Сфинкс тоже торопится. Но без малейшего признака волнения и суеты. Начало ее работы вышло весьма и весьма недурно, а что не придется довести до конца… Что делать!..

Звонок. Сфинкс медленно дописывает последнюю фразу о гении Шиллера, о бессмертных трудах этого великого человека. Господин Шталь ходит по классу и отбирает листки.

У красной как пион Саши поставлена последняя точка. Она без помехи успела переписать все до конца.

— Благодарю вас, — сияя, обращается она к соседке, — вы спасли меня, Сфинкс!

Та смотрит на нее глубоким серьезным взором.

— Как жаль, — говорит она, отчеканивая каждое слово, — как жаль, что причина вашего спасения — ложь и обман.

— Что?

— Ну да, ведь мы преспокойно обманули господина Шталя… А разве это красиво?

Лицо Саши вспыхивает горячим румянцем.

— Ах, Боже мой! — окончательно теряясь, лепечет она… — Но ведь… но ведь все же так делают, кто не может, кто… — И, совсем уже смущенная и потерянная, она смолкает, потупив взор.

— Хотите, я буду заниматься с вами немецким? Тогда вам не придется пользоваться подобного рода услугами, — неожиданно предлагает Сфинкс.

Саша смутилась от неожиданности. Хотела отказаться, но подумала и тихонько прошептала: — Да, если это вас не затруднит.

— В таком случае приходите завтра ко мне от пяти до шести, я свободна. Мой адрес: Морская, восемь. Квартира князя N. И мы вместе приготовим следующий немецкий урок.

Теперь уже завидовали не Сфинксу. Теперь предметом зависти была Саша Роговцева. Еще бы! Сама Махрова пригласила ее к себе! Сама неподражаемая Нина Махрова, которая приезжает всегда на уроки в собственном экипаже с англичанкой и одевается с таким изяществом и элегантной простотой. Сам загадочный Сфинкс!

На Сашу Роговцеву стали смотреть с невольным почтением, хотя она была худшею в классе ученицей и не вылезала из двоек и единиц.

Саша Роговцева проникнет в роскошный дом, где живет Нина, приподнимет, как говорится, завесу личной жизни таинственного, загадочного Сфинкса. Счастливица! Счастливица! Как можно было не завидовать ей?

Сама Саша ходила с сияющим лицом, как именинница, и, отводя в переменки ту или иную из подруг, подолгу шушукалась с ними о предстоящем визите к Махровой.

— Наверное, князь ей дядя или дед, — импровизировала Саша, — и обожает «нашу». А «наша» как сыр в масле катается у него. Уж если лошади у нее такие и экипаж, так уж и комнаты, верно, — мое почтение! И лакеи в штиблетах и в красных кафтанах, и целая половина княжеского дома, по всей вероятности, отведена для нее. Наверное, обеды из десяти блюд кушает, а спит под атласным одеялом!

— Ну конечно, — поддакивала слушательница, — и ты, Саша, — счастливица, увидишь все это!

— Увижу, да! Потом приду и все вам расскажу — ничего не забуду, — великодушно обещала Роговцева, чтобы хоть немного утешить подружек.

На следующий же день Саша, вернувшись из гимназии домой, тщательно вымылась, вычистила зубы, аккуратно заплела свои густые волосы в две тугие, аккуратные косички и уже готовилась попросить у матери ради такого торжественного случая свое лучшее, сшитое ей к причастию прошлой весной голубое кашемировое платье. Но мать Саши, болезненная женщина, измученная хлопотами, работою и заботами о своей многочисленной семье, раздраженно прикрикнула на дочь:

— Да что ты, ума рехнулась, что ли! Дам я тебе лучшее платье по гостям трепать! Что к причастию — то нынче не наденешь! Неужели опять новое шить?

— Да ведь куда я иду, мама, поймите, — ухватилась за последнее средство Саша, — ведь в княжеский, дом, к самой Нине Махровой иду!

— Да хоть к самому министру, матушка! Не будет тебе платья, и баста! — окончательно вышла из себя Сашина мать. — Скажите на милость! Отец в поте лица слесарничает, чтобы ребятам дать образование маломальское, а эта… под потолок выросла, а ума не нажила. Дай ей, видите ли, лучшее платье, по улицам трепать в будни. Очень хорошая дочка! Заботливая, нечего сказать! Не ожидала я от тебя этого, Саша! — И на глазах уставшей за день женщины заблестели слезинки.

