Отец Александр разговаривал с Настей больше часа, уговаривая ее пойти к Лобовым и от всего сердца попросить прощения. Но она так и не поверила его словам.

– Я бы такое не простила… – отговаривалась она.

– И вы бы простили, – уверял отец Александр.

– Я? Да вы не знаете, какая я… гадина! Они спасли меня, а я у них… если бы вы знали, что я у них отняла…

– Были бы вы в действительности такой, как сейчас себя изволили назвать, вы бы так не мучились. Ведь вы раскаиваетесь, я вижу. Значит, ничего еще не потеряно.

Утром Настя ходила плакать к кресту, поставленному на месте гибели родителей. Цветов она не принесла…

Потом вернулась к Ярославу, легла на кровать, уткнувшись головой в подушку, и так пролежала до вечера, пока он не вернулся с работы. На все попытки поговорить Настя отвечала:

– Потом. Все потом. Не трогай меня… Потом…

– Ты можешь объяснить мне, что с тобой происходит? – спросил Ярослав и сел у нее в ногах.

– Я ничего не могу. И ничего не хочу. Жить за твой счет не хочу. А деньги у меня кончаются… надо что-то придумать… – не поворачиваясь к нему, монотонно проговорила она.

– Ну ладно, утро вечера мудренее… – Он заботливо укрыл ее одеялом и выключил в комнате свет.

Рано утром Ярослав ушел на работу. Как только за ним захлопнулась дверь, Настя разорвала ненавистный дневник. Кидая листки в большой таз, она исступленно приговаривала:

– Все! Все испортила! Сама виновата! Дура! Так мне и надо! Господи! Что я натворила!

Потом села на корточки и подожгла. Когда огонь потух, она без боязни вскрыла себе вены на левой руке…

В этот момент что-то заставило Леню сесть в машину и мчаться в Любавино. У знакомой двери жилища Ярослава он чуть отдышался и заколотил в дверь:

– Настя, открой! Я знаю, что ты там! Открой, я не уйду, пока не откроешь, слышишь?

Из-за двери несло гарью. Леня с силой налег на нее, дверь поддалась и распахнулась. Он вошел в комнату. От потока воздуха закружились клочки горелой бумаги. Настя лежала без сознания, по полу растеклась лужа крови…. Леня не стал надеяться на «Скорую», с помощью соседей посадил ее в машину и отвез в больницу.

Насте влили четыреста кубиков – так сказала медсестра, которая советовала Лене идти домой. Страшное осталось позади. Она пришла в себя и теперь спит. Но он все равно не уходил…

К вечеру появился напуганный Ярослав. Невольно ему пришлось разговориться с Леней. Выяснилось, что попытку самоубийства Настя совершила после визита Лобовых.

– Ведь видел, что сама не своя, – ругал себя Ярослав. – Как с твоими родителями поговорила…

– Что? – поразился Леня. – И что они ей сказали?

– Откуда я знаю? Они меня выставили. А вернулся – она одна и рыдает без остановки.

Леня больше ничего не стал выяснять у соперника, помчался домой. Влетел на кухню и заорал:

– Что вы ей сказали? Когда вы были у Насти… что вы ей сказали?

– Ну а я что говорил? Он снова с ней встречается, – сделал вывод Лобов и ответил с вызовом сыну. – Сказали, как есть, – правду.

– Да грош цена вашей правде, если после этого человек вскрывает себе вены!

Мама Таня опустилась на стул и осторожно спросила:

– Жива?

– Жива… Но без сознания, – сгустил краски Леня. – Что вы ей наговорили?

– Сынок, мы думали, что она должна узнать правду…

– Думали они… Вы ее терпеть не могли! Довольны теперь? – огрызнулся Леня и, хлопнув дверью, вышел, оставив родителей в полной растерянности.

Они и говорить сначала не могли, переживая случившееся. Потом Лобов решительно заявил:

– Ты как хочешь, а я перед Настей никакой вины не знаю: мы ведь ей правду сказали.

– И что, отец? Кому от этого стало лучше? Уж точно, не Насте, – сокрушенно покачала головой Татьяна.

– Ее ненависть душила, правда тут ни при чем!

– Нет, Платон, ее совесть замучила.

– Ну и мучилась бы! Вены-то резать – дело нехитрое… – возражал Лобов.

– Ты, отец, думай, как хочешь, но плохой человек так переживать не стал бы.

