Троллейбусов было много. С легким воем тормозили они у остановки, где топтался Марципанов, раскрывались створки дверей, торопливые граждане входили и выходили, и троллейбусы, держась за звенящие провода, катили вперед.

Сперва Марципанов удобно уселся на место для инвалидов и пассажиров с детьми. Потом неспешно лег, высунув в проход между сиденьями грязные башмаки. Общественность молчала. Тогда заговорил Марципанов. Вернее, он запел. Исполнив песню, в которой не было хорошей мелодии, зато были плохие слова, Марципанов сказал:

– На кого Бог пошлет! – и плюнул через спинку сиденья.

Бог послал на худого гражданина в очках.

– А вот плеваться нехорошо, – дружелюбно упрекнул Марципанова гражданин, вытирая рукав пальто. – Не надо плеваться.

Такие слова Марципанову не понравились.

– Т-ты, гад! – сказал он и уже прицельно плюнул в худого.

– Видать, выпил человек, – сказала про Марципанова какая-то наблюдательная старушка.

Марципанов начал стаскивать с ноги ботинок.

– Безобразие! – сказала дама, сидевшая позади Марципанова. – Столько народу, и никто его не одернет!..

– В самом деле! – поддержал ее оплеванный Марципановым гражданин.

Ботинок Марципанова сбил с него шляпу.

– Вот ведь бедняга! – огорчилась старушка. – Эдак нога у него застынет. Нынче холодно.

Марципанов назвал старушку старой воблой, потянулся и сейчас же заснул.

Пассажиры троллейбуса повеселели. Однако через минуту они погрустнели, потому что Марципанов ожил.

Он сполз со своего места, отыскал в проходе ботинок и сказал неожиданно трезвым голосом:

– Граждане! Прошу внимания! Только что я провел эксперимент, сколько вы будете терпеть безобразия пьяного хулигана? И что же вышло? Вышло, что вы все стерпели! Где же, товарищи, – возвысил голос Марципанов, – ваше сознание?

Досказать ему не дали.

– Возмутительная наглость! – выкрикнул худой гражданин в очках.

– Вот, – кивнул Марципанов. – Так и надо было сказать!

– Но ведь это же издевательство! – воскликнула дама, сидевшая сзади. Бандитская выходка!

– Правильно! – сказал Марципанов. – Только чего же вы раньше молчали?

– Жулик! – уверенно сказала старушка. – Воблой называет, а сам и не выпивши!

Широколицый мужчина взял Марципанова за локоть.

– Хватит! – громко сказал он. – Я тебе покажу, как над людьми измываться. Граждане, кто в милиции свидетелем будет?

– Вы что? – сказал Марципанов, пытаясь выдернуть руку. – Я же сказал: не пил я. Это эксперимент был, понятно?

– Вот раз не пили – в милиции объяснитесь! – дернул шеей худой гражданин. – Раз трезвый плевали!

Троллейбус подъехал к остановке, и широколицый начал тянуть Марципанова к выходу. Марципанов уперся. Пока они пихались, троллейбус поехал дальше.

– Ты у меня выйдешь! – сказал Марципанову широколицый, вытирая пот со лба. – Поможете мне на следующей остановке? – обратился он к худому гражданину.

Худой гордо кивнул.

Марципанов опечалился. Он повертел головой – вокруг были нелюбезные, недружественные лица. В милицию не хотелось, и выход был только один.

Марципанов бросил голову на грудь, подогнул колени и стал валиться на широколицего мужчину.

– Ну-ну! – закричал тот, отпихивая Марципанова. – Не прикидывайся!

Марципанов качнулся в другую сторону и попытался облобызать старушку.

– Все ж таки он пьяный! – решила старушка, заслоняясь сумкой.

Марципанов опустился на пол и горько зарыдал.

– Ну! – с торжеством сказала старушка. – Как есть нажрался. Нешто трезвый так валяться-то будет?

– А зачем он про эксперименты излагал? – спросил с сомнением широколицый.

– Господи! Да по пьянке-то чего не скажешь! – разъяснила умная старушка. – Сосед мой как напьется, так все то же – про политику говорит да про экономию. Пока к жене целоваться не полезет, и не видно, что в стельку!

– Понюхать надо! – предложила дама, сидевшая сзади. – Пахнет от него алкоголем?

