– Маркграф всегда был сплетником и интриганом, – заметила баронесса. – Я не сомневаюсь, что, как только он прибудет в Мелденштейн, эта история будет немедленно доведена до сведения княгини. Она будет недовольна тем, что я пренебрегла своими обязанностями. Возможно, мне не удастся сохранить свой пост фрейлины при княгине и придется покинуть двор. Если это произойдет, жизнь моя будет кончена! Клянусь, мисс Лэмберн, мне тогда незачем будет жить!
Глаза баронессы наполнились слезами, и она принялась жалобно промокать их носовым платочком.
– Умоляю вас, не мучайте себя, – мягко произнесла Камилла. – Обещаю вам, я обязательно расскажу княгине о том, как я благодарна вам за ту доброту и заботу, которые вы проявили во время нашего путешествия. Нет никакой необходимости упоминать о вашем нездоровье, и я убеждена, что княгиня скорее прислушается к моему мнению, чем к мнению маркграфа.
– О, я в этом совсем не уверена, – с несчастным видом сказала баронесса. – Ах, мисс Лэмберн, как вы могли так пренебречь светскими условностями, да еще где – в этом дворце?
– Я не понимаю, какое маркграфу дело до того, что у меня возникло желание побеседовать со своим соотечественником, чьей защите и покровительству ее высочество сочла возможным вручить меня? Баронесса покачала головой.
– Ах, моя дорогая, вы так молоды, доверчивы и невинны! Вы даже не представляете, какими завистливыми и не доброжелательными могут быть люди при дворе! Они видят дурное в каждом поступке, каждом произносимом слове! Как я ругаю себя за то, что позволила вам совершить поступок, который, по вашему мнению, является естественным и заурядным, но который может быть совершенно не правильно истолкован людьми, желающими посеять смуту.
– Но зачем маркграфу причинять мне неприятности?
Баронесса сделала неопределенный жест.
– Он всегда испытывал чувство ревности по отношению к Мелденштейну, – пояснила она. – В настоящий момент, после победы над Наполеоном, многие государства в Европе сочли бы весьма престижным, если бы их монарх взял в жены англичанку.
Камилла улыбнулась:
– От ваших слов я скоро начну раздуваться от гордости.
Но баронесса не ответила на улыбку Камиллы.
– Вы вызовете ревность и зависть у многих царствующих особ, которые будут завтра присутствовать на вашей свадьбе, – сказала баронесса. – Не только потому, что вы англичанка, но и потому, что очень красивы.
Камилле пришла в голову идея.
– Послушайте! – воскликнула она. – Если я такая важная персона или стану ею, как только надену обручальное кольцо, то в моей власти решить эту проблему. Попросите капитана Чеверли немедленно подняться ко мне.
Баронесса была ошеломлена.
– Ни в коем случае! – воскликнула она. – Как вам в голову могла прийти подобная мысль? Совершенно недопустимо, чтобы вы с ним беседовали наедине!
Камилла упрямо вздернула свой маленький подбородок.
– Либо я важная персона, либо нет, – решительно произнесла она. – Я желаю поговорить с капитаном Чеверли, а маркграф может думать все, что ему заблагорассудится. Мне совершенно ясно, что он всего лишь злобный старый болтун, и я не потерплю, чтобы он расстраивал вас подобным образом!
– О моя дорогая, умоляю вас, подумайте, прежде чем поступить опрометчиво! – взмолилась баронесса.
– Я англичанка, – заявила Камилла, – и принятые в Мелденштейне или в Вестербалдене условности пока еще меня не касаются. Пригласите сюда капитана Чеверли, или я пошлю за ним Розу.
От этих слов баронесса пришла в крайнее возбуждение.
– Это недопустимо, совершенно недопустимо! – с трепетом воскликнула она. – Хорошо, я пойду сама и сделаю все, что от меня требуется, хотя, мисс Лэмберн, меня бросает в дрожь при мысли, какие это вызовет пересуды! Вы даже не представляете, какие пойдут разговоры!
– Пусть говорят, – решительно заявила Камилла, но баронесса в состоянии чрезвычайного волнения уже покинула будуар.
