– Не ори, – рявкнул Мартынов, – ты кто?
– Соседка, рыдающе ответила она.
– Значит, муж в командировке, а ты к Паше? Вон отсюда!
Голая баба пролетела сквозь строй изумленных чекистов.
– Начинайте обыск, – скомандовал Мартынов, – да прикройте этого любимца женщин.
С Паши сняли наручники, и он стал медленно одеваться.
Из кармана брюк один из чекистов вынул наган.
Мартынов крутанул барабан.
– Четыре патрона. Три ты в Леонидова выпустил. Так.
Оперативники складывали на стол найденные улики.
Три забандероленных пачки червонцев.
Мартынов взял, посмотрел.
– Ну вот, Паша, эти денежки ты намыл в Старо-Ваганьковком. Правильно. Ну, молчи, а номера на бандеролях сходятся. Где деньги, сука?
Паша молчал.
– Сизов, – крикнул Мартынов.
– Я, товарищ начальник.
– Принеси из машины паяльную лампу и поджаривай ему яйца, пока не скажет, где деньги.
– Не надо, я про ваши приемчики наслышан. Откройте шкаф.
Мартынов открыл.
– Выньте одежду.
Мартынов вынул на пол брюки, пиджаки, сорочки, куртки.
– Отодвиньте стенку.
Мартынов отодвинул.
Там был схрон. Пачки денег плотно лежали у стены.
У дома на Дорогомиловской заставе шел бой.
Муравьев выбросил в окно третью гранату.
– Приказано брать его живым, товарищ Тыльнер.
– Знаю. Вот что огонь по окнам из всех стволов. Прикрой меня.
Чекисты открыли огонь из карабинов и пистолетов.
Летели куски стены, вылетали со звоном стекла.
Тыльнер, пригнувшись, побежал к дому, прижался спиной к стене.
Махнул рукой.
Огонь прекратился.
Он заглянул в окно.
В комнате, посеченной пулями, у печки-голландки с отбитым кафелем сидел человек и набивал барабан нагана, рядом лежала граната «мильс».
Тыльнер подтянулся за подоконник и прыгнул в комнату.
– Все, Муравьев. Руки в гору!
Муравьев захлопнул недозаряженный барабан.
Но Тыльнер выстрелил первым.
Наган выпал из раненой руки.
Муравьев потянулся к гранате.
Тыльнер поднял ее, сунул в карман.
– Все, брат, отбегался.
Не поворачиваясь спиной к раненому и не опуская оружие, он подошел и крикнул:
– Давай сюда!
Весна в Москве
Леонидова никто не встречал.
Он сам попросил об этом.
Олег вышел из больницы.
Сел в трамвай.
И повез его двухцветный вагон через московскую весну.
Мимо особняков, прудов, на которым поломался лед. Мимо почерневших во дворе сугробов, деревьев, приготовившихся зазеленеть.
На Страстной он вылез из трамвая. Перешел на Тверскую, вошел в Гнездниковский.
От открыл дверь квартиры, и на грудь ему прыгнула огненно-рыжая кошка.
– Нюшенька, милая.
Леонидов погладил ее, положил на постель.
Пошел на кухню, разжег примус.
Он вернулся в комнату с чашкой кофе.
Нюша радостно каталась по кровати.
Он подошел к окну.
Над городом вставала стена весны, и это было похоже на предчувствие счастья.
МХТ
И упал тяжелый занавес, на котором среди складок лежала стремительная чайка.
Зал выдержал паузу и взорвался аплодисментами.
Занавес поднялся.
Счастливые актеры вышли на поклон.
Им кидали цветы, букеты клали прямо на сцену.
Выросли на ней несколько корзин.
– Лескова! Браво! Лескова! Бис!
Татьяна вышла и низко поклонилась.
Занавес опустился.
Но зал снова потребовал актеров и аплодировал громко и долго.
Олег Леонидов поднялся к артистическим уборным.
Мимо него бежали гримеры, костюмеры, помрежи, еще какие-то театральные люди.
Он сел на маленький диванчик напротив Татьяниной гримуборной.
В конце коридора послышались громкие голоса.
Татьяна, окруженная актерами, шла как императрица со свитой.
Цветы. Цветы.
