Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пушкин в «Медном всаднике» запечатлел чеканными строками лучший памятник старого Петербурга — творение Фальконета, в которое скульптор вложил глубокую идею, сумев найти для нее выразительную форму. Всадник возвышается на скале, имеющей форму падающей волны.[102] Вознесенный над гранитным пьедесталом, он конем попирает змия, олицетворение злых сил.

Линии, стремительно разбегающиеся, определяют формы коня, очерчивают складки плаща, отброшенного назад сильным движением, формируют космы развевающейся гривы. Внезапно движение, парализованное какой-то могучей силой, замирает в круто подогнутых, застывших в воздухе передних ногах коня. Силе взлета, бурного устремления вперед противопоставлена сдерживающая сила. Она подчеркнута поворотом головы всадника, спокойным и твердым, а также линией правой руки, пересекающей быстрым и властным жестом общее движение, жестом, повелительно вносящим успокоение.

Голову Петра делал не сам Фальконет, а его ученица Калло. Это — не голова императора в короне, как на статуе Петра I работы Растрелли-отца. Это — голова героя, увенчанная лавровым венком. Профиль очерчен резко. Воспаленные от бешеной скачки глаза расширены, точно перед взором раскрываются еще неведомые дали:

Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?

Памятник Петру I был в полной мере оценен лишь в период общественного подъема, подъема, связанного и с Отечественной войной 1812 года, когда зародилась легенда о «Медном всаднике» как страже и защитнике северной столицы, и с движением вольнолюбивых декабристов.

«Отчего битва 14 декабря была именно на этой площади?» — спрашивал Герцен и отвечал:

«Четырнадцатое декабря 1825 года было следствием дела, прерванного 21 января 1725 года. Пушки Николая были обращены против возмущения и против статуи».[103]

Поэт, возвеличивая основателя города, возвеличивал и его детище Петербург.

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия.

В «Медном всаднике» Пушкин раскрыл прогрессивное значение Петербурга. Это его большая заслуга. В свете последующей истории великого города идея пушкинской поэмы приобретает особое значение. В середине прошлого века Петербург стал тем городом, с которым связали свою деятельность революционные демократы: Белинский, Некрасов, Добролюбов, Чернышевский, Салтыков-Щедрин, боровшиеся с косными силами, тормозящими развитие русского народа. И теперь народы Советского Союза и все прогрессивное человечество преклонились перед героизмом непобедимого города, города Ленина, города-героя, который в годы Великой Отечественной войны (1941–1945) вынес жесточайшую блокаду, сохраняя до победного конца непоколебимое мужество, и покрыл себя неувядающей славой.

Когда мы читаем то, что Пушкин писал о Петербурге, когда вдумываемся в его высказывания о нем, казалось бы, противоречивые, мы должны уметь разобраться: о каком Петербурге думал он в том или другом случае. Глубокий патриот умел отличать то, что принадлежит векам, от случайного, преходящего. Когда он писал:

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия

поэт думал о городе, который явился выражением истории русского народа в новое время. Этот возглас поэта был обращен к грядущим векам.

Но когда Пушкин называл северную столицу «приемной»,[104] когда он писал о своей ненависти и презрении к этому городу, то он имел в виду царскую столицу с ее «знатной чернью»,[105] которая вела поэта к гибели.

С Петербургом, столицей Российской империи, городом царей, не мог мириться поэт. Через разные моменты петербургской жизни Пушкина прошли три царя:

«Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий… упек меня в камер-пажи под старость лет[106]».[107]

Но Пушкину не было суждено освободиться от цепей, приковавших его к царскому двору. Опала Александра I была ему легче «милости» Николая I.

А тот, чья дерзкая рука,
Полмир цепями обвивая,
И несогбенна и крепка,
Как бы железом обвитая,
Свободой дышащую грудь
Не устыдилась своевольно
В мундир лакейский затянуть.
Он зло и низостно, и больно
Поэта душу уязвил,
Когда коварными устами
Ему он милость подарил
И замешал между рабами
Поэта с вольными мечтами.[108]

Так «сын декабристов» Н. П. Огарев охарактеризовал те сети, в которых до конца бился поэт, тщетно пытаясь вырваться на волю.