Камилла повернулась к окну и стала ждать Хьюго Чеверли. Словно сама судьба не позволила им расстаться на такой драматической и печальной ноте. Как прекрасно снова оказаться рядом с ним, хотя бы на несколько мгновений! Сердце Камиллы замерло при мысли об этом.
Как и любая женщина на ее месте, она подбежала к камину и, приподнявшись на носках, оглядела себя в зеркало. Шляпка, украшенная бело-розовыми перьями и лентами, была ей очень к лицу, но Камилла видела, что уголки ее губ были трагически опущены, а под глазами легли темные тени от пролитых ночью слез.
Именно в этот момент в памяти ее всплыли слова матери. Леди Лэмберн одевалась, собираясь ехать на какой-то прием, как вдруг неожиданно ее ногу пронзила острая боль. Камилла, увидев, как мать, надевая с помощью служанки платье, поморщилась от боли, воскликнула:
– Ты так страдаешь, мама! Разве тебе обязательно идти на этот прием? Это совсем не доставит тебе удовольствия, если ты себя плохо чувствуешь!
– Твой отец был бы очень огорчен, если бы я отказалась сопровождать его, – ответила леди Лэмберн. – Мужчинам быстро надоедает общество больных и унылых женщин.
– Но разве папе когда-нибудь было скучно с тобой? – запротестовала Камилла.
Леди Лэмберн улыбнулась.
– Когда я выходила замуж за сэра Горация, он был очень красивым мужчиной, – сказала она. – К тому же он умеет так мило ухаживать за дамами. Многие очаровательные женщины бросали на него влюбленные взгляды, но он никогда не обращал на них ни малейшего внимания. Если меня не будет рядом с ним, возможно, ему будет труднее устоять против их льстивых речей.
– Ах, мама, – смеясь, воскликнула Камилла, – какого же мнения ты о бедном папе!
– Бедный папа ничем не отличается от других мужчин, – ответила леди Лэмберн. – Любого из них так легко сбить с пути истинного.
– Но папа обожает тебя, – возразила Камилла.
– Я знаю это, – согласилась леди Лэмберн, и глаза ее засветились мягким блеском, – и я тоже люблю его всем сердцем. Именно поэтому, Камилла, и стоит немного потерпеть, главное, чтобы папа об этом не знал.
– Ты хочешь сказать, что не расскажешь ему о своем недомогании?
– Нет, не расскажу, если не возникнет необходимости, – ответила леди Лэмберн. – Я уже говорила тебе, Камилла, и ты должна запомнить на всю жизнь: мужчины любят, чтобы их развлекали, они обожают быть в центре внимания. Женщина, постоянно и надоедливо толкующая о своих недомоганиях и пытающаяся вызвать к себе сочувствие, им до смерти скучна.
– Ты еще говорила, что мужчинам также скучны несчастливые женщины? – спросила Камилла, пытаясь докопаться до сути.
– Посмотри на людей, собравшихся на какой-либо прием. Вокруг каких женщин мужчины вьются, словно глупые мотыльки? Вокруг веселых, занятных и остроумных. Они не обязательно должны быть красивыми, они могут вовсе не быть изящными, но если они забавны, это все, что требуется их восторженным поклонникам.
Камилла вспомнила слова матери, когда была в Лондоне. Наилучшие партии делали отнюдь не самые красивые девушки, а чаще всего те, которые обладали веселым нравом и живостью натуры, передававшиеся окружающим.
Камилла чувствовала себя тогда совершенно не в своей тарелке. Ей было трудно казаться забавной, когда все вокруг было так ново и непривычно. Она не знала последних сплетен и новостей, не знала даже порой, с кем разговаривает.
Только вернувшись домой после всех этих приемов и званых вечеров, Камилла осознала, так плохо ей удалось выполнить наказ матери. Одно дело было болтать с Джервезом, с отцом или с молодыми сквайрами, живущими по соседству, и совсем другое – найти, что сказать, глядя в вежливо-скучающее лицо светского щеголя и чувствуя ту снисходительность, с которой они относились к молоденьким девушкам.
– Боюсь, я выглядела как полная идиотка! – смеясь, рассказывала она матери. – Впрочем, для меня это не имеет никакого значения! У меня не было ни малейшего желания задерживаться в Лондоне и на званых вечерах нагонять скуку на разодетых джентльменов точно так же, как они нагоняли ее на меня!
