– О, они что-нибудь отыщут, – заверила Эмма. – Красивые камушки или яркие листья. Девочки горазды на такое.

– Наконец ты со мною заговорила, – сказал Мэтт, бросая палку вновь. На безоблачном небе появилась широкая радуга, и собака возбужденно залаяла. – Я ценю это. Это означает, что ты готова принять мои извинения?

– Я в самом деле не хочу…

– … говорить об этом, – закончил Мэтт за нее. Он остановился и повернулся к ней лицом: – Но мы уже говорим об этом. Сейчас. Мы занимались любовью две недели назад, Эмма.

– Ты это так называешь? Я думала, это называется «заниматься сексом».

Он взял ее за руку, когда она стала удаляться от него.

– Мы занимались любовью, Эмма. И это было что-то особое. Я никогда не хотел причинить тебе боль. – Он наклонился и коснулся губами ее губ.

– Не надо, – сказала она, однако глаза ее говорили об ином. – Могут увидеть девочки.

– Они слишком заняты разглядыванием камней. – Мэтт улыбнулся. – Я прощен?

Эмма не расщедрилась на ответную улыбку.

Хотя минуло тринадцать дней, но при каждом взгляде на нее он сразу вспоминал о том, что был внутри ее тела. Вспоминал о ее коже и о том, как тесно было ее лоно. Всякий раз, как он заходил в сарай, у него перехватывало дыхание. И всякий раз он твердил себе, что не дело так зацикливаться на Эмме, что свет клином на ней не сошелся. Она – женщина из города, она здесь только на время, она ему не подходит. Но вопреки всему он стоял сейчас перед ней и жаждал вновь ее поцеловать, а единственное, чего опасался, – последствий.

– По-моему, нам надо просто держаться подальше друг от друга. – Однако она позволила ему взять ее под руку и повести вдоль русла реки. – До сих пор, как мне кажется, это действовало очень хорошо.

– А я думаю, нам следует пойти пообедать в ресторан, – воспротивился он. – Только ты и я. Тебе, должно быть, надоело готовить.

Она слабо улыбнулась:

– А тебе, должно быть, надоело есть мою стряпню?

– Любимая, этот пес и я съедаем все, что бы ты ни сготовила.

Сорроу отскочил назад и весело забегал вокруг них.

– Ты приглашаешь меня на свидание?

Он проглотил комок в горле и понадеялся, что его ответ будет правильным:

– Да, думаю, самое время. Ты согласна?

– Папа! – Мелисса неслась к ним навстречу с чем-то в руках. – Посмотри, что я нашла! – (Эмма выдернула руку из руки Мэтта.) – Но я не знаю, что это. – И девочка выронила какой-то предмет. – Что это?

Это был осколок кости. Находка помешала ему услышать ответ Эммы на приглашение о совместном обеде. Мэтт с интересом разглядывал кость.

– Я бы сказал, что это какое-то орудие язычников, возможно мотыга.

Мелисса запрыгала от радости, не обращая внимания на оклики сестер.

– Правда? Могу я взять это в школу?

– Почему бы и нет? Думаю, это сделано, скорее всего, из кости буйвола. Когда будем в следующий раз в Линкольне, можем заглянуть в Моррилл-Холл и спросить.

– Здорово!

Он протянул кость Эмме:

– Ты когда-нибудь видела такое?

– Нет. Никогда. – Она вернула находку его дочери.

– Не зря говорят: белая, как кость, да?

Мелисса покачала головой:

– Белая, как загадка. Белая, как вода.

– Этот ручеек коричневый. Как грязь, – сказал Мэтт. – Что ты видишь в нем белого? Его дочь вздохнула:

– Иногда он белый, когда на него падает солнце.

– Ого.

Эмма сказала, что из нее выйдет художник. Мэтт догадывался, что они видят вещи вокруг по-разному, потому что в его глазах ручей был коричневым, и только.

– Невероятно, что ты что-то нашла, – сказала девочке Эмма. – Покажи мне где.

– О'кей.

Теперь не он, а его дочь взяла Эмму за руку. Мэтт стоял на речном берегу и следил, как они бегут туда, где остальные склонились над холмиком под тополями. Он боялся, что Эмма уедет, когда у Макки перестанет болеть ухо, однако она осталась. Не из-за него, он не строил иллюзий на свой счет, просто Эмма знала, что Рут не справиться с девочками одной. Его тетка по-прежнему почти не вставала с дивана, ковыляла на кухню лишь затем, чтобы поесть, и он знал, каких мучений ей это стоит. Он полагал, что Эмме тоже это известно. Однако что произойдет, когда Рут переедет в свой дом и Эмму больше ничего не будет удерживать?

