Олбани сидел у постели больной жены в Овернском замке. «Вряд ли она сумеет прожить больше нескольких недель», – говорил он себе. Тем не менее эти слова повторялись уже не раз. Анна страшно исхудала от болезни, и было удивительно, как женщина в столь немощном состоянии все продолжает жить.

– Жан, – прошептала она, протянув руку. Он взял тонкую, почти прозрачную кисть – па пей совсем не осталось плоти.

Бедная Анна! Она очень давно не была Олбани женой, но в тех редких случаях, когда он изменял ей, все-таки огорчался. Он был счастлив с Анной, пока не навалилась эта болезнь, изнурительный, многолетний недуг, не позволявший ей жить нормально, но и не отпуская из этой поистине скорбной юдоли.

Анна оставалась такой же нежной и терпеливой в болезни, как была до нее, и герцог всякий день приходил посидеть с ней и рассказывал, где сегодня охотился и какую добычу принес домой.

Но Анна знала, что муж не останется с ней навсегда. Он был человеком действия, облеченным обязательствами при дворе, а возможно, и за морем.

Шотландия! Эта страна никогда не покидала надолго ее мысли, так же как и его. Теперь Олбани умоляли вернуться, и королева Маргарита присоединяла свой голос к просьбам тех лэрдов, что были сторонниками регента, и это очень удивляло, ибо прежде они были врагами, соперничавшими за власть и опеку над юным королем.

Герцог часто думал о ней – изящной женщине, красивой и, может быть, слишком гордой, очень похожей па своего брата, что доставлял столько неприятностей Франции.

Жан ни слова не говорил об этом Анне, но догадывался, что очень скоро его призовет Франциск, и тогда уже нельзя будет откладывать. Одно время Франциск не хотел, чтобы он ехал в Шотландию, но это в те дни, когда он завел притворную дружбу с Англией и у двух королей произошла непростая, оказавшаяся одновременно и чересчур дорогой и бессмысленной для обоих королей встреча, когда принцессу Марию обручили с дофином. Но политическая сцена изменилась. Новый император Карл V навестил свою тетку Екатерину в Англии, и теперь последняя склонялась к дружбе с императором; это означало, что недолгому, как предсказывал Генрих, дружелюбию между Англией и Францией пришел конец. Вулси, каковой ведал английской внешней политикой, вне всякого сомнения, не сводил глаз с папской тиары, явно считая, что ныне император обладает тут гораздо большим влиянием, чем Франциск. Следовательно, Франции снова предстоит обхаживать Шотландию. Анна взглянула на мужа.

– Жан, ты думаешь о Шотландии? – спросила она.

Он кивнул:

– Всякий раз, заслышав во дворе стук лошадиных копыт, я гадаю, не призыв ли это.

– И ты поедешь?

– Боюсь, Франциск прикажет мне это сделать.

Она замолчала, размышляя о себе, беспомощном инвалиде, и о нем – высоком, сильном, полном жизни. «Мы стали неподходящей парой, – думала она. – Жан не тот человек, что может провести всю жизнь у постели больной. И он не высидит тут долго». Посланец прибудет скоро – Анна в этом не сомневалась.

Она была права. Через неделю от короля Франции последовал приказ. Присутствие Олбани в Шотландии – необходимо. Ему следует подготовиться и выехать без промедления.

Когда Олбани направлялся к Стерлингу, люди выходили из домов и выстраивались вдоль дороги, радостно приветствуя регента. Они надеялись, что герцог положит конец сваре между Дугласами и Гамильтонами, каковая вот-вот могла перерасти в гражданскую войну. Только Дугласы и их друзья встретили Олбани негостеприимно. Они боялись великого воина и его людей, зная, что тот приехал по приглашению не только Аррана, но и королевы.

Маргарита ждала его в замке Стирлинг, одетая в королевскую пурпурную мантию из бархата, подбитого горностаем, и роскошные золотые волосы ниспадали свободно, потому что это шло королеве больше всего.

Олбани склонился над ее рукой, и темные глаза сказали Маргарите, что она прекрасна.

«Какой мужчина! – подумала она. – Как вообще на меня могла произвести впечатление внешность Ангуса? По сравнению с Олбани он всего-навсего смазливый мальчишка».

