Следовало составить план действий, а для этого изучить план поселка и данные о соседях, которыми меня заботливо снабдили мои помощники, но тут я почувствовал, что моей работе все сильнее мешает одно банальное обстоятельство — я испытывал голод. Немудрено — перед отлетом я выпил лишь чашку кофе. Да и вчера: ужинал я или нет? Скорее всего нет — едва добрался до постели.
Я повернулся к холодильнику, испытывая при этом нехорошее предчувствие. Так и есть: холодильник был пуст, лишь бутылочки с соками пестрели на стенке. Я не люблю готовить и вообще заботиться о хозяйстве, в нашей семье этим занимается Янина. Но сейчас ее нет рядом — после того разговора в монастыре она умчалась в Россию, как и я, сидит перед дисплеем, роется в архивах, собирает все, что известно о попытках развития психики высших млекопитающих. Попытки такие предпринимались неоднократно — можно вспомнить хотя бы дельфинов. В последнее время мы общаемся лишь по визору, да и то недолго. Между прочим, она сообщила, что дважды пыталась связаться с Лютовым, но он не отвечал. В общем, проклятые заговорщики Кандерса сделали мою жизнь совершенно невыносимой: вначале лишили меня заслуженного отпуска, а затем отняли жену, которая, как и я, день и ночь разгадывает составленные ими головоломки. В результате я сижу перед пустым холодильником, а в животе урчит все сильнее.
Я взглянул вниз — слепя глаза раскаленным песком, подо мной расстилалась пустыня, — потом на карту. Судя по всему, ближайшим местом, где я мог нормально поесть, был Хартум. Можно было, конечно, приземлиться в одном из небольших поселков на Ниле, но, как я ни был голоден, рисковать все же не хотелось — слишком велики были шансы встретить или европейские блюда третьей свежести, или нечто неудобоваримо-африканское. Приходилось принести в жертву молоху пищеварения по крайней мере час времени — Хартум находился за пределами моего коридора.
Однако времени ушло еще больше, чем я рассчитывал: вначале я никак не мог связаться с диспетчером международного аэропорта в Хартуме, а когда наконец связался, мне грозным голосом приказали оставаться в воздухе и ждать разрешения на посадку. Минуты ожидания растянулись в целую вечность; я и не знал, что так проголодался. Когда наконец на экране возникла африканка, сообщившая мне посадочный терминал и номер платформы, мне показалось, что она злорадно усмехается, догадываясь о моих мучениях; я готов был ее убить, но вместо этого любезно поблагодарил — с диспетчерами международных аэропортов лучше не ссориться, иначе в следующий раз будешь болтаться в небе, пока не кончится ее смена. Видимо, аэропорт был действительно перегружен, поскольку меня посадили не в терминале «восток» (как полагалось, исходя из направления моего дальнейшего полета), а в «чужом» терминале «юг». Мне, впрочем, было все равно — лишь бы поблизости оказалась какая-нибудь закусочная. К счастью, с этим все было в порядке: еще с посадочной платформы я заметил огромную стилизованную букву «F». Она горела нежно-изумрудным огнем, подобно маяку или звезде, указывая голодающим путь к спасению и заодно сигнализируя, что предприимчивые японцы из «Home Food Indastries» опередили в этом уголке Вселенной старину Мака и прочих конкурентов.
Внутри было многолюдно, мне даже пришлось ждать. Угнездившись наконец за столиком, я приступил к пиршеству, попутно разглядывая окружающих. «Национальная революция» начала века, побежденная в политике, одержала победу в другой области — в одежде. Унифицированный европейский костюм практически исчез, уступив место, с одной стороны, традиционным одеяниям, вплоть до самых архаичных, а с другой — локальным стилям различных групп, сект и движений. Поэтому толпа, особенно в таком месте, как международный аэропорт, выглядела достаточно пестