И всё бы ничего, можно было бы махнуть рукой и забыть. Но существует фильм, а его-то г-н Волобуев при всём желании не мог нарисовать на компьютере, даже если бы ему за это пообещали кругосветный круиз с Евой Грин. Фильм, непонятно зачем снятый, но обладающий двумя неоспоримыми достоинствами, спасающими его из омута общей киношной анемии. Сильным (опять-таки животного характера) драйвом и мастерским полётом камеры оператора Алишера Хамидходжаева (работавшего и на "Бумажном солдате"). "ВСЕ УМРУТ А Я ОСТАНУСЬ" не содержит в себе панического ужаса перед подступающей к горлу новой витальностью, каковым проникнуты почти все "перестроечные" фильмы о молодёжи, начиная с кошмарного "Чучела": и "Плюмбум", и "Авария, дочь мента", и "Трагедия в стиле рок". И если бы только фильмы… Братья Стругацкие, помнится, в своём позднем и крайне неудачном романе "Отягощенные злом" настолько испугались собственной фантазии - наступления на мир некоей молодёжной "флоры", новых "детей-цветов" - что напрочь позабыли о диалектике. Германика же диалектику знает - наверное, изучала в школе собаководов. И констатирует "правду жизни", не задаваясь вопросом люкбессоновской Матильды: "Так бывает только в детстве или всегда?", - ибо ответ очевиден. Но стоило ли ради него городить весь этот школьный огород?

С большой натяжкой (всё-таки слишком неполный метр) нимфеточную ленту можно провозгласить манифестом очередного, невесть какого по счёту "потерянного" поколения. Совсем потерянного, закатившегося под шкаф. Поколения, где вместо "Ветер осенний унёс от меня красавицу Аннабель Ли" говорят "Чё-то ты резко куда-то пропала!", вместо "Жить быстро, умереть молодым" девизом служит "А мне уже совсем не пора никуда". И будь я каким-нибудь Суреном Маккарти, американским апологетом "культового" кино, любителем всего странного, бросающегося в глаза и причудливого, того, что французы называют словом bizarre, без колебаний отправил бы на этот фильм сотню-другую зрителей, посоветовав им "применить к нему какое-нибудь оппозиционно-феминистическое толкование. Либо отбросить все сомнения и просто отдать этой картине должное". Но я не Сурен, тем более - не Маккарти, и разделение искусства на "чёрненькое" и "беленькое", "массовое" и "культовое" считаю занятием если и не совсем идиотским, то праздным. Культа, поклонения, достойна практически любая созидательная творческая активность. За редкими досадными исключениями. Именно к ним, увы, и следует отнести во всех других отношениях замечательный опус Валерии Гай Германики.

Что такое смысл? Смысл - это неясная греза, галлюцинация. Каждый человек нуждается в определенной порции иллюзий, в определенных грезах, имеющих суггестивное действие на человека. Грезы могут быть разными. Одни из них ведут нас к договору с миром, к соглашению с наличным порядком вещей. И тогда мы принимаем этот мир, а он принимает нас, но так, что у нас появляются следы, рубцы, шрамы как напоминание о некогда состоявшемся договоре. Жизнь наша начинает носить осмысленный характер при условии, что мы непрерывно воспроизводим состоявшийся договор с миром. Но грезы могут быть и не от мира сего, и тогда мы не помещаемся вместе с ними в мире наличного. Нам приходится совершать трансгрессию, пересекать пределы своего существования, а это непрактично и больно.

Вот Россия - это и есть трансгрессировавшее государство, то есть то, что не находит себе покоя в составе наличного и отдает себя служению большим иллюзиям. А что это значит? А это значит, что у всех у нас, у тех, кто живет в России, имеются проблемы с "я". Если бы все было хорошо, то тогда наше "я" находилось бы в центре и мы отсчитывали бы все наши действия, исходя из него, из нашего "я". И в этом случае мы не имели бы традиций и, вероятно, мы стали бы составной частью Европы, а также породнились бы с американцами. Но дело в том, что наше "я" смещено из центра трансгрессивными силами, нашими метагаллюцинациями и мы не можем отсчитывать действия исходя из самих себя. За нас работают некоторые культурные содержания. А это значит, что у нас есть традиции и мы можем действовать, вопреки самим себе, то есть "во имя". Ведь что такое наша соборность? Это не какой-нибудь там коллектив, это не социальная группа, это объединение людей со смещенным из центра "я". Что может объединить людей, у которых "я" смещено из центра? Неистовство любви или навязчивая идея, метагаллюцинация. А что может объединить людей, центрированных своим "я"? Это, прежде всего, интерес или сила. Когда нас объединяет интерес, мы создаем социальную группу, коллектив, а не собор; общество, а не общину. Разрыв между соборностью и коллективом, между идеей и приспособлением к наличному составляет суть цивилизационного разрыва между Россией и Западом.

Что угрожает нам сегодня? Глобализация. Почему? Потому что она центрирует нас, возвращает наше "я" в центр, а Россию - в состав наличного. Между тем, глобализация и существование традиций не совместимы. Глобализация основана на двух принципах. Первый гласит, что все мы космополиты, граждане мира, что все мы живем в одной лодке. Второй исходит из того, что каждому из нас нужно мыслить глобально, а действовать локально. Что все это значит? Слово "космополиты" придумали киники. А кто такие киники? Это лимитчики, гастарбайтеры. Они пришли в Грецию с берегов Малой Азии, а в Греции - греки. А у греков свои дома, свои боги, свои мифы и свои традиции. И тогда киники говорят грекам: греки, вы отстали от жизни, вы мыслите локально, ваша мысль не выходит за пределы дома, а дом - за пределы Греции, а мы, киники, мыслим глобально, наш дом - космос, мы космополиты; мы, киники, действуем локально, мы будем совокупляться на площадях, писать у ваших храмов, а жить в бочке. Так первая волна глобализации мира родила цинизм. Поэтому цинизм глобализации - это самая глубокая угроза традиционному существованию человека.

Существует два способа глобализации мира, два способа его рационализации. Это торговля и война. Торговля доделывает то, что не сделала война. А война доделывает то, что не сделала торговля. Каковы же последствия глобализации?

1. В результате глобализации никто не находится на своем месте. Все сдвинуто, смещено. Все, как перекати-поле, находятся в огромном шизофреническом пространстве. У каждого из нас теперь два "я", и какое из этих "я" мы, никто не знает.

2. Глобализация накладывает запрет на все оригинальное, самобытное. Все в мире подлежит смешению и вторичному упрощению. В свою очередь, одним из результатов смещения и упрощения является "средний человек". Что такое "средний человек"? Это и не мужчина, и не женщина, это нечто третье, бесполое. Это и не русский, и не еврей, и не крестьянин, и не интеллигент. Его трудно идентифицировать. Имя ему никто.

Глобализация делает возможным продажу упаковки, в которой ничто не упаковано. Она ведет к кризису денотата, к утверждению модуса ускользающего что. Глобализация создает мир симуляций, самоозначивания, основанного только на том, что человек не может не придавать смысл бессмысленному. Симулятивные пустоты культуры создаются тем, что красота замещается модой, мораль - толерантностью, истина - эффективностью. И за всеми этими замещениями стоит всеобщий эквивалент - деньги. Этот всеобщий эквивалент заставляет нас делать не то, что мы хотим, а то, что выгодно, все мы теперь корыстны, то есть стали цивилизованными, убив в себе душу.

Поэтому я антиглобалист.