– Ладно, вот тебе «маячок». Я буду идти за тобой, сколько смогу. Даю тебе час на разговоры. Если после твоего исчезновения из моего поля зрения от тебя не будет известий в течение шестидесяти минут, мне придется подключать местную полицию. Я буду знать твое местонахождение – «маячок» покажет. Сообщу им, что видел похищение. Они обязаны откликнуться и, как всякая полиция, наделают много шума. Мы тем временем прибудем на место и попробуем тебя забрать. Так что постарайся не оплошать – у тебя только час один на один с ними, не больше.

Я крепко пожал напарнику руку, вышел из лифта и направился в «свой» номер, а Моше поехал выше, чтобы незаметно покинуть гостиницу.

Вскоре и я отправился к месту встречи. В назначенный час ко мне подошел молодой араб с неожиданно голубыми глазами. Похоже, на его внешности сказалась английская оккупация Палестины.

После обмена паролями он не без хвастовства бросил несколько фраз на довольно приличном, хотя и ломаном русском языке, всячески демонстрируя наивное желание понравиться советскому человеку. Мы вошли в магазин, побродили между шикарными витринами, несколько раз проехали на лифте и вышли через боковую дверь. Парень явно боялся слежки, часто озираясь по сторонам. Я старался как можно меньше говорить, предоставляя эту возможность ему. А он никак не мог понять, почему русский не проявляет к нему интереса. Ни упоминание о революции, ни о победе над сионистским врагом не удостоились полноценного ответа или хотя бы сочувственной реакции с моей стороны.

Так мы плутали по улицам около часа. Я уже собирался «разговорить» этого борца за свободу, обдумывая, с чего бы начать, но внезапно он остановился возле старого особняка.

– Пришли.

Я осмотрелся. Район довольно тихий, дом выглядит небольшим, хотя и двухэтажный. Рядом с ним доживало свой век полувысохшее дерево, свесившее остатки когда-то пышной кроны на старую потрескавшуюся черепицу. От всего веяло сыростью и запустением. После нескольких условных ударов в дверь в доме послышался шорох. Дверь открылась: на пороге стоял небритый мужчина лет тридцати, одетый в темные джинсы и дешевую кожаную куртку. Он назвал себя Халедом. Колючий взгляд черных, как перезрелая черешня, глаз, буравил мое лицо. Я уставился ему в переносицу, не оставив никаких шансов проявить взглядом превосходство – такие игры хороши для новичков, а мне-то они зачем? Нехотя отступив вглубь, Халед небрежным кивком пригласил нас в дом, и мы прошли в довольно обширный салон, где на потрепанных креслах сидели еще четверо мужчин определенно ближневосточного происхождения. Я пожал руку каждому из них и представился Алексом. К моему облегчению, граничащему с удивлением, буквально через пару секунд выяснилось, что все присутствующие получили образование в Советском Союзе и неплохо говорят по-русски.

Часы показали 19:15. Мои новые компаньоны, похоже, никуда не торопились. Они говорили о чем угодно, один даже попытался по-новому изложить теорию насилия как средство достижения святой цели, но о деле не прозвучало ни слова. Присутствующим явно хотелось продемонстрировать свою любовь и почтение ко всему русскому, и бестолковый разговор, участники которого не собирались слушать собеседников, довольно быстро переключился на воспоминания о годах, проведенных в СССР. Я держал в поле зрения всех пятерых, но особенно внимательно следил за Халедом. Он выделялся среди присутствующих угрюмой замкнутостью и задал только один вопрос: «Как в Москве, что слышно?» Я решил, что он явно опасен: пока остальные по-восточному бурно выказывали зависть по поводу моего скорого возвращения домой, Халед молчал, а его взгляд оставался полным недоверия и злобы.

Наконец Абу-Юсеф – так звали главаря – вынул объемистый пакет с бумагами и предложил собравшимся обсудить подробности предстоящего дела. Я снова посмотрел на часы: еще пятнадцать минут драгоценного часа канули в вечность. Я заранее приготовил легенду, почему должен уйти ровно в назначенное время, но Халед неожиданно взял Абу-Юсефа под локоть и отвел в сторону, нашептывая что-то на ухо. То т выслушал, и после минутной паузы заявил, что выявилась недоработанная деталь и ее нужно обсудить. Они с Халедом куда-то вышли из салона, а трое оставшихся со мной палестинцев вновь принялись крушить мои нервы избитыми лозунгами борьбы «с сионистским злом».

