Он пришел сюда не по своей воле. Еще засветло, когда «Невеста ветра» пришвартовалась и матросам, чья вахта закончилась, разрешили сойти на берег, пересмешник немедленно этим разрешением воспользовался. Ему казалось, что на берегу можно будет хоть немного отдохнуть от постоянного присутствия фрегата в своей голове, от тени, возникшей в тот момент, когда они с капитаном Кристобалем Крейном пожали друг другу руки. Его не предупреждали об этой тени; впрочем, слова и не могли передать того, что он порою испытывал, теряя себя и растворяясь в нечеловеческом разуме рыбокорабля. Грань между явью и сном сделалась слишком тонкой, и потому, наверное, он с нетерпением ждал прибытия в Кааму, где планировалась долгая стоянка.

Но его постигло разочарование: «Невеста ветра» никуда не делась, она по-прежнему пребывала рядом-и-внутри, и более того – Хаген осознал, что, даже удаляясь от фрегата, продолжает чувствовать, в какой стороне тот находится; это чувство не ослабевало, когда между ним и пристанью росло расстояние и появлялись каменные стены. Куда проще играть роль моряка, матроса, чем быть им на самом деле. Хаген всей душой пожелал бы возвращения того беззаботного времени, когда «Невеста ветра» не сидела днем и ночью в его голове, но ему мешала одна деталь: теперь-то он хорошо понимал, до чего глупым выглядел этот спектакль в глазах Крейна, всевидящего и вездесущего.

Пересмешник бродил по каамским улицам, без особого интереса разглядывая город, и на одном из перекрестков, решив свернуть направо, почему-то свернул налево – будто кто-то его подтолкнул, деликатно и настойчиво. Теперь «кто-то» хотел, чтобы он вошел в таверну. Пересмешник ненадолго замер у входа. Из-за неплотно прикрытой двери доносились неразборчивые голоса, смех, нестройный перебор гитарных струн; женский голос громко и отчетливо сказал: «Отстань!» – и сразу же раздался грохот, как будто опрокинули скамью. Ноги сами понесли его вперед, словно тот, кто им управлял, вдруг утратил терпение.

В довольно большом зале «Веселой медузы» царили шум, дым и грязь. Нос Хагена – обоняние у пересмешников было невероятно чутким, куда лучше, чем у прочих магусов, не говоря уже о людях, – разложил запах на составляющие, и едва проснувшийся голод тотчас же притих. Он машинально поправил зеленый платок, под которым прятал отросшие бело-рыжие волосы, и огляделся по сторонам. С виду публика ничем не отличалась от обычного морского люда, но особые качества, которыми посланец принцессы Ризель обзавелся за последние три с половиной месяца, позволили ему определить, что у всех присутствовавших было кое-что общее.

Точнее, кое-чего им всем не хватало.

– Ты что тут потерял? – тусклым голосом спросила девица с увядшей магнолией в корсаже. – Такие красавчики к нам заходят редко.

«И в самом деле, что мне тут понадобилось?» – подумал Хаген и невесело усмехнулся.

«Невеста ветра» больше не дергала за ниточки, управляя его телом и разумом; она наблюдала. Никаких подсказок. Пересмешник снова огляделся, надеясь заметить хоть что-нибудь полезное и понять, зачем он здесь и к чему стоит готовиться.

– Что они там делают? – спросил он, обратив внимание на группу моряков, собравшуюся в дальнем углу.

– Кого-то сейчас облапошат, – пренебрежительно отозвалась «магнолия» и, поскольку дверь отворилась вновь, мгновенно забыла о его существовании.

Хаген принялся осторожно пробираться мимо беспорядочно расставленных столов и лавок. Осторожность, впрочем, была излишней – на него никто даже не смотрел.

– …А я говорю – не сможешь! – Знакомый голос послышался еще до того, как пересмешник успел приблизиться к столу. – С твоими-то п-паль… пальцами… Тут сноровка нужна, во как!

Умберто сидел, подперев левой рукой подбородок; в пальцах правой руки он вертел кусок веревки – точнее, пальцы действовали сами по себе, беспрестанно двигались, складывая ее в замысловатые петли, и наблюдать за этим почему-то было неприятно. Помощник капитана Крейна так напился, что вряд ли сумел бы встать: у него заплетался язык, взгляд блуждал, а на щеках проступил почти горячечный румянец.