Саша скрепя сердце подчинилась. Бороться, она знала, было бесполезно. Мать, добрая и чуткая по натуре, была, однако, тверда как камень, где надо было отстаивать интересы семьи. Роговцевы были бедны. Слесарное ремесло давало не много, а тут еще хотелось во что бы то ни стало вывести в люди ребятишек, гимназистку Сашу и десятилетнего реалиста Митюшу, способного мальчугана. Жили, как говорится, в обрез, отказывая себе во всем, откладывая на воспитание ребят по копейкам. Немудрено поэтому, что малейшее проявление невнимания и непонимания со стороны детей раздражало старших.

Саша ушла из дому чуть-чуть надутая из-за того, что мать не дала ей возможности приодеться для визита.

«Княжеский дом — это не шутка. Небось, у горничной там платье лучше моего, и ботинки, наверное, без заплаток», — мысленно рассуждала девочка, шагая по длинному ряду улиц и переулков.

Но вот и княжеский дом на Морской. Красивый щегольской особняк. Львы у подъезда. Швейцар у двери в парадной ливрее.

— Вам к кому? — не совсем любезно осведомился он, бросив подозрительный взгляд на более чем скромный костюм Саши.

— Мне вашу барышню надо повидать… Она звала меня сегодня, — трепещущим голосом, оробев, произнесла девочка.

— Княжну? Ее сиятельство княжна выехали только что с мисс Финч на танцкласс к графине Ростовской, — отчеканил с еще большею важностью швейцар.

— Но как же… ведь она сама мне говорила вчера… чтобы я пришла сегодня к пяти… Готовить немецкие уроки с нею вместе, — шептала окончательно смущенная Саша.

Швейцар пожал плечами.

— Не могу знать, — произнес он равнодушно, — их сиятельство выехамши и…

— Пропустите, пожалуйста, ко мне мою подругу, Федор! — услышала внезапно Саша знакомый голос. Она живо подняла голову и увидела на верхних ступенях широкой, крытой коврами лестницы Сфинкса.

Та была в своем обычном коричневом платье и черном форменном фартуке, в том своем гимназическом костюме, который поражал всех девочек изящной и красивой простотой.

— Здравствуйте, здравствуйте, Роговцева! — приветливо кивая головою, кричала она сверху. — Очень хорошо сделали, что пришли! Поднимайтесь ко мне скорее. Федор, снимите с барышни пальто, — приказала она швейцару таким тоном, которого человек в ливрее ослушаться не посмел.

Через минуту ветхое, на «рыбьем меху» как говорится, пальтишко Саши висело в великолепном княжеском вестибюле, а сама Саша стремительно взбежала по отлогим ступеням на площадку лестницы, откуда навстречу ей сияли загадочные глаза Сфинкса.

— А я думала, что вас нет дома.

— Но почему же? Ведь я сама назначила вам этот час.

— Но… но… этот важный швейцар сказал, что вы уехали на танцкласс к какой-то графине. Он сказал: «Княжна уе…»

— Ха-ха, с каких это пор вы произвели меня в княжны?

И Нина рассмеялась милым тихим смехом. Потом, взглянув в растерянное и смущенное лицо Саши, расхохоталась снова.

— Ага, понимаю, — догадавшись, проговорила она, — вы считали, что ее сиятельство княжна и я — это… это одно и то же…

— Да! — чистосердечно призналась Саша. — Я думала, что князь N — ваш дядя или дедушка и поэтому прислуга называет вас, княжною.

— Нет, нет, милая Роговцева. Уверяю вас, вы ошиблись! Однако пойдем ко мне, здесь болтать совсем неудобно. Идем.

Она взяла Сашу под руку и повела через анфиладу комнат, обставленных с такой роскошью и вкусом, что у бедной дочери слесаря глаза разбежались при виде всей этой пышной обстановки. Зеркала во всю стену, тяжелые бархатные драпри, картины в золоченых рамах, роскошная мебель, мягкие как пух ковры, гобелены, статуэтки, всевозможные затейливые столики, бра на стенах, хрустальные люстры и масса дорогих безделушек — все это поражало на каждом шагу скромную гостью.

За двумя-тремя гостиными следовала длинная зала, сверкающая белизною, мраморными колоннами, венецианскими зеркалами, козетками и стульями вдоль стен, с двумя роялями по углам.