Камилла долго не могла уснуть. Перед ее глазами стоял Хьюго Чеверли. Один раз ей показалось, будто она услышала какое-то движение за дверью, но остальное время стояла полная тишина. Однако Камилла так явственно ощущала его присутствие, словно он сидел возле ее кровати.
Снова и снова повторяла про себя Камилла его последние слова. Значит, он все-таки думал, что она прекрасна! Несмотря на все его злые слова, несмотря на циничный и насмешливый вид, Хьюго Чеверли считал, что она прекрасна!
Эта мысль успокоила ее, и девушка уснула. Когда ее разбудил легкий стук в дверь, ей показалось, что она спала всего несколько минут.
Через щели в закрытых ставнях пробивался свет. Вставало солнце. Камилла поднялась, тщательно завернулась в халат и подошла к двери. Открыв ее, она увидела на пороге Хьюго Чеверли.
– Никаких злоумышленников, – сказал он с улыбкой, и Камилла, забыв свою робость, улыбнулась в ответ. – В вашей комнате никого нет. На конюшне вовсю кипит работа, и горничные уже встали. Вы можете больше не опасаться непрошеных гостей.
– Спасибо, – сказала Камилла. – Спасибо за вашу заботу обо мне.
Он ничего не ответил, но что-то в выражении его лица заставило ее быстро отвернуться и поспешить в свою спальню. Она закрыла за собой дверь и почувствовала, как сильно бьется ее сердце.
Подойдя к кровати, Камилла сразу же заметила, что Хьюго убрал лежавшую посередине подушку. Она решила, что это очень деликатно с его стороны – постараться сделать все возможное, чтобы ничто не напоминало ей о происшедшем. С другой стороны, возможно, он просто не хотел, чтобы горничные видели разрезанную подушку с высыпающимися из нее гусиными перьями. Камилле было интересно, куда он ее спрятал, но она чувствовала себя невыспавшейся и быстро скользнула в постель. Прежние страхи рассеялись, Хьюго был недалеко, готовый по первому зову броситься ей на помощь, и Камилла совершенно успокоилась.
В это утро они отправились в путь с задержкой из-за того, что Камилла опоздала к завтраку. Баронесса выглядела сонной из-за выпитой ею настойки опия и на этот раз была крайне неразговорчива. Когда Камилла спустилась вниз, выяснилось, что Хьюго Чеверли уже позавтракал и покинул гостиную. Еще в своей комнате Камилла не могла без замешательства и смущения думать о предстоящей встрече с Хьюго Чеверли. Как, должно быть, осуждал он ее за то, что она ворвалась к нему в спальню посреди ночи, да еще только в одной ночной сорочке! Со стыдом она вспоминала, как, охваченная страхом, не сознавая, что делает, она бросилась к нему в объятия!
Ночью это казалось совершенно естественным, но теперь, при свете дня, ее поведение должно было казаться ему верхом неприличия и бесстыдства. Однако, что ей еще оставалось делать в подобных обстоятельствах? Даже теперь, при одном лишь воспоминании о безмолвной зловещей фигуре, ее охватывала дрожь.
– Вы сегодня бледны, дорогая, – сказала баронесса. Она выпила две чашки кофе и теперь чувствовала себя немного бодрее.
– Я не очень хорошо спала, – уклончиво ответила Камилла. – А как вы провели ночь?
– Я спала как убитая, пока моя камеристка не разбудила меня. Какое счастье, что мы остановились в таком тихом месте! Я очень рада, что нам не пришлось ночевать в городе, потому что обычно я так плохо сплю!
Баронесса была еще очень слаба и одурманена настойкой опия, поэтому, когда они тронулись в путь, она не проявила ни малейшего желания вести светскую беседу.
Камилла обратила внимание, что сегодня Хьюго Чеверли не поехал вперед. Он скакал вместе с их маленькой кавалькадой, иногда устремляясь в поля, тянувшиеся вдоль дороги, но все время оставаясь в пределах слышимости. Зная, чем вызвано такое необычное поведение, девушка испытывала огромную благодарность к нему. У нее было спокойно на душе оттого, что он здесь, оттого, что он будет рядом с ней, если что-нибудь случится.