Перед ней был мужчина, одерживавший немало побед в сражениях, сильный, рожденный повелевать. В жилах Джона Стюарта текла кровь королей, как и самой Маргариты. Он был королем во всем, кроме имени, – достойный муж для королевы.

Пир, который она велела приготовить, был роскошен. Олбани сидел по правую руку от королевы за столом, поставленным на помосте, а ноги его покоились на ковре. Маргарита отметила его учтивые манеры, неотразимую улыбку, то, как он ел мясо с невиданной в Шотландии деликатностью, не заливая жиром одежду, а беря куски лишь кончиками пальцев. Потом он аккуратно ополаскивал руки, не дожидаясь перемены блюд.

«Французские манеры! – подумала Маргарита. – И они мне очень нравятся в соединении с мужественной силой».

Он уделял королеве все свое внимание и вел себя так, как будто она и только она имеет для него значение. Уверял, что по-настоящему захотел вернуться в Шотландию, только получив ее письма с приглашением.

– Милорд, – отвечала Маргарита, – я очень хорошо понимаю, что теперь, когда вы здесь, у нас воцарится мир.

– Мое единственное желание – чтобы король был счастлив и в безопасности.

– Тогда наши стремления едины.

Глаза Маргариты сияли. Олбани позволит ей быть с сыном, он поймет, какое значение имеет мать для подрастающего мальчика. О, как она была рада его приезду! И близкое соседство этого великолепного мужчины возбуждало ее.

– Я чувствую, мы станем друзьями, – тихо проговорила Маргарита чуть хрипловатым от переполнявших ее чувств голосом.

– Я на это искренне надеюсь, – ответил он.

Менестрели играли, и королева с герцогом завели разговор о музыке – оказалось, у них сходные вкусы. Позже они первыми двинулись в танце, и; хотя больше не говорили о цели приезда регента, а полностью отдались радостям танцев и представлений, Маргарита считала, что между ними возникло понимание.

И когда в тот вечер королева удалилась на покой, ей было трудно заснуть. Она чувствовала себя молоденькой девушкой, вернувшейся с первого бала.

«Что со мной?» – вопрошала она. И понимала, что это волнение – оттого, что в ее жизнь вернулась надежда.

Они вместе покинули Стирлинг и направились в Линлитгоу. Здесь Олбани тоже принимали по-королевски: снова были пиры, танцы, и Маргарита веселилась, как юная девушка, преисполненная вновь обретенного счастья.

Олбани думал: а почему бы и нет? Это стало бы выходом из положения. И все-таки его радовало, что пока никакого решения они не могли принять. Ни один из них не был свободен. У него есть жена, пусть больная и наверняка недолговечная, но все же… У Маргариты – супруг, с коим она пытается развестись.

Она была красивой женщиной, а Олбани отличался знойным темпераментом. Никто не осудил бы его, вздумай герцог немного побаловать себя. Он любил жену, но сейчас пребывал далеко от дома, и даже Анна достаточно трезво мыслила, чтобы не ожидать от него совершеннейшей верности в подобных обстоятельствах. Все, о чем она могла просить, – чтобы муж не бросал ее, пока жива; а он и сам никогда бы такого не сделал.

Так что Олбани позволил себе последовать, куда манила его Маргарита, и если кто-то следил за ними, – а шпионы докладывали о любом шаге английскому королю, – какое это имело значение? В конце концов, долг герцога перед королем Франциском – сеять разногласия между шотландским и английским дворами.

Когда они танцевали в зале дворца Линлитгоу, Олбани сказал Маргарите:

– Мы вместе поедем навестить короля в Эдинбурге. Если я приду с его матерью, король будет знать, что я друг.

– Ничто не доставит мне большую радость.

– Выходит, я исполню сразу два своих желания одновременно… Увижу короля и доставлю удовольствие его матери.

Королева опустила глаза, чтобы он не прочел в них желание, которое она не могла скрыть. Как давно Маргарита не чувствовала себя такой счастливой!

На следующий день они отправились в Эдинбург, и, когда они въезжали в город под приветственные крики народа, глядя на вздымающуюся перед ними твердыню, Маргарита сказала: