Его величеству, судя по довольному выражению лица, тоже.

«Не мое это дело, – сказал себе пересмешник, но лишь слепой мог не заметить, как смотрел на эту пару капитан. – Совершенно не мое…»

Когда последний луч солнца растворился в чернильной мгле, «Невеста» угомонилась, но где-то за полночь в недрах корабля раздался оглушительный треск, а потом палуба заходила ходуном, как во время сильного шторма. Моряки, привычные к качке, не обратили на это внимания, а вот Хаген проснулся и больше не сумел уснуть: в душе поселилась странная тревога, а мышцы начали ныть после целого дня усердного труда. Он крутился и вертелся, не в силах улечься удобнее, и в конце концов решил, что лучше подняться из кубрика на верхнюю палубу, где можно хоть подышать свежим воздухом.

Вахтенные, увлеченные игрой в карты, пересмешника не заметили или сделали вид, что не заметили. Джа-Джинни где-то летал. Магус побродил туда-сюда, словно больной пес, и вдруг понял, что его странное состояние – всего лишь морок.

Плохо было не ему, а… кораблю.

Он испытал такое чувство, будто выбрался из облака густого тумана или дыма; или облако само отползло на некоторое расстояние, даровав ему свободу и возможность ясно мыслить. Отползло и замерло, излучая растерянность, обиду и боль. Пересмешник огляделся по сторонам и увидел все то же, что и раньше, – вахтенных, фонари в ночной тьме, огни на пристани, далекие звезды.

Нет-нет, так неправильно. Надо по-другому.

Он закрыл глаза.

На борту внутренний компас отключался, и «Невеста ветра» воспринималась иначе – то как взгляд в упор, настойчивый и нескромный, то как дыхание в затылок, легкое или не очень. Хаген не почувствовал ни того, ни другого, однако она была по-прежнему рядом, просто чуть дальше обычного. Словно дикий зверь, испуганный резким движением или громким словом, но все равно стремящийся к костру, что горит в ночи.

«Ну иди, иди сюда. Что с тобой случилось? Я… хочу помочь».

В тот же миг он ощутил себя мехом из услышанной в детстве сказки – тем самым, в котором Великий Шторм хранил подвластные ему ветра. В него вошла буря чувств и эмоций, перемешанных так, что ни одному мастеру узлов вовек не разобраться, и они лишь отчасти были человеческими. Он потерял себя почти сразу; любой разум сдался бы под натиском такого шквала. Боли не было – то, что испытывал пересмешник, оказалось превыше боли.

– сказать о том, что ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

– страшно ~~~~~ нельзя, нельзя ~~~~~~~~~

Ведь это ~~~~~~~~ опаснее всего, что~~~

~~~~~ молчание ~~~~ так лучше ~~~~~~~

Иначе ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ смерть.

Охнув, Хаген упал на колени, и вахтенные наконец-то его заметили. Подбежали, что-то спросили, но способность понимать человеческий язык вернулась к пересмешнику последней. Он смотрел на своих товарищей, растерянно моргая, и видел стоявшую за каждым из них тень – только самую малость темнее ночной черноты.

Темное облако – дым, туман? – рассеялось без остатка.

Кто-то тихонько выдохнул у него за спиной.

^– …Не переживай. Мой отец тебе поможет. У нас в Фиренце книжная лавка, ты ведь помнишь? Фиренца – владения клана Соловья. Мы подыщем тебе работу, комнату – все будет хорошо, вот увидишь!

– Я уже говорил с дядей, Трисса. Он сказал, я могу пока что жить у вас и помогать ему в лавке.

– Правда? Он… так сказал?

– Ну да.

– Странно… В лавке не так много работы, и… мы справлялись. Да. Мы справлялись вдвоем.

– Может, он намерен расширить дело? Впрочем, я говорю глупости – ведь ты бы узнала об этом первой. Трисса, ты как будто хочешь мне что-то сказать, но не решаешься.

– Нет. Нет-нет. Все хорошо. Я точно знаю, с тобой все будет…

^– …хорошо? Эй? Ты в порядке, Хаген?

Пересмешник что-то промычал в ответ и замахал руками. Матросы, ворча и ругаясь, оттащили его к корме, усадили, дали глотнуть чего-то жгучего из фляги.

– Так бывает, – сказал один из них. Флерин, вспомнил Хаген, его зовут Флерин. Лет двадцать пять, высокий и худой, с орлиным носом и без одного переднего зуба. Пересмешник почувствовал, что при желании может узнать о Флерине куда больше – кто он, откуда, как попал на «Невесту ветра», – и его пробрал озноб. – Первые полгода вообще всякое бывает. Тебе осталось еще пару месяцев потерпеть, потом – все.

– Что… все? – прохрипел Хаген.

Перед глазами у него двоилось, непрошеные сведения роились где-то рядом, ожидая дозволения. Имя второго вахтенного было Шеппи, но все звали его Корноухим. Правое ухо он потерял уже на «Невесте ветра», во время одного из сражений. Хаген это знал совершенно точно – как и то, что никто ему ничего подобного не рассказывал.

– Свобода, – сказал Корноухий, улыбаясь. – Спокойствие. Не в смысле спокойной жизни, а в смысле вот этого. – Он постучал согнутым пальцем по лбу. – Ты разберешься в том, что правильно и неправильно, и больше не будет никаких сомнений.

Хаген тихонько рассмеялся и жестом попросил еще раз дать ему флягу. В памяти всплыло: «Ты здесь навсегда». Они, похоже, сговорились…

– Я и так знаю, что правильно.

– Не-ет, – протянул Корноухий, а Флерин замотал головой. Потом они обменялись понимающими взглядами, и Корноухий продолжил: – Я здесь пять лет, он – три, так что ты с нами лучше не спорь. Вот скажи, великий умник, почему ты сюда попал?

«Потому, что Белая Цапля, повелительница вещей и людей, сказала мне: „Ступай к Крейну“, но не сказала, что делать потом. Потому, что ее сильное слово нельзя отменить, и теперь я точно сломанная кукла. Потому, что…»

– Потому, что мне некуда идти, – сказал пересмешник неожиданно для самого себя. – Я все потерял и вцепился в возможность остаться на «Невесте ветра», как утопающий цепляется за проплывающую корягу. Это трудно объяснить.

– Ну да, ну да… – согласился Флерин с сарказмом. – Надо же, какая необычная рыбка. Совсем непохожая на нас.

Корноухий ничего не сказал – просто расхохотался.

Рой, рой слов крутился вокруг разума Хагена. Стоило только попросить…

– Ладно, – сказал он примирительным тоном. – Я тупой краб. Но я исправлюсь, вот увидите.

Флерин хотел что-то еще сказать, но вдруг вскочил, как и Корноухий. Хаген растерянно заморгал, а потом увидел, что на палубу «Невесты ветра» вышел капитан.

Крейн выглядел уставшим, словно вовсе не ложился спать; он то и дело прикасался кончиками пальцев к щеке, словно мучимый зубной болью. Не обратив ни малейшего внимания на матросов, он подошел к фальшборту и посмотрел вниз.

– Пустишь? – раздался знакомый голос. – Надо поговорить.

– Не представляю, о чем, – сказал феникс, пожимая плечами. – Но если я тебя не пущу, ты пожалуешься Лайре, а он шантажом выбьет из меня какие-нибудь еще уступки, поскольку я имел неосторожность продемонстрировать, что карта мне очень нужна. Раз уж тебе этого хочется…

Его собеседница рассмеялась и через миг взлетела на палубу с легкостью белки. Это была Камэ Арлини, но вовсе не та элегантная дама, которую Хаген видел вчера, а одетая в мужской наряд путешественница и авантюристка.

– Кристобаль! – торопливо начала она, словно боясь, что Крейн передумает. – Тебе, наверное, трудно в это поверить, но я и в самом деле не желала вам зла! Я ошиблась!

– Это я уже слышал, – равнодушно отозвался феникс. – Что-нибудь новенькое есть?

Ответом ему послужила звонкая пощечина.

Вахтенные сгребли карты, подобрали флягу и растворились в темноте; Хагену пришлось хуже – он еще не до конца обрел власть над собственным телом и не смог бы ретироваться незаметно. Пересмешник поступил единственно возможным способом: закрыл глаза и притворился спящим.

– Все те же привычки? – Магус тихонько рассмеялся. – Сколько раз такое бывало. Камэ, я не настроен с тобой ссориться. Я вообще не хочу…

– Ни видеть меня, ни слышать! – перебила женщина. – Знаю! Кристобаль, я всего лишь хотела, чтобы ты вернулся… и взял меня с собой!