— Автолюбители пошли! — распорядился полковник в микрофон.
К нему подкатил его собственный «москвич» с Мишей за рулем и опером на заднем сиденье. Полковник проворно прыгнул в переднюю дверцу, приказал:
— Музычку вруби.
«Москвич» подкатил вплотную к дверям мастерской, сотрясая воздух очередным шансоном, и остановился. Полковник вылез, демонстративно громко, не скрываясь, хлопнул дверцей, прошелся, громко стуча подошвами. Позиция у них была невыгодная: все вокруг залито полуденным солнцем, глазам долго привыкать к полумраку внутри мастерской… а кто им даст на это время? Супостат внутри, наоборот, к сумраку приобвык…
Грохнув кулаком по левой половинке высокой железной двери, Рахманин рявкнул:
— Самур, ты там? Чего молчишь? Сам же сказал к двенадцати подъехать! — полуотвернувшись, почти также громко вопросил: — А может, он дома?
— Нету его дома, Толик, — моментально подыграл опер, так же громко выбравшийся из машины. — Я заходил, баба говорит, в мастерскую пошел.
— Ну, так где он тогда? — недовольно осведомился полковник и еще раз постучал. — Самур, ты там?
Музыка в машине орала благим матом — чтобы заглушить возможный легкий шум. Полковник, разумеется, не мог видеть, что происходит по ту сторону мастерской, но не сомневался, что как раз в этот момент ребята образовали живую пирамиду, и по ней на крышу должна взлететь тройка.
Справа и слева, опять-таки бесшумно, выдвинулись цепочки спецназовцев, бесплотными тенями скользнули вдоль стен и замерли, оставив ровно столько места, чтобы двери могли распахнуться настежь. Полковник сделал жест обоими указательными пальцами — и двое на цыпочках подбежали к дверям, беззвучно переправили автоматы за спину, изготовились моментально распахнуть створки, когда последует команда.
— Да выключи ты свою блатату! — прикрикнул полковник. — Уши вянут!
Умолкла выполнившая свою роль музыка. Полковник прислушивался. Изнутри донесся слабый шум — совершенно непонятно, какие действия осажденного его вызвали. Может, прячется получше, ожидая, пока непрошеные гости уберутся… а может, чеки из гранат выдергивает, падло, и сунься только к нему…
Ничего, главное — жив, раз ворочается.
— Да нет его там! — громко произнес водитель. — Услышал бы давно. Жене, наверное, сказал, что в мастерскую, а сам поперся водку жрать…
— А мне чихать, — рявкнул полковник. — Машину я все равно заберу, хоть отремонтированную, хоть нет. Охота мне от механика втык получать? Ясно было сказано, обормоты: в полдень, как штык, он обещал, только что на Коране не клялся… Открывай ворота, нахрен, она на ходу должна быть!..
Снова тот же жест обоими указательными — и створки двери с противным визгом стали распахиваться.
Движимый неким инстинктом, полковник проворно отпрыгнул за левую створку, и аккурат вовремя — изнутри хлопнул пистолетный выстрел, неприцельно, наугад. Вряд ли их раскусили, просто нервы у раненого боевика, скорее всего, уже были ни к черту, сорвался, все человечество во врагах видел…
— Поехали! — распорядился полковник, прижимая ладонью наушник.
Под пули подставляться никто не стал, просто-напросто с двух сторон мелькнули две фигуры и слаженным броском послали внутрь, в полумрак мастерской, две гранаты. А с крыши свесилась еще одна и ловко переправила внутрь третью «гремучку» — как и, соответственно, четвертый метатель с противоположной стороны.
Полковник зажмурился заранее, но все равно по векам ударила ослепительная вспышка внутри мастерской. Еще одна, еще, еще! Невероятный грохот, раздавшийся внутри, завершился лязганьем железа, что-то звонко покатилось внутри, что-то рассыпалось… Светозвуковые гранаты сработали исправно.
Теперь все решали считанные секунды. В ушах еще стоял адский грохот, а перед глазами маячили затухающие цветные пятна, но полковник уже ворвался внутрь, там было достаточно светло — двери успели распахнуть настежь, — помня корявый чертеж, метнулся вправо, обходя подъемник, следом валили остальные, и ни у кого не было оружия в руках согласно приказу.