Радость. Поздравления.
– Ты посмотри, – сказал Михаил Романович, – что делает на этом пуфике Леонидов?
Олег встал.
– Жду премьершу, чтобы поздравить.
– А где цветы, шампанское? – ехидно спросил «благородный отец».
– Все на месте, – засмеялся Олег, – Танюша, ты играла необыкновенно.
В гримуборной стояла корзина цветов, на столике стояли бутылка шампанского и бокалы.
– Вот это дело, – Михаил Романович бросился открывать бутылки.
– Это тебе самый главный цветок.
Олег протянул Татьяне темно-синюю бархатную коробочку.
Она открыла ее.
Маленькая серебряная роза переливалась на синем бархате.
– Господи, – сказала актриса за спиной Татьяны, – какая прелесть.
– Олег!
Татьяна обняла его.
– Теперь эта роза на всю оставшуюся жизнь будет моим талисманом.
– Дай Бог, чтобы ты жила долго-долго.
Олег поцеловал ее.
А в гримуборную набивался бесцеремонно-веселый актерский народ.
Руки тянулись к бокалам.
«Благородный отец» поднял бутылку и вылил в стакан несколько капель.
– Все, друзья. Праздник окончен.
– А вот и нет, – засмеялся Олег. – Все в «Домино» к накрытым столам.
Кафе «Домино»
В зале кафе стоял один длинный накрытый стол.
Вокруг него суетился хозяин и Шарапов.
Окорока, колбасы, всевозможные мясные деликатесы были уложены на парадные тарелки. Николай Николаевич даже дорогие приборы не пожалел.
И, конечно, бутылки, любые. Пей, что хочешь.
Банкет начался, как обычно, с веселыми тостами, пожеланиями счастья и успеха.
К Леонидову подошел Бартеньев.
– Был на спектакле, смотрел и восторгался. Татьяна Сергеевна – большой молодец. Талант. Знаете, так необыкновенно свежо, точно, трагично играла, что у меня даже глаза сырыми стали.
– Спасибо. Но лучше бы Вы об этом ей самой сказали.
– Не люблю возглашать тосты, а если доведется встретиться накоротке, непременно скажу. Еще раз поздравляю Вас.
Бартеньев пошел к выходу.
Остановился на секунду, повернулся к Леонидову.
– Я слышал, в Вас стреляли?
– Было дело.
– Продолжаете танцевать с дьяволом?
– К сожалению, такая работа.
– Бросьте. Вы столько протанцевали туров с дьяволом, что теперь можете спокойно писать захватывающие романы и пьесы.
– Не смогу. Журналистика – моя жизнь.
Бартеньев вышел.
Квартира Лены
Утром в гостиной Лена Иратова читала «Театральную газету».
Прочитала, швырнула в угол.
– Тетя! Ты читала, что эта дура Линда пишет о Татьяне Лесковой? Практически, сравнивает ее с Комиссаржевской. Но я знаю, кто устраивает эти статейки. Знаю.
Появилась тетя с подносом, на котором стоял кофейник.
– А что тебя так взволновало?
– Ну ты читала, как пишут о Татьяне Лесковой?
– Конечно. Более того, я вчера была в театре вместе с Вадимом.
– Что? – Елена вскочила. – Он был на премьере у этой шлюшки? – Более того, нас приглашали на банкет в «Домино».
– И ты пошла? – Елена театрально закрыла лицо ладонями.
– Деточка, не забывай, что я тоже актриса, – тетя разлила кофе, намазала маслом бутерброд, положила сыр.
Лена молчала.
Тетя откусила бутерброд и начала пить кофе.
– И ты спокойно пьешь кофе!
Лена вскочила.
Лицо ее покраснело и сразу постарело.
– Значит, вы с Вадимом пошли смотреть эту шлюху?
– А потом в «Домино», – тетя налила себе вторую чашку кофе.
– Значит, ты все видела?
– Что ты имеешь в виду?
– Своего любимчика Леонидова.
– Видела. Они чудная пара, и я очень пожалела, что ты ушла от него.
– Он ничего не мог мне дать.
– Мог, то, что дороже колец и чернобурых шуб.
– Что же это? – ехидно спросила Лена.
