– О, моя любовь, когда вы говорите такие слова, я теряю рассудок при мысли, что не могу спасти вас от этой тяжелой, бессмысленной жертвы. Но что я могу поделать? Однажды, когда за мной особенно настойчиво охотились кредиторы, я обратился к герцогу, своему кузену. Мой отец был болен, я был не в состоянии помочь ему и надеялся, что кузен хотя бы сможет одолжить мне денег, чтобы мой отец провел последние годы своей жизни в относительном комфорте.
– И он отказал?
– Он сказал мне, что видит в больных родственниках не больше пользы, чем в одряхлевших старых пенсионерах.
– Какая жестокость! – воскликнула Камилла.
– Из его слов я понял, что он фактически отказывал в помощи пенсионерам, которым в поместье Элвестон во времена моего деда всегда были обеспечены уход и забота. Я сказал своему кузену все, что я думаю о его мелочной экономии, граничащей со скаредностью. Вероятно, я говорил очень убедительно, так как больше он не поддерживает со мной никаких отношений.
– Судя по вашему рассказу, это презренная личность! – воскликнула Камилла.
– Старые друзья позаботились о моем отце в последние годы перед его смертью, – добавил Хьюго. – Перед этими людьми я в неоплатном долгу. Для меня это долг чести, который я дал обет выплатить, что на самом деле я постепенно и делаю. Я рассказываю вам это, моя любовь, только затем, чтобы вы знали – у меня нет ничего, что я мог бы вам предложить.
– Для меня лично это не имеет никакого значения, – откликнулась Камилла. – Но точно так же, как вы хотели облегчить жизнь своему отцу, я должна позаботиться о своих родителях. Моя мать больна, и те деньги, которые я смогу присылать им, помогут облегчить ее страдания, а может, и на несколько лет продлят ее жизнь.
– Я понимаю, да, я все понимаю, – сказал Хьюго, – но это означает лишь одно, что мы с вами по-прежнему находимся в плену у проклятых денег! И хотя мне хочется закричать: «Будьте вы прокляты!», на самом деле мы ничего не можем изменить.
– И нам остается лишь сказать друг другу: «Прощай!», – произнесла Камилла, и у нее перехватило дыхание.
Она дотронулась до его руки и почувствовала, что от этого прикосновения Хьюго замер, а потом прильнул к ее ладони долгим, томительным поцелуем, заставившим ее затрепетать.
– В один прекрасный день… мы, возможно, будем вместе где-нибудь… в моем… заколдованном море, – пыталась сказать Камилла, но слезы, струившиеся по щекам, душили ее, и голос ее прервался.
– Единственное, что поможет мне сохранить рассудок, – сказал Хьюго, – это мысль о том, что когда-нибудь мы снова встретимся, но при иных обстоятельствах.
Хьюго поднялся со скамейки, не глядя на нее, и она почувствовала, что он больше не доверяет себе. Не произнося ни слова, они прошли через парк и подошли к дверям.
– Будет лучше, если дальше вы пойдете одна, – сказал Хьюго, когда они вошли внутрь.
На мгновение Камилла замерла. С очень бледным лицом и потемневшими от боли глазами она молча смотрела на Хьюго. Они стояли, словно окаменев, и казалось, что между ними протянулась какая-то невидимая волшебная нить, благодаря которой они, не говоря ни слова и не прикасаясь друг к другу, слились в единое целое.
– Прощай, моя маленькая возлюбленная, единственная из встреченных мною истинно безупречная женщина, – сказал Хьюго.
– Я люблю… тебя, – сквозь слезы прошептала Камилла, – я буду… любить тебя… вечно.
Не сказав больше ни слова, она развернулась и стала подниматься по лестнице. Она знала, что Хьюго смотрит ей вслед, и чувствовала, что если сейчас оглянется, то не сможет совладать с собой и, стремглав сбежав вниз, бросится к нему в объятия.
Камилла сознавала, что от Хьюго потребовалось сверхчеловеческое напряжение воли, чтобы не прикоснуться к ней. С ее стороны было бы недопустимо подвергать его еще большему соблазну. И все равно ей так хотелось быть рядом с ним, что она испытывала почти физическую боль, мучаясь при мысли о разлуке, которая ждала их впереди.
