Сам отшагнула.

— Господи, Балф! — рассмеялась она. — Это шутка, да? Знаете, весьма неудачная.

— Думаете? — Глаза его сверкали голодным блеском.

— Вы сами знаете. Ничего не будет. Так что успокойтесь, и мы все забудем, ладно?

— Я с ума схожу. С той самой секунды, как вас увидел.

— Ничего подобного, — твердо сказала Сам. — Просто вы слегка расшалились.

Она взяла тяжелую сумку и шагнула к двери купе. Вставляя в замок карточку, Сам боялась, что ошалевший кавалер ввалится следом.

Опасения были напрасны.

— А как же компьютер? — спросил Балф. — Приглядеть не нужно?

Покорность в его голосе ее смягчила. Он был таким жалким в своей аккуратной бабочке и блейзере, она почти успокоилась.

— Да нет, я сама справлюсь. Но все равно спасибо. Вообще-то он милый и безобидный старикан.

Сам улыбнулась.

— Спокойной ночи, Балф.

— Угу. — Он кивнул и отвернулся.

Сам отворила дверь; как ни странно, она огорчилась тому, что повела себя как неблагодарная ломака, — ну и что такого, если б дедок ее поцеловал?

Помешкав, она ступила в темноту купе.

Когда я наконец прорвался к Сам Меткаф, я плохо соображал. Успокоенный ее ровным и даже веселым голосом, я тратил драгоценное время и уличал ее в обмане, вместо того чтобы расспросить о Джимми Макчадо.

Теперь я жалею, что не выяснил, когда точно она разговаривала с ним в последний раз. Я бы заметил нестыковку и непременно спросил, возможно ли, что телефон Джимми украден и преследователь выдает себя за ее приятеля.

Я и хотел спросить, но связь прервалась.

Порой я думаю: изменилось бы что-нибудь, если б я не слонялся очумело по Парижу, а был сообразительней и расторопней? Наверное, выиграл бы немного времени, но и только. Полагаю, исход был неизбежен.

Сам не отвечала, и я подумал, что она не заинтересована в дальнейшем разговоре. Пересекая Вандомскую площадь, я беспрестанно набирал ее номер и сдался лишь у дверей отеля. Было почти десять. До первой остановки экспресса в Линце, на границе с Германией, оставалось менее получаса. Вот тогда и попробую снова, решил я.

В номере я сразу проверил компьютер. Была вероятность, что Сам ответила на письмо, в котором я предупреждал, что неизвестный с фотографии последовал за ней в поезд. Но в системном лотке меня ждало другое сообщение.

Я пыталась сказать, но не смогла… наверное, какое-то время меня не будет. Береги себя, ладно? Джелена.

Она значилась «вне Сети». Письмо было отправлено в 21. 35 — через десять минут после того, как она выскочила из последнего разговора, и минут через пять, как я ушел из номера. Этот грустный прощальный взмах объяснял внезапность ее бегства, подтверждая мое подозрение о том, как она восприняла нашу новую ситуацию.

Если Джелли захотела все оборвать, значит, боялась признаться себе в своих истинных чувствах. Я ей сочувствовал, ибо тоже еще боролся с собой, однако понимал: от себя не убежишь.

Собравшись ответить небрежным «как-нибудь свидимся», я не сумел взять верный тон. Вторая попытка вышла обиженной и сердитой. Я решил оставить все до утра, которое мудренее вечера. План хороший, но неосуществимый.

«Нужно поговорить», — написал я.

Че, музыка, что ль, слишком орет?

В перегородку барабанил сосед из квартиры 4В Ласло Калош. Джелли убавила звук и истошно завопила:

— Уймись, придурок! Чмо паршивое!

Потом врубила стерео на полную мощь. Бейонс, «Незаменимый».[59]

Глянув, нет ли чего от Эда, она подошла к окну, сквозь которое врывался рев машин на Лексингтон-авеню в час пик. Прикурив «Мальборо», сделала пару нервных затяжек и ткнула сигарету в цветочный ящик.

Стыдно, что наорала на Ласло. Он псих, но безвредный — лишь на разные голоса ведет сам с собой долгие беседы. Лучше уж псих, чем… Ласло — совсем небольшая плата за собственное жилье в самом центре Манн Чарпьз Панпин хэттена: недорогую комнатушку в доме без лифта посчастливилось унаследовать от подруги.