Пространство — не лабиринт на гектар, и Рахманин почти сразу увидел скрючившуюся на полу фигуру, еще пребывавшую в шоке от неожиданного грохота и адских вспышек света. Блудливые ручонки означенной фигуры, однако, уже тянулись проделать кое-какие манипуляции с предметом, крайне напоминавшим ручную гранату, и полковник, видя, что успевает, в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние, без замаха влепил носком тяжелого ботинка по раненой ноге, отчего фигура взвыла нечеловеческим голосом. Рахманин навалился сверху, припечатал локтем в нос, обеими руками вырвал гранату — и успел на ощупь определить, что усики не отогнуты, чека на месте…
Он так и выпрямился, не выпуская гранаты. С трудом верилось, что все кончилось — редко случается, чтобы прошло так быстро, а главное, бескровно.
Рахманин отступил в сторонку, почувствовав под ногой что-то твердое, наклонился и поднял «Макаров». На лежащего супостата уже навалились, выкрутили руки, подняли за них и за ноги и головой вперед бегом поволокли на вольный воздух. Перемещаемый груз, будучи дважды раненным, все это время орал от боли, но никого это не трогало, не самое подходящее было время, чтобы заморачиваться всевозможными гуманными конвенциями, подписанными черт знает когда и черт-те где.
Выходя следом из мастерской, полковник надеялся на чудо — теоретически рассуждая, это свободно могло случиться… Однако нет, господь бог не фраер и редко расщедривается на сюрпризы. Когда задержанного поставили на ноги и рывком, за волосы вздернули ему голову, открывая рожу для обозрения, полковник тут же убедился, что эта харя не имеет ничего общего с засевшими в подкорке, как гвоздь в доске, фотоснимками Накира и Абу-Нидаля. Совершенно незнакомая рожа, небритая, перекошенная болью… Ну ладно, в конце концов у них наконец-то был долгожданный «язык», самую малость потерявший товарный вид, но в ближайшее время явно не собиравшийся покидать наш грешный мир. А это именно то, что позарез требовалось Москве. Не может же быть так, чтобы эта скотина совсем ничего не знала. Так не бывает, ребята, небольшая банда, что маленькая деревенька: все обо всех знают предостаточно.
Обстановка давно уже нормализовалась: возле духана батоно Тенгиза еще разбирались с последними любителями съемок на мобильники, но машины уже ехали в обе стороны без задержек, белую «шестерку» откатили подальше на обочину, и вокруг нее колготились опера.
А генерал Кареев успел отдохнуть от горячки мгновенной схватки и кое-что обдумать, холодно и тщательно. Ситуация не была такой уж провальной и безнадежной — как всегда бывает, при здравом размышлении обнаружились даже кое-какие интересные нюансики, которые можно обернуть к собственной выгоде…
Он вернулся в домик. Радисты молчали, следовательно, его еще никто не вызывал, и рапорт отодвигался на какое-то время.
— Давайте того, что на абрека похож, — распорядился Кареев негромко, старательно притворяясь перед самим собой, что слева в груди под ребрами вовсе не сидит тупая противная иголочка.
Автоматчик привел молодого… точнее, попытался направить его в комнату, деликатно поддерживая под локоток. Незнакомец бесцеремонно отпихнул бойца и прямо-таки ворвался в помещение, накаляясь от ярости так, что от него, право слово, свободно можно было прикуривать.
Как и следовало ожидать, он с порога заорал:
— Вы ответите!
Сохраняя непроницаемое выражение лица, Кареев про себя тяжко вздохнул: нечто подобное, слышанное сто раз, было жутко банально и непроходимо скучно. И правозащитники на него наседали, и сварливые тетки, именовавшие себя «солдатскими матерями», и всевозможные врачи без границ, которых люди понимающие с ухмылочкой именовали «врачами без лекарств» и «ЦРУ без границ», — да мало ли какая фауна слюной брызгала и грозила мировым общественным мнением, Генеральной Ассамблеей, президентами и премьер-министрами, и чуть ли не господом богом. И ничего, перетерпелось как-то, обошлось…