Мэтт поспешил присоединиться к своей семье. Он знал, что в случае нужды найдет кого-нибудь, кто позаботится о его девочках. Однако заменить Эмму будет непросто.

Его бросало в жар от одних лишь раздумий на эту тему.

Эмма маялась всю неделю, не в силах прийти наконец к какому-то решению. В воскресенье она ездила в Норт – Платт покупать себе платье на те деньги, что приберегла. Она не могла пойти в ресторан (если вообще могла решиться на такой шаг) в джинсах и тенниске. Она купила также бледно-зеленый вязаный свитер под цвет шерстяных носков. И денег еще с избытком оставалось на то, чтобы купить билет на самолет до Чикаго, что при необходимости ей придется сделать.

Она уточнила стоимость билета в маленьком аэропорту Норт-Платта просто для собственной уверенности.

Оставшиеся дни недели были такими же, как обычно. Эмма сопровождала девочек в школу и обратно, покупала продукты, готовила еду и даже (когда не было выбора) хваталась за пылесос и чистила ковры. Макки непрестанно болтала о своем грядущем дне рождения. Как-то днем приходила подруга Марты, чтобы поупражняться в балетном танце. А однажды утром она присоединилась к двум женщинам-матерям и пила с ними кофе в кафе, пока воспитатели детского сада совещались. Она по-прежнему валилась в кровать от усталости около половины десятого, однако больше не плакала, когда не ладилось с приготовлением того или иного блюда. Томсоны в любом случае съедали все.

– Ты пропустишь передачу!

– Иду!

Эмма поспешила вниз, уложив прежде в постель для послеобеденного отдыха Макки и Мелиссу.

Она обогнула угол гостиной и уселась на стул лицом к телевизору. Рут объяснила ей сюжет «Дней нашей жизни», и теперь она была так же подкована, как и старая дама.

– Вот, – сказала Рут, вручая ей крохотный прямоугольник, который когда-нибудь в следующем тысячелетии должен был превратиться в покрывало из шерсти афганских коз. – Я прошлась и закрепила эту выемку, и я не вплетала зеленой пряжи, поэтому, когда пожелаешь сменить цвета, можешь связать зеленый.

– Спасибо. – Эмма никогда не делала ничего подобного, только подсчитывала вышитые салфетки на уроке домоводства у мисс Финч. В Небраске мисс Финч не продержалась бы и трех часов. – Я по-настоящему ценю ваши уроки вышивки тамбуром.

– Не могу поверить, что ты начинаешь с нуля. Когда ты берешь вязание и приступаешь к работе, той указательный палец находится в абсолютно правильном положении.

Эмма уложила пряжу на колени и взяла крючок.

– Вы приняли лекарство?

– Забыла. – Рут вздохнула и потянулась за свои таблетками. – Я не думала, что буду так долго еть. Ненавижу причинять беспокойство.

– Вы и не причиняете, – заверила Эмма. – А кроме того, вы вынуждены оставаться здесь, пока я осваиваю вязание тамбуром.

Рут вздохнула:

– Н-да, по-моему, это означает, что я пробуду здесь чертовски долго. А ты?

Улыбка исчезла с лица Эммы, когда она встретилась глазами с больной.

– Не думаю.

– Есть причина?

– Да. Несколько.

Рассерженный отец. Жизнь в Чикаго. Лживый бывший жених. И фермер, который никогда ее не полюбит, который думает, что однажды она станет заниматься любовью с другими мужчинами. Что ж, возможно, он и прав, однако ей трудно вообразить такое, пока она по уши влюблена в Мэтта Томсона.

– Надеюсь, они хорошие, – сказала Рут, пялясь на телеэкран. – Что ты думаешь о дочери Марлены, разорвавшей свою помолвку?

– Думаю, она поступила правильно. – Эмма обмотала вокруг пальца нить желтой пряжи и во ткнула крючок туда, куда, как она надеялась, и было нужно.

– Да, пожалуй, женщина должна быть уверена в своем мужчине, прежде чем идти с ним под руку к алтарю. Вот что я думаю.