– Вы подумаете над ней? – спросил он. – Пожалуйста, подумайте.

– Хорошо.

Она не думала ни о чем другом, пока водитель вез ее назад в дом Хока, но в результате только запуталась в бесконечных вопросах. Мог ли кто-нибудь разбить лед, сковавший сердце Хока? А если это случится, захочет ли он связать жизнь с таким человеком? А разве какая-нибудь женщина сможет ужиться с таким холодным циником, в которого превратился Хок? Джоанне казалось, что она не сможет – даже если она нужна ему не только для короткой интрижки. Она не могла черпать уверенность в хорошем происхождении, дружной семье или богатом жизненном опыте, она не была интеллектуалкой, не владела богатством – она всего лишь такая, какая есть, а этого, в чем она уже успела убедиться, недостаточно.

Прежде чем длинный шикарный лимузин остановился перед домом Хока, она нашла в себе силы взглянуть на вещи с точки зрения здравого смысла. Мечты – это одно, реальность – совсем другое. Напрасно она мучает себя. Она для Хока – каприз, кратковременная одержимость навязчивой идеей – по его собственному выражению. Но она не годится для этого – она слишком любит его.

Следующие несколько дней соединили в себе мгновенья безумного счастья и мучительную боль, разъедающий самоанализ и отчаянную тоску по несбыточному. Хок старался сделать каждую минуту Рождества памятной для нее и слишком хорошо преуспел в этом, усугубив ее душевное смятение. Вскоре Джоанна даже начала подозревать, что сходит с ума, особенно когда Хок после того, первого вечера превратился в идеального хозяина – очаровательного, внимательного, любезного, забавного – и все это время держался от нее на почтительном расстоянии.

В Сочельник он устроил вечеринку, которая началась с певцов, исполнявших рождественские гимны, одетых в викторианские костюмы, с фонариками в руках, и закончилась, когда часы пробили полночь, горячим глинтвейном и миндальными пирожками.

Проснувшись на следующее утро, Джоанна обнаружила в ногах мешок с подарками – она понятия не имела, когда его туда положили. Хок пришел и сидел с ней на кровати и разбирал подарки, был дружелюбен, весел и… сдержан. Он поцеловал ее и пожелал счастливого Рождества, но это был братский поцелуй.

День они провели вместе с Джедом, и Джоанна надела рубиновый кулон и браслет, которые подарил Хок, – они, конечно, стоили сумасшедших денег, – и все это время она ждала знака или слова, которые сказали бы ей, что она значит для него нечто большее, чем… Чем что? – спрашивала она себя ночью в постели. Кто она ему? Джоанна горько заплакала и так и уснула в слезах.

В последний день ее пребывания в Америке Хок вез ее домой от своих друзей – уже немолодой супружеской пары, но очень приятной и забавной. Солнце садилось, и небо переливалось золотым, пурпурным и алым.

– Красиво, правда? – Он остановил автомобиль на вершине холма, где силуэты обнаженных деревьев четко вырисовывались на фоне великолепного неба, и Джоанне показалось, что, кроме них, на земле больше нет ни одного человека. – Когда я дома, то часто приезжаю сюда в это время суток, чтобы полюбоваться закатом.

– В самом деле? – За последние несколько дней перед ней все больше раскрывалась другая сторона его натуры – мягкая и чувствительная. Джоанна узнала, что он не стесняется признаваться в любви к природе и искусству, что может встать на четвереньки и играть с детьми своих друзей беззаботно, словно пятилетний ребенок, что любит животных и нежен со слабыми и беззащитными. Но лучше бы она не знала об этом, это не помогало ей справиться со своей любовью, которая обречена умереть.

– Моя мать тоже приезжала сюда, – продолжал он спокойно. – Она обычно объясняла это тем, что прогуливает собаку, но после ее смерти… – Он замолчал и глубоко вздохнул, прежде чем заговорить снова. – После ее смерти я понял, почему ей иногда хотелось побыть одной.

– А что случилось с собакой? – Это был глупый вопрос, Джоанна поняла это сразу после того, как задала его, но выражение его лица было таким, что у нее разрывалось сердце.

