Альвенслебен в общем-то и не упорствовал, согласившись со мной, и мы начали действовать.

Мы прибыли в Зальцбург после обеда. Дорога от Вены, как и обещали турсправочники, заняла три часа. Старинный город дышал тишиной и спокойствием. Лишь иногда гомон многочисленных туристов нарушал эту чуть не райскую идиллию. Я следовал за своим пленником, не отпуская его от себя ни на шаг. Альвенслебен хорошо вписывался в атмосферу солидной части города, где едва ли не везде, будь то магазины деликатесов, книжные развалы или киоски с сувенирами, предлагали билеты на концерты классической музыки. Везде висели портреты Моцарта. Да, не зря говорили, что в Австрии это самый продвинутый бренд, а в Зальцбурге, где великий композитор родился, особенно. На всем, что здесь продавалось, красовался его портрет: непревзойденный композитор воистину стал неотделимой частью города и его жителей. И как же это казалось мне несправедливым по отношению к самому гению, умершему в абсолютной бедности! Только теперь, двести с лишним лет после смерти, всюду признательность, даже обожание его памяти. А при жизни великого композитора ничего подобного и в помине не было… Да, прав был мыслитель прошлого: «Умрите и узнаете, как к вам относятся».

На фоне тихого и спокойного Зальцбурга и его обитателей было странно наблюдать сосредоточенность и энергичность чуть сгорбленного старичка, которому впору бы отдыхать среди многочисленных пенсионеров и туристов, мирно сидевших на скамеечках в уютных аллеях и парках.

Филиал солидного австрийского банка находился в самом центре города в небольшом трехэтажном особняке. Уверенной походкой Альвенслебен вошел в кабинет директора и предъявил паспорт. Я же, играя роль американского племянника, скромно стоял в стороне, готовый к любому исходу событий. Группа прикрытия ждала внизу.

Директор взял документ, всем своим видом показывая, что это излишняя формальность, которую он обязан выполнить, но все же моментально сличил фотографию с внешностью предъявителя и, увидев полное сходство, расплылся в формальной улыбке. По его реакции я понял, что лично они не знакомы. Что ж, неплохо.

– К вашим услугам! Чем могу быть полезен?

– Прошу приготовить всю наличность с моего счета. И еще мне необходимо произвести кое-какие изменения в личном сейфе.

Я внимательно следил за происходящим, пытаясь понять, нет ли здесь ловушки, не звучит ли в произносимых словах какой-либо условный код, способный привести к ненужным осложнениям?

Люди в разных учреждениях выглядят по-разному: в банках лица сытые, довольные, важные. Так же выглядел и директор филиала. От меня не ускользнула его мгновенная реакция, левая щека едва заметно дернулась, а напряжение на несколько мгновений задержалось на одутловатом лице. Однако уверенность, излучаемая Альвенслебеном, не оставляла места для сомнений. Ну что ж, отнесем это напряжение на счет необычности ситуации: когда из твоего банка снимают крупные суммы, да еще наличными, да еще и срочно – любой директор заволнуется.

По Интеркому директор велел принести ему ключ от сейфа в депозитарии (второй ключ по инструкции находился у хозяина), после чего подчеркнуто вежливо спросил:

– В какой валюте и в каких купюрах желаете получить наличность?

– В долларах и купюрах максимального достоинства, пожалуйста. Если долларов недостаточно, то в евро.

– Речь идет о крупной сумме, я не уверен, что найдется необходимое количество крупных купюр, ведь вы не просили об этом заранее, – в интонации директора прозвучала едва уловимая ехидная нотка, служившая намеком на необычайность ситуации.

Не поднимая глаз, Альвенслебен пожал плечами.

– Но я уверяю вас, что мои работники сделают все возможное.

Вызванная директором служащая оказалась эффектной молодой дамой, за которой тянулся шлейф тонких духов. Ее облик излучал солидность и благополучие – классический банковский персонаж. Выслушав распоряжение сделать расчет и подготовить наличность, она удалилась так же элегантно, как и вошла.

– Пока приготовят необходимую сумму, вы можете пройти к своему сейфу. Я немедленно вызову сопровождающего.

Он нажал какую-то кнопку под столом, и в кабинет вошел здоровенный парень в униформе. Выражение его лица несло печать абсолютного равнодушия ко всему, что находится за пределами служебного регламента.

