Вместо этого я нанесла ему тяжелейшее оскорбление – прогнала прочь. Прогнала в отель на южном побережье, где он встретил юную безмозглую хищницу, которой на него наплевать.

Сэра отпрянула от матери. Каждое ее слово причиняло ей невыносимую боль. Собрав все свое самообладание, она попыталась привести доводы в свое оправдание.

– Если тебе так хотелось выйти за него замуж, так взяла бы и вышла, сказала она.

Энн круто повернулась в ее сторону.

– Ты не помнишь сцены, которые ты закатывала, эти вечные скандалы между вами? Вы сцеплялись как кошка с собакой. А провоцировала ссоры ты нарочно. Это составляло часть твоего плана.

(Точно, это было частью ее плана…) – Такое происходило каждый божий день и было совершенно невыносимо. Я и оказалась перед выбором. Ричард поставил вопрос ребром – он или ты. Ты – моя дочь, моя плоть и кровь, я выбрала тебя.

– И с тех пор, – понимающе сказала Сэра, – ты меня возненавидела.

Теперь ей все стало ясно.

Она подобрала свою меховую накидку и повернулась к двери.

– Теперь, по крайней мере, мы знаем, что к чему, – сказала она.

Говорила она решительно и четко. Мысли о погубленной жизни Энн уступили место в ее голове мыслям о ее собственной погубленной жизни.

В дверном проеме она остановилась и обратилась к женщине с горестным лицом, которая ни слова не возразила на ее последнее обвинение.

– Ты, мама, ненавидишь меня – за то, что я искалечила твою жизнь, сказала Сэра. – А я ненавижу тебя за то, что ты искалечила мою.

– К твоей жизни я никакого отношения не имею, – отрезала Энн. – Ты сама сделала свой выбор.

– Давай не будем, мама? Только без лицемерия. Я пришла к тебе в надежде, что ты отговоришь меня выходить за Лоуренса. Ты прекрасно знала, что я им увлечена, но хочу от этого наваждения избавиться. И при желании ты могла бы мне помочь. Знаешь ведь, что надо говорить и делать в подобных ситуациях.

– Какая дикость! Ну зачем мне было хотеть, чтобы ты вышла за него замуж?

– Затем, что ты знала – счастлива я с ним не буду.

«Раз несчастна я, так пусть будет несчастна и она», – так рассуждала ты. Хватит, мама, играть в прятки. Признавайся, разве ты не испытала известного удовлетворения от того, что моя семейная жизнь не заладилась?

Охваченная внезапным порывом откровенности, Энн воскликнула:

– Да, иногда я думала, поделом ей, поделом.

Мать и дочь впились друг в друга ненавидящими глазами. Затем Сэра рассмеялась, громко и неприятно.

– Ну вот мы и поговорили! Прощай, дорогая мама!

Она простучала каблуками по коридору и решительно захлопнула за собой дверь квартиры.

Энн осталась в одиночестве.

Все еще дрожа, она вслепую доплелась до кровати и навзничь кинулась на постель. Слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам, И вот ее тело содрогнулось от небывалых рыданий.

Она плакала и плакала.

Долго ли это продолжалось, она не знала, но, когда последние всхлипывания начали утихать, вдруг тихонько звякнула посуда и в спальню вошла Эдит с подносом в руках. Поставив его на тумбочку, она уселась на краешек кровати и принялась ласково гладить плечо своей госпожи.

– Ну будет, будет, голубушка моя, успокойтесь… Вот чашечка хорошего крепкого чая, и, что бы вы ни говорили, вам придется его выпить.

– Ах, Эдит, Эдит… – Энн приникла к своей верной служанке и подруге.

– Тихо, тихо… Не принимайте так близко к сердцу.

Все обойдется.

– Что я только наговорила… Что наговорила…

– Ничего, ничего. Садитесь-ка, а я налью вам чаю.

Ну-ка, выпейте.

Энн послушно села и отхлебнула горячего чаю.

– Ну вот и хорошо. Через минутку вам станет лучше.

– Как я могла – Сэре…

– Не надо сейчас волноваться.

– Но как я могла сказать ей такое?

– По мне, так лучше сказать, чем все думать да молчать. А то в душе желчь разливается. Это уж точно.