Дуэль Пушкина и Дантеса состоялась 27 января 1837 года. В утро рокового дня поэт писал Л. О. Ишимовой, восхищенный ее «Историей в рассказах».[109] Он до конца оставался на своем посту литератора. Был час дня, когда Пушкин завез своего секунданта, лицейского товарища К. К. Данзаса, к секунданту противника д'Аршиаку. В кафе Вольфа и Беранже, на углу Невского проспекта и Мойки, поэт поджидал своего секунданта. Через несколько дней в этом же кафе с глубоким волнением читали стихотворение юного Лермонтова «Смерть поэта».

Дуэль происходила близ Черной речки, за Комендантской дачей… Здесь Пушкин получил смертельную рану.

В дни, когда угасала его жизнь, толпы народа стояли на набережной канала перед домом Волконской;[110] затаив дыхание, ожидали вестей. Но надежды были тщетны! Пушкин скончался 29 января (старого стиля) 1837 года.

Погиб, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.[111]

Петербург в это время, по свидетельству очевидцев, напоминал Париж в дни революции. Пушкин, казавшийся столь опасным при жизни, после смерти сделался еще грознее. Правительство растерялось. Оно принимало свои меры. Кабинет поэта был опечатан. Отпевание, назначенное в Исаакиевском соборе, было воспрещено: опасались слишком большого стечения народа. Печальный обряд состоялся в небольшой Конюшенной церкви, ближайшей к дому Волконских. Но площадь перед храмом была покрыта народом; представлены были все слои населения. В особенности много было молодежи. На отпевание пришли лицейские товарищи Пушкина, с ними пришел и бывший директор лицея Е. А. Энгельгардт. В толпе был и «дедушка» Крылов. Цензор А. В. Никитенко занес в свой дневник:

«Это были действительно народные похороны».[112]

вернуться

102

Эта скала — грандиозный валун, находившийся в окрестностях столицы, у моря на Лахте. По преданию, в него ударила молния. Местное население прозвало этот валун «гром-камень». Доставка его в Петербург представляла большие трудности. Сметливый ум одного кузнеца подсказал способ его перевозки. Валун везли с барабанным боем. В память этого события была выпущена особая медаль. (Примеч. авт.)

вернуться

103

А. И. Герцен. Былое и думы. Т. 1. (ч. 4, гл. XXVI), стр. 352. Дата смерти Петра I указана ошибочно — он умер 28 января. (Примеч. авт.)

вернуться

104

Неточность: Пушкин называл северную столицу не «приемной» а «прихожей». В «Романе в письмах» (1829) поэт писал:

«Петербург прихожая, Москва девичья, деревня же наш кабинет»

(письмо 8).
вернуться

105

Из «Бориса Годунова» (сцена «Москва. Царские палаты»).

вернуться

106

А. С. Пушкин. Т. X. стр. 474. (Примеч. авт.)

вернуться

107

Из письма Пушкина жене (20 и 22 апреля 1834 г.).

вернуться

108

Из стих. Н. П. Огарева «На смерть поэта (По перечтении Евгения Онегина)» (1837, сентябрь).

вернуться

109

Ишимова А. О. История России в рассказах для детей. Спб., 1837. Ч. 1.

вернуться

110

В доме Волконских (Мойка, 12) в 1925 г. по инициативе общества «Старый Петербург — Новый Ленинград» был открыт литературный музей, преобразованный в 1937 г. в Мемориальный музей-квартиру А. С. Пушкина.

вернуться

111

Из стих. М. Ю. Лермонтова «На смерть поэта» (1837); с неточностью: у Лермонтова «угас», а не «погиб».

вернуться

112

Запись в дневнике А. В. Никитенко от 1 февраля 1837 г. (Никитенко А. В. Записки и дневники (1826–1877). Спб., 1893. Т. 1. С. 382).

10
{"b":"104435","o":1}