На всякий случай она соврала Эду, что живет в Бруклине.

Это безнадежно… Покачав головой, Джелли отошла от окна. Докатилась: с утра бродит в махровом халате на голое тело, на голове гнездо, душ не принимала и не знает, как быть с Эдом, черт бы его побрал.

Ясно одно: ситуация вышла из-под контроля. О чем еще говорить?

Господи, они только и делали, что говорили. БОЛТАЛИ!

С самого начала она не могла взять в толк, чем его так привлекает их знакомство. Просто мозги свернула, стараясь уразуметь, почему мужик, которому ничего не стоит заполучить кого и что угодно, предпочитает трепаться в Сети с какой-то шелупонью… Это уже пугало.

Блин, чего ему надо?

Джелли глубоко вздохнула и стала набирать текст.

Сам Меткаф тихонько прикрыла дверь купе. На верхней койке маячил силуэт соседки. Кажется, спит. Не дай бог всю ночь слушать ее болтовню.

Глаза привыкли к сумраку — верхний свет и лампочки в изголовье коек были выключены, горел только синий ночник, — и выяснилось, что бугор на полке вовсе не Линда, а ее громадный рюкзак.

Под дверью уборной возникла яркая полоска света. Или она просто не заметила ее раньше? Заурчал кран, полилась вода.

Значит, соседка принимает душ.

О господи… Сам втянула носом воздух и поморщилась. Что, эта Линда всю ночь будет шастать взад-вперед?.

Сам бросила сумку на нижнюю койку. Простыни сбиты. Неужели соседка валялась на ее постели? Ничего себе, это уж совсем ни в какие ворота… Сам заперла дверь купе, включила верхний свет и едва не вскрикнула.

На дверном крючке висело ее шелковое платье, купленное ради бывшего любовника, а затем подаренное Джимми в награду за помощь при бегстве из Флоренции.

Сердце скакнуло к горлу; на долю секунду возникла совершенно дикая мысль: уж не Федерико ли ее преследовал?

— Джимми? — робко окликнула Сам.

На экране застыл текст нашего разговора; я смотрел на фотографию Джелли и под ее острым насмешливым взглядом старался вникнуть в смысл того, что она сказала. Это было откровением.

Я представил ее дома: она за столом, в простенке между окнами висит обрамленный эстамп из комиссионки — натюрморт с музыкальными инструментами Брака[60] (Джелли подробно описала свою бруклинскую квартиру). Я взглянул на фото и улыбнулся. Нет, все переменилось.

Весь мой мир перевернулся вверх тормашками.

Я прокрутил текст до того момента, промелькнувшего, точно падающая звезда, когда Джелена призналась: я для нее больше чем просто друг.

приблуда: что ты сейчас сказала… немного влюблена… это правда?

озорница: нет, я просто так

Я рассмеялся.

Пытаясь скрыть свои чувства, я соглашался, что нам следует «сохранять дистанцию», взять передышку и «не дергаться» (опять эта фраза), но теперь все это лишнее, ибо она выдала себя с головой. Я кайфовал.

пр: я знаю, это безумие… так никто не влюбляется оз: ты не слушаешь… я сказала, что не влюблена в тебя пр: ладно, все нормально… я понимаю оз: слушай, дай-ка я разъясню, ты мне приятен, но я не влюблена в тебя… и это не изменится пр: не знаю, что со мной случилось, так ни с кем не было оз: напомнить, что у тебя… жена и сын?

пр: словно всю жизнь я ждал тебя оз: чушь собачья! отец бросил нас, когда мне было десять… я не собираюсь быть разлучницей пр: ты милая и добрая, джелли… разве можно тебя не полюбить оз: о-о-о… не надо, пожалуйста, не надо

Не сразу, но она поймет все так, как понимаю я. Спешить некуда, у нас куча времени. Я был готов уступить ее желанию на пару недель разойтись, потому что теперь знал: в глубине души она чувствует, как я.

Я не был ослеплен. Возможно, я парил в небесах, однако сознавал, как сильно рискую. Наверное, со стороны мое поведение казалось ненормальным, бредовым и даже опасным, но это не так — я не сбрендил, я просто влюбился.