– Твою мать… Тереза, – не вытерпел жалости жены Лобов и тоже хлопнул дверью.

Когда на следующий день Леня поехал разговаривать с врачом, тот среди прочего сказал, что Настя беременна.

У постели Насти в это время сидела Оля, которая ругала ее за то, что она могла убить и ребенка.

– Леня вас спас, ты понимаешь это?

– Я не подумала об этом! Какая дура… – Глаза у Насти теперь были постоянно на мокром месте. – Мне снился ребенок. Это девочка Любы, я так ясно ее видела…

– Перестань об этом думать. Ну, пожалуйста, – упрашивала Оля. – С такими мыслями ты не поправишься.

– Не могу. Никогда не перестану. Потому что это все из-за меня… Как я теперь посмотрю им в глаза?

Открылась дверь, и появился Леня.

– Настя… – неуверенно улыбнулся он.

– Привет, – медленно и хрипло ответила она.

– Ладно, я пойду. Поправляйся, – сказала Оля и вышла.

Леня осторожно приземлился в ногах у Насти, кивнув на забинтованное запястье, ласково заговорил:

– Доктор сказал, что шрамики останутся. Но потом их можно убрать. А руки у тебя все равно самые красивые.

Ты, главное, больше ни о чем не волнуйся. Теперь у нас будет ребенок… Мы будем вместе. Настя молча вытерла слезы.

– Все будет по-другому. Я буду ухаживать за вами, стараться… Скажи мне что-нибудь… – попросил Леня. – Настенька…

Настя и сказала – резко и внятно:

– Это не твой ребенок. Он не от тебя.

В то время, когда на Леню и Любу сыпались несчастья, Лариса Лобова, наоборот, почувствовала, что в ее жизни началась светлая полоса и именно после пропажи и возвращения Глеба. Первый испуг прошел, и Менделеев проявил максимум такта, терпения и внимания к ребенку и завоевал его расположение. К тому же Ларисе казалось, что Олег Менделеев – именно тот мужчина, с которым ей предстоит долгая и счастливая жизнь. Менделеев помог ей увидеть сына повзрослевшим, а не пятилетним малышом, каким до сих пор представляла Лариса Глеба, во всем ограничивая его свободу. Какое же было счастье для всех троих, когда впервые Глеб один, без сопровождения взрослых, отправился в школу… Менделеев издалека наблюдал за ним и, вернувшись, доложил Ларисе:

– Все нормально. Видела бы ты, как он переходит улицу! Посмотрел налево и направо, потом опять налево… Деловой, ответственный, совсем взрослый парень. И, знаешь, он очень гордился.

– Спасибо тебе. Я и раньше думала: хватит его пасти, парню девятый год. Но никак не решалась, – ответила она и потерлась о его плечо. – Рядом с тобой мне так спокойно, хорошо.

Менделеев нежно обнял ее и вздохнул:

– Но почему-то ты не хочешь, чтоб мы жили вместе. Лариса мягко высвободилась из его объятий и виновато сказала:

– Я хочу. Ты для меня много значишь, но… мне нужно думать о Глебе.

– По-моему, мы с ним поладили, – пожал он плечами.

– Мы с Глебом всегда были вдвоем. Я должна знать, что смогу быть с ним и с кем-то еще. Понимаешь?

– Нет, – сказал он. – То есть да. Я понимаю…

– Ты подождешь?

– Столько, сколько понадобится, – согласился Менделеев.

Этот ответ дал надежду обоим.

Но уже через пару недель что-то тревожное закралось в их отношения. Сначала подруга Зина, как бы невзначай, «предупредила» Ларису, что Менделеев забросил свои дела.

– Он из-за тебя совсем голову потерял… – поставила диагноз Зина. – Сама слышала, как он уговаривал секретаршу из канцелярии оформить апелляцию задним числом.

– На Олега это не похоже… – удивилась Лариса.

– Если и дальше так пойдет, он всех клиентов растеряет.

Лариса подумала, что это обычная бабья зависть. Олег – видный парень…

Но через несколько дней, проходя по коридору, она услышала отрывок разговора каких-то его клиентов, которые вышли из кабинета секретаря.

– Успокоиться? Да он меня кинул. На заседание не пришел и даже не позвонил!!! К черту этого Менделеева! – возбужденно говорил мужчина.