Прошло несколько томительных минут. В воздухе начала сгущаться напряженность. Внешне я оставался спокойным, не забывая вставлять словечко-другое в непрекращающуюся словесную кашу, но внутренняя тревога росла с каждой минутой. Я снова посмотрел на часы: контрольный час заканчивался через двадцать минут. Ситуация становилась безвыходной, и я решил ускорить события. Встав с кресла, я направился к двери.

– Куда ты, товарищ? – все трое с криками кинулись за мной.

– Когда решите, чего хотите, известите. Я пробуду в Берлине еще три дня, – сказал я не оборачиваясь, продолжая двигаться к выходу.

В ту же секунду дверь, ведущая в кухню, распахнулась от мощного пинка. На пороге стояли Абу-Юсеф и Халед, направив на меня пару стволов. Абу-Юсеф довольно громко произнес:

– Ну ты и влип, сионист! Я таких, как ты, за версту вижу. Если сейчас же не скажешь, где Алекс, отсюда не выйдешь!

Относительно спокойная ситуация в секунду стала критической. Я понимал, что мои шансы ничтожны, что у меня нет никакой защиты. В Моссаде, конечно, выразят горькое сожаление по поводу провала задания, но не более того. Свой долг по отношению к ЦРУ они выполнили. Да еще и кровью заплатили. Это всегда приносит зачетные очки.

– Успокойтесь, идиоты! – Я даже удивился собственному спокойствию и ровно звучащему голосу. – Думаешь, твоя просьба – приказ к исполнению? – процедил я сквозь зубы в сторону Халеда, понимая, что опасность идет именно от него. – Алекс занят, он далеко отсюда и попросил решить ваши проблемы. Уберите пушки и кончайте дурить! Вы же знаете телефон, ну так позвоните да спросите!

Выступление произвело несомненный эффект: все молчали, не двигаясь с места.

– А не знаешь номера, так я тебе его дам, – буквально прорычал я, глядя в упор на Халеда.

Все одновременно загалдели по-арабски, затем, чуть притихнув, отвели меня в прилегающую к салону комнату, связав руки. Один остался сторожить, а четверо, продолжая жестикулировать и перебивать друг друга, вернулись в салон. Видимо, они пока не могли решить, что со мной делать.

«Дело дрянь, – подумал я, – надо как-то разруливать ситуацию…» Именно в это мгновение я услышал сильный хлопок. Ноги моего охранника подкосились, и, споткнувшись о кресло, он с дымящейся дыркой во лбу рухнул на пол. На подоконнике распахнувшегося окна появился Моше. Не выпуская из правой руки пистолета, левой он ловко вытащил из-под куртки нож и рассек веревку, стягивавшую мои руки. Почти в ту же секунду на пороге комнаты показался Халед. Двойной встречный выстрел прозвучал охотничьим дуплетом. Я успел подхватить падающий пистолет Моше и в следующее мгновение точным выстрелом уложил Абу-Юсефа, вбежавшего вслед за Халедом. Перепрыгнув через тела, я ворвался в соседнюю комнату. Оба оставшихся в живых начинающих боевика безропотно подняли руки. Я наскоро связал их и вернулся к распластанному на полу Моше. Мой новый товарищ был мертв. Пуля попала ему точно в сердце.

Я всмотрелся в спокойное лицо погибшего. Трудно представить, что мы с ним знали друг друга так мало… Всего за несколько дней парень стал для меня самым близким человеком на свете – еще бы, он спас меня! Мысль о том, что Моше пришлось пожертвовать собственной жизнью ради меня – неудавшегося агента КГБ – не давала возможности сосредоточиться на дальнейшем. А действовать между тем предстояло быстро и решительно. Кстати, а как именно? Снова я был один, только на сей раз в компании с телами убитых и связанных боевиков. Я не понимал, почему Моше пошел один, где группа оперативной поддержки? И как теперь найти американского связного? Одно ясно – местную полицию привлекать нельзя. Сплошной туман…