– С Берти? Он умер вскоре после ее гибели. – Хок оторвал взгляд от ветрового стекла и посмотрел на нее, в сумерках его синие глаза казались серебристыми. – Он был уже старый, мама купила его, когда меня отдали в школу – наверное, для компании, – а когда ее не стало, он очень быстро сдал. Он обожал ее.

– Она, наверное, была чудесной женщиной, – проговорила Джоанна тихо.

– Да. – Он повернулся к ней всем корпусом. – И очень похожа на тебя.

– На меня? – Она задержала дыхание, но тут же напомнила себе, что в самом деле это ровным счетом ничего не значит.

– Да, на тебя, – повторил он хрипло, лаская ее взглядом. – У тебя сейчас волосы словно охвачены пламенем, а глаза огромные и золотые. Я хочу тебя сильнее, чем когда-либо хотел других женщин, тебе это известно, Джоанна? Прежде я никогда не действовал так осторожно и терпеливо.

– Тебя увлекает роль охотника за дичью? – спросила она прямо.

– За дичью? – Он насупил черные брови. – Значит, вот как тебе это представляется? Я не думаю о тебе как о жертве, Джоанна, скорее наоборот. Я считаю тебя красивой, очаровательной женщиной, которая умеет тем не менее держаться на плаву в этом безумном мире, и делает это достойно и мужественно. Нам будет хорошо вместе, ты это знаешь. И я имею в виду не только физическую близость, – говорил он, его красивое лицо скрывала тень. – Я хочу, чтобы мы были вместе, Джоанна, хочу просыпаться утром и видеть тебя рядом и знать, что и вечером ты тоже будешь здесь и мы сможем обсуждать все, что случилось за день. Я хочу есть вместе с тобой, смеяться с тобой, переживать хорошие и плохие времена с тобой…

– Как долго? – с трудом выдавила Джоанна.

Это не было предложением руки и сердца, в его красивых синих глазах – зеркале души – она видела только одну тьму.

– Разве это имеет значение? – спросил он вкрадчиво. – Разве нельзя испытывать благодарность за каждый новый день и радоваться друг другу, сколько бы это ни продолжалось? Я не обижу тебя, Джоанна, поверь мне.

– Хок, я уже говорила тебе раньше…

– Я позабочусь о тебе, Джоанна, – произнес он бесстрастно. – Ты сможешь оставаться независимой. Я куплю тебе дом, машину, оформлю пожизненное обеспечение, которое даст тебе уверенность в будущем и позволит быть свободной в своих действиях.

Он не понимал, не мог понять ее. Джоанна на миг крепко зажмурилась, потому что видеть его было слишком больно. Ей не нужны были независимость, обеспечение и пожизненное богатство, ей нужен только он, их общий дом, дети, ей хотелось зависимости – добровольной зависимости ради его любви.

– Джоанна? – Она открыла глаза и увидела, что он напряженно смотрит на нее. – Я для тебя хоть что-нибудь значу?

Этого она не могла отрицать. В следующую секунду он припал губами к ее губам, и ощущение, которые они испытали при этом, могло быть сравнимо со взрывом. Он с силой прижал ее к себе, она обхватила его за шею, и это объятие в лучах заходящего солнца было таким страстным, что воздух в машине зазвенел от напряжения.

– Ты – моя, ты это знаешь, ты не сможешь отступиться… – прошептал он, касаясь настойчивыми и требовательными губами ее нежной шеи, затем снова поцеловал ее с неистовой пылкостью. Это было не похоже на все их прежние поцелуи. Джоанна знала, что должна устоять, но до чего это было трудно! Она таяла в его руках.

Он только что хладнокровно перечислил преимущества, которые она получит, если согласится стать его любовницей. После этого уступить было невозможно. Но по-своему он был честен с ней… Коварный голосок упорно вел свою разрушительную работу. Не лучше ли согласиться на его условия в надежде, что их отношения перерастут в нечто большее, что в один прекрасный день он поймет, что любит ее, не может жить без нее?

Она слышала легкие стоны, скорее напоминавшие всхлипы, и поняла потрясенно, что они срываются с ее собственных губ, что означает конец самообладанию. И Хок, конечно, понял, что с ней творится, и еще крепче сжал в объятиях ее податливое тело.