Девушка поднялась по лестнице и бесшумно проскользнула по коридору к дверям своей спальни. Она вошла в комнату, заперла двери и бросилась лицом вниз на кровать, трепеща от странного, смешанного с горечью сладостного чувства, которое вызывала в ней мысль о том, что он любит ее. Это чувство было невыносимо прекрасным, несмотря на то, что ей суждено было расстаться с Хьюго.
Когда Камилла скрылась из вида, Хьюго долго стоял внизу, глядя невидящими глазами на опустевшую лестницу. Неожиданно его охватила страшная усталость, словно его страсть и необходимость сдерживать себя отняли у него все силы.
Почувствовав жажду, Хьюго решил вернуться в игорный зал и выпить стакан вина. Но вдруг он понял, что не в силах вынести вид смеющейся и веселящейся толпы людей, беспечно швыряющих тысячи золотых монет на карточный стол.
Деньги! Деньги! Хьюго ненавидел самый звук этого слова. Это деньги отнимали у него единственного человека, который был ему дороже всего на свете. Именно из-за денег он так страдал, когда был до беспамятства влюблен в Анастасию. Сейчас Хьюго понимал, как с его стороны было по-юношески глупо хоть на одно мгновение подумать, что для Анастасии его любовь могла бы заменить хотя бы в малой степени то огромное богатство, которым обладал ее муж.
«Как же мы уязвимы в молодости», – пробормотал он про себя и, прогнав прочь воспоминания об Анастасии, стал думать о Камилле.
Погруженный в свои мысли, Хьюго миновал пустынный коридор и добрался до своей комнаты. Открыв дверь, он сразу почувствовал так хорошо знакомый ему аромат экзотических духов. Стоя в дверях, он увидел у кровати догоравшую свечу, бросавшую отблеск на темный полог большой резной двуспальной кровати.
Хьюго припомнил, что велел Харпену не дожидаться его. Харпен ни за что не оставил бы горящую свечу, ибо всегда считал это очень опасным. Да и аромат духов был легко узнаваем. Ступая на цыпочках, Хьюго прошел немного в глубь комнаты. Как и следовало ожидать, он увидел на подушках рассыпавшиеся веером черные, как смоль, волосы Анастасии. Было совершенно ясно, что она ждала его, но не дождалась и в конце концов уснула.
Хьюго вышел из спальни, бесшумно закрыл за собой дверь и пошел вдоль по коридору. Он помнил, что там была свободная спальня, та самая, в которой он ждал, пока Камилла одевалась. Утром, если возникнут вопросы, он скажет, что был настолько пьян, когда отправился спать, что совершенно забыл, где его комната.
«Возможно, это и отступление перед лицом врага, – подумал Хьюго, – но иногда следует любой ценой избегать открытого боя».
В пустой спальне Хьюго раздвинул шторы и открыл окно. При бледном свете луны он нашел постель, снял фрак и туфли и бросился на кровать. Он был уверен, что не сможет уснуть: ему хотелось снова и снова вспоминать чудесное выражение глаз Камиллы, когда она мягко произнесла: «Я люблю вас!».
Камилле тоже не спалось. Она сняла вечернее платье и положила туда же, где до этого его оставила Роза. Камилла старалась не думать о том, что будет завтра, что ждет ее впереди. Она отдалась мыслям о Хьюго, о его словах, тех самых, которые навеки запечатлелись в ее сердце. Наконец ее грезы, ее мечты, которые она лелеяла так долго, стали явью.
– Я люблю тебя, я люблю тебя, – шептала Камилла, и у нее было такое чувство, будто Хьюго слышит ее.
Наверное, она, в конце концов, все-таки уснула, потому что, когда утром Роза вошла к ней, Камилла с трудом вспомнила, где находится.
– Мы должны выехать очень рано, мисс, – сообщила Роза. – До границы еще далеко, и вас будут сопровождать солдаты. Только вообразите, мисс, ну прямо как короля!
Камилла встала с постели и подошла к умывальнику.
– Полагаю, от них будет много пыли, – пренебрежительно заметила она, – и я прибуду в Мелденштейн вся покрытая грязью, что меня вряд ли украсит.
– Я уверена, они приложат все усилия, чтобы не доставлять вам беспокойства, – заверила ее Роза. – Баронесса сказала, мисс, что сегодня вам следует надеть один из самых парадных туалетов и бриллиантовое ожерелье, которое вам прислал князь.