Поразмыслив на досуге, Камилла решила, что Хьюго Чеверли был прав: то, что убийца выбрал именно ее комнату, могло быть лишь случайностью. Но даже придя к такому выводу, она не могла забыть, каким напряженным и странным было выражение лица Хьюго, когда она сказала, что нападавший на нее человек был китайцем!
Камилла была крайне озадачена, но она не могла найти ключ к решению этой загадки, и у нее не было ни малейшего шанса обсудить эту проблему во время обеда. Выяснилось, что им предстояло остановиться на обед в замке, принадлежавшем двоюродному брату князя Хедвига.
В отсутствие хозяина их принимала и развлекала его мать, очень старая и почти совсем глухая. Однако еда была превосходной, а стены комнаты, в которой они обедали, были расписаны великолепными старинными фресками.
– По крайней мере, хоть их солдаты не могли унести, – сказала хозяйка Камилле, когда та выразила свое восхищение ими. – Все наши картины были украдены или уничтожены, а мебель, которую вы здесь видите, мой сын собирал по окрестным домам и фермам. Крестьяне нашли ее в кучах мусора, оставленного наполеоновскими солдатами, которые подчистую разграбили все дома в округе. К счастью, многое из награбленного добра они оставили.
Старая дама говорила с горечью. И прежде чем Камилла – успела выразить ей свое сочувствие, она продолжила:
– Я француженка. Моего отца гильотинировали во время революции, мой сын был призван на военную службу, когда страну захватил Наполеон. Вы в Англии и понятия не имеете, что мы перенесли за годы войны. Крестьяне были на грани голода, а Наполеона интересовали только мужчины, годные на пушечное мясо. Как мой сын остался жив, я просто не знаю, но я даже не надеялась когда-либо снова увидеть его.
– За рассказами об этих тяжелых временах обед прошел довольно тоскливо. Камилла была рада, когда они закончили трапезу и смогли вернуться в карету, в которую уже были впряжены свежие лошади. Кавалькада была готова снова отправиться в путь.
– Не забудьте, что мы останавливаемся на ночь у маркграфа Вестербалденского, – напомнил Камилле Хьюго Чеверли, когда они спускались по ступенькам к ожидавшей их карете.
– Я надеюсь, что он не так мрачно настроен, как эта дама, – заметила Камилла.
– Я разделяю ваши надежды, – ответил Хьюго, – но это правда, что многие небольшие княжества сильно пострадали от войны. Я это видел сам, когда после Ватерлоо был в Северной Европе.
– Вы знаете иностранные языки?
– В большинстве случаев достаточно, чтобы меня могли понять, – ответил Хьюго. – Я люблю общаться с крестьянами: на их долю выпало гораздо больше лишений, а жалуются они куда меньше, чем так называемые аристократы. Последних не так уж много осталось во Франции – об этом позаботились во время Революции, – но маркграф по материнской линии наполовину француз и, как я полагаю, сумел втереться в милость наполеоновскому режиму. И конечно же, материально он пострадал не так сильно, как многие его соотечественники.
– Значит, вы с ним знакомы? – заметила Камилла.
– Я встречался с ним, – ответил Хьюго. – Маркграф – один из тех людей, которые всегда умудряются быть в нужном месте в нужный момент. Предложив вам сегодня гостеприимство, он обеспечит себе место в первых рядах на вашей свадьбе. Помните об этом, когда он ошеломит вас сводим радушием!
Камилла не могла не рассмеяться при этих словах, но с укоризной сказала:
– Мне кажется, со стороны маркграфа было очень любезно пригласить нас.
Когда они добрались до Вестербалденского дворца, Камилла поняла, что маркграф не нуждался в ее защите. Дворец был огромен и стоял посреди обширнейшего парка, украшенного живописными озерами и водопадами. Посреди двора бил фонтан, а вокруг декоративных ваз с цветами летали белые голуби.
Внутреннее убранство дворца не уступало внешнему. По стенам были развешаны гобелены и картины в золоченых рамах, парчовые портьеры закрывали окна и двери, а покрытая инкрустацией мебель с мраморным верхом показалась Камилле восхитительной.
Маркграф оказался жизнерадостным толстяком с красным лицом. Он совсем не соответствовал традиционному представлению об аристократах, и Камилла не могла понять, как он умудрился снискать расположение Наполеона и новых французских властей.