Втроем мы вышли из кабинета директора и спустились в подвал. Открыв мощную решетку, охранник, не произнесший до сих пор ни слова, встал у входа с выражением крайней почтительности на лице. За первой решеткой, отделявшей хранилище от коридора, оказалась вторая, которую клиент открывает сам, без посторонней помощи. Мы вошли и осмотрелись. Перед нами с левой невидимой из коридора стороны предстали несколько сейфов-кабинок. Одинаковые дверцы вызывали ассоциации с вокзальными камерами хранения, с той, правда, существенной разницей, что выглядели они более солидно и даже красиво.

Я ощутил легкое волнение: меня продолжало беспокоить тревожное ощущение возможного подвоха – уж больно легко все пока шло. Альвенслебен проверил номер сейфа, выбитый на дверце, сравнил его с номером на ключе и после секундного раздумья вставил ключ.

– Стоп, – тихо произнес я приказным тоном, – второй ключ я вставлю сам и я же открою.

Альвенслебен, не сопротивляясь, молча отошел в сторону.

Тяжелая дверца сейфа открывалась медленно и тягуче. Первое, что бросилось мне в глаза, – пистолет. Я схватил оружие первым.

– Еще один подобный фокус, и тебе уже ничего не поможет! – После короткой паузы я продолжил: – Ты, видимо, забываешь, что деньги, в которых я заинтересован, не мои, а вот жизнь, одна-единственная – моя.

Альвенслебен подчеркнуто медленно поднял воспаленные веки и с достоинством ответил:

– Да будет вам известно, молодой человек, что таковы правила хранения ценностей в этом банке. Вместе с содержимым должно лежать оружие, желательно пистолет, но можно и баллон со слезоточивым газом. На всякий случай, – с усмешкой добавил он.

Проявив учтивость и дабы не смущать меня, старик сделал вид, что занят поисками носового платка, что, конечно, не ускользнуло от моего внимания. Я сконфузился. Что-то было в этом Альвенслебене такое, чего я никак не мог понять. Ну, выдержку еще можно понять, это закладывается воспитанием и жизненным опытом. Но откуда подчеркнутая доброжелательность по отношению ко мне, врагу? Непонятно…

Я вынул из сейфа сафьяновую коробку с инкрустацией в восточном стиле. Внутри нее отдельными стопками лежали старинные золотые и серебряные монеты, примерно около сотни. В красных бархатных мешочках поблескивали драгоценные камни, необычные, красного и зеленого цветов. Ничего подобного я раньше не встречал (даже принимая в расчет недавний парижский магазин), и не мог даже оценить увиденное. Еще в одном мешочке лежали бриллианты, очень крупные, неимоверной прозрачности, их было много, не менее сотни. Похоже, тянет на целое состояние.

Я попытался представить себе приблизительную цену сверкающего богатства, но тут же понял, что занятие это безнадежное. Еще в одном мешочке лежали ключи.

Забрав содержимое и закрыв сейф, мы вернулись наверх. Альвенслебен поблагодарил директора за оперативность и доброжелательное отношение.

– Всегда к вашим услугам, – повесив на лицо формальную улыбку, произнес директор. – На вашем счете было около полутора миллионов долларов. Бо́льшая часть суммы в тысячных купюрах, однако, как и следовало ожидать, не все.

– Позвольте откланяться, господин директор.

– Простите за любопытство, но в подобной ситуации я обязан спросить, не понадобится ли вам охрана для сопровождения?

– Благодарю вас, мы располагаем всем необходимым.

Альвенслебен оставался непроницаемо серьезным. Он оплатил аренду депозитария на четыре года вперед, и мы вышли.

Я сидел на заднем сиденье машины, прислонившись левым плечом к старику, и время от времени поглядывал на саквояж. Начало выполнения хлопотливого задания прошло вполне успешно. В большой сумке лежали деньги и ценности, так что Рафи может быть доволен. Если и в дальнейшем Альвенслебен проявит свойственное немцам уважение к победителям и не подстроит какую-нибудь ловушку, то переезды из одного конца света в другой окажутся не такими уж и сложными. А потом, надеюсь, я заслужу отдых и смогу вернуться к Марине.