Так вот зачем «Невеста ветра» приволокла сюда Хагена…

– Чем тебе не нравятся мои пальцы? – зловеще ухмыляясь, спросил широкоплечий моряк, чей нос когда-то давно познакомился с кулаком или дубинкой, а руки, покрытые шрамами и ожогами, выглядели и впрямь неловкими. Умберто глупо хихикнул и что-то пробормотал – Хаген не расслышал ни слова. – Ты что сейчас сказал, э-э?!

– Он сказал, что мы отсюда уходим, – быстро вмешался магус.

Умберто бросил на него косой взгляд, разочарованно хмыкнул и, разумеется, даже не попытался встать.

– Ты-то откуда взялся? – неприязненно спросил верзила со сломанным носом. – В няньках у этой рыбы-балабола служишь, что ли?

Собравшиеся за столом и вокруг стола рассмеялись. Пересмешник стиснул зубы. Все не так просто: по доброй воле Умберто вряд ли уйдет, да к тому же его не захотят отпускать, раз уж он ввязался… во что? В спор? В состязание узлов? В возможную драку?

Похоже, во все сразу.

Но почему «Невеста ветра» выбрала именно его для этой миссии? Его стихия, его ремесло – изысканный обман, а не трактирный мордобой. Он, конечно, способен за себя постоять, но не против этакого громилы, да еще и с товарищами. «Невеста ветра» придет на помощь, говорили ему, не бойся за свою жизнь… Однако у пересмешника имелись особые причины опасаться ран и увечий, последствия которых для него могли оказаться гораздо серьезнее, чем для магуса из другого клана.

– Мой друг… – Пальцы Хагена стиснули плечо Умберто; тот вяло запротестовал, но пересмешник не обратил внимания. – Он, сами видите, здорово перебрал, поэтому несет всякую чушь. У него язык что помело, даже когда он трезвый…

– Мы заметили! – сказал кто-то, и моряки снова засмеялись.

«Мне не нравится этот смех, – подумал магус. – Совсем не нравится».

Верзила со сломанным носом покачал головой. Сам он был, как теперь заметил Хаген, совершенно трезв, и в его глазах плясали огоньки, неприятно похожие на те, что появлялись в глазах феникса незадолго до превращения. Остальные то и дело поглядывали в его сторону, однако и без этого было понятно, кто здесь главный.

Кто же он такой? Хаген склонил голову набок, изучая незнакомца, привычно разделяя внешность и то, благодаря чему она складывалась, – привычки, пороки, секреты, – словно собираясь его изобразить, что было бы весьма сложно из-за разницы в весе и росте. Лет сорок, хотя выглядит старше. Не привязан ни к какому кораблю. Любит выпить, любит драться и хранит какую-то нехорошую тайну, хранит очень-очень глубоко. И вот перед ним два юнца, у которых есть все – команда, капитан, молодость, здоровье, да еще и смазливые рожи, по которым так и хочется съездить огромным обожженным кулаком.

Стоп.

«Искусай меня медуза! – От досады пересмешник едва не выругался вслух. – Ожоги! Он не просто моряк без команды, он паленый…»

Теперь он чувствовал в мешанине запахов таверны еще один – необъяснимый, непохожий на все прочие, неприятные и приятные, будто вовсе непредназначенный для человечьего или магусовского носа. Описать его словами было совершенно невозможно, и пересмешник, сам не понимая почему, вдруг вспомнил, как гудят мачты рыбокорабля во время шторма и как этот звук проникает в самую душу, заставляя все тело дрожать, пробуждая желание броситься головой вниз в бездну, чтобы ничего больше не слышать.

Это был запах звездного огня – той загадочной субстанции, от которой рыбокорабли сходили с ума. Даже крупицы хватало, чтобы вызвать у фрегата приступ неукротимого бешенства, и оттого люди, волею судеб имевшие с ним дело, оказывались прикованными к земле и путешествовать от острова к острову могли разве что на борту смрадных трупоходов.

Разумеется, паленые – так их называли – не испытывали особой любви к обычным морякам. С чего бы?..

– Состязание узлов – святое дело, – тихим и зловещим голосом проговорил верзила со сломанным носом. – Твой приятель на него согласился, поэтому либо он прямо сейчас признает, что проиграл, либо ты замолкнешь и будешь смотреть, как все. Впрочем, я могу для начала вместо веревки завязать узлом тебя. Целиком или по частям.