– Одеколоном пахнет, – сказал широколицый, посопев возле Марципанова. – Одеколон, наверное, и пил.

– Опытный, – сказал кто-то. – Все знает.

При этих словах широколицый зарделся, взял Марципанова под мышки и уложил на сиденье.

– Может, все-таки вызвать милицию? неуверенно предложил худой гражданин в очках.

Марципанову пришлось плюнуть в его сторону.

– Это другое дело, – облегченно сказал худой.

Старушка с сумкой наклонилась над Марципановым и потрясла его за плечо:

– Тебе выходить-то где, слышь, парень? Едешь-то ты куда?

– Любовь – кольцо! – промычал, зажмурившись, Марципанов.

– Ну вот, – сказала старушка. – Кто до кольца едет, помогите выйти ему. А то, не ровен час, под колесо попадет, пьяный же.

И старушка заспешила к дверям. Ей пора было выходить.

Все замолчали. Марципанов осторожно приоткрыл один глаз. Вокруг стояли люди. Добрые, внимательные, сердечные. Но трезветь не стоило. Во всяком случае до кольца.

1974

За стенкой раздался шум, послышался женский крик. Потом женский крик перешел в мужской. Что-то загремело. Потом открылась дверь, и в комнату вошла Антонина Ивановна.

– Обратно Колька напился, – сообщила она. – Клаву бьет, гад такой. Слышишь ты или нет?!

– Мгм, – сказал Сергей Антонович.

– Все вы подлецы, – сказала Антонина Ивановна.

Она хотела развить тему, но за стеной снова загрохотало, кто-то побежал по коридору, хлопнула входная дверь. Антонина Ивановна вышла посмотреть.

Сергей Антонович вздохнул облегченно, стал глядеть в окно и думать дальше.

Сергей Антонович Питиримов не мог бы с гарантией ответить, есть ли на свете телепатия. Сергей Антонович мог бы вообще послать того, кто стал бы приставать к нему с такими вопросами. Но к нему никто и не приставал. Однако с некоторых пор стали происходить вещи, которые никак не укладывались в рамки познаний Питиримова о материальном мире. И не то чтобы эти рамки были слишком узки – Антонина Ивановна выписывала популярный женский журнал, – но все же объяснить происходящее с материалистических позиций Сергей Антонович не мог. Впрочем, справедливости ради отметим, что и для большинства ученых в области человеческой психики еще имеют место белые пятна. Эти пятна и позволяют действовать феноменам, одни из которых различают цвета пальцами, другие запоминают наизусть телефонный справочник, а третьи одеваются во все заграничное, не выезжая за пределы родной области (так называемый телекинез)...

Как бы то ни было, с некоторых пор Питиримов начал получать сигналы. И тогда Сергей Антонович как бы раздваивался. Одна его половина оставалась кладовщиком инструментального склада, мужем Питиримовой Антонины Ивановны, отцом Питиримова Вовы, другая же, лучшая часть Сергея Антоновича, вступала в контакт с Гологваем.

Когда это произошло впервые, Сергей Антонович решил, что в жизни не станет больше смешивать портвейн с пивом. Однако и вечером следующего дня, проведенного с примерной трезвостью, Гологвай снова заговорил, вернее, не заговорил, а, лучше сказать, вышел на связь.

Питиримов заикнулся было насчет Гологвая при жене. Антонина Ивановна отнеслась к этому с надлежащим сочувствием. «Дура я была, когда за тебя пошла», – указала она Сергею Антоновичу и добавила, чтоб насчет рубля в субботу даже не заикался. Питиримов хотел сперва обидеться, но потом раздумал, решив, что, в сущности, Тоська и не может ничего понимать, потому что куда ей.

– Вовка! – сурово спросил сына Сергей Антонович. – Ты уроки учил?

– Ты чего? – удивился Вовка. – Мать уже в школу ходила!

– Мало ли что ходила! Ты вот скажи-ка, что у вас сейчас по географии?

– Азия, – сказал Питиримов-младший.

– А ну, скажи, – небрежно сказал Сергей Антонович, – где страна такая находится – Гологвай?

– Гологвай! – захохотал Вова. – Нету такого! Это Уругвай есть! И еще Парагвай! Гологвай! Ха-ха-ха!