилась от такого вопроса.

Профессор даже не улыбнулся.

— Зеленая, конечно, была бы идеальной, — согласился он всё так же задумчиво. — «Защитный» цвет — под траву, камыши. Вот и горе, что до сих пор не вывели зеленых собак.

— Так возьмите да выкрасьте, — злился я.