– Я была так жестока, так жестока…

– А я скажу – плохо то, что вы так долго все в себе копили. Лучше разок поругаться, чем в себе-то держать и делать вид, будто все гладко. Думать-то мы часто думаем худое, а признаваться в этом не любим.

– Неужто я в самом деле ненавидела Сэру? Мою маленькую Сэру – она была такой милой и забавной малюткой. И я ее ненавидела?

– Да конечно нет, – убежденно сказала Эдит.

– И все же ненавидела. Я хотела, чтоб она страдала, чтоб ей было больно, как мне когда-то.

– Ну вы сейчас городите бог знает чего. Вы преданы мисс Сэре всей душой, и всегда были преданы.

– Все это время.., все это время.., в глубине души у меня шевелилось темное чувство.., чувство ненависти.

– Зря вы раньше-то не поговорили да не выяснили, что к чему. Иная добрая ссора лучше худого согласья. , Энн устало откинулась на подушки.

– Но сейчас во мне не осталось ни капли ненависти, – Она даже удивилась. – Все куда-то ушло.

Эдит встала и потрепала Энн по плечу.

– Не огорчайтесь, голубушка моя. Все образуется.

Энн покачала головой.

– Никогда. Мы обе сказали друг другу такое, что никогда не забывается.

– Не правда это. Недаром в народе говорят:

– «Слово кость не ломит». Все забудется.

– Есть такие вещи – главные вещи, которые не забываются никогда.

Эдит взяла в руки поднос.

– Скажете тоже – никогда.

Приехав домой. Сэра тут же направилась в просторную комнату в глубине дома, которую Лоуренс высокопарно именовал своей студией.

Она застала его там – он распаковывал только что купленную статуэтку работы молодого французского скульптора.

– Тебе нравится, Сэра? Прелесть, правда?

И пальцы его сладострастно погладили линии изогнувшегося в призывной позе тела.

Сэру на миг охватила дрожь, как если бы она вспомнила что-то неприятное.

– Красиво, – нахмурилась она. – Но непристойно!

– Вот тебе и раз! Нежданно-негаданно в тебе вдруг пробуждаются пуританские настроения. Как странно, что они до сих пор живы в тебе.

– Но статуэтка бесспорно непристойная.

– Слегка декадентская,[23] быть может… Но как талантливо сделана. И с какой фантазией – Поль безусловно принимает гашиш, иначе откуда такое вдохновение.

Он повернулся к Сэре.

– Ты выглядишь еще лучше обычного, красавица моя, ибо чем-то расстроена. А огорчение всегда тебе к лицу.

– Я только что ужасно поссорилась с мамой.

– Да что ты! – Лоуренс удивленно поднял брови. – Как это на вас обеих не похоже. Энн – такая мягкая женщина.

– Ну, сегодня она мягкой не была. А я, признаюсь, вела себя кошмарно.

– Семейные ссоры вовсе не интересны, Сэра. Не стоит о них рассказывать.

– Я и не собиралась. Но мы с мамой разругались – вот что скверно. А сказать я хотела тебе совсем другое. Я думаю, что я от тебя уйду, Лоуренс.

Стин не выказал никаких чувств. Лишь поднял брови и пробормотал:

– Полагаю, что ты понимаешь, сколь неразумно это будет с твоей стороны.

– Звучит как угроза.

– О нет, всего лишь легкое предупреждение. А почему ты хочешь оставить меня. Сэра? Предыдущие жены поступали так же, но у них имелись на то веские основания, которых не может быть у тебя. Ты, например, не можешь утверждать, что я разбил твое сердце. В твоем отношении ко мне сердечности крайне мало, и ты все еще продолжаешь быть…

– Правящей фавориткой? – подсказала Сэра.

– Ну, если тебе хочется выражаться на восточный манер, то да. Я считаю тебя, Сэра, превосходной женой, и даже присущий тебе налет пуританства придает известное своеобразие нашему, надо сказать, довольно языческому образу жизни. Тобою также не могут руководить соображения, толкнувшие на развод мою первую жену. По моим наблюдениям, принципы высокой нравственности не составляют твою сильную сторону.

– Какая разница, из-за чего я от тебя ухожу? Только не делай вид, что ты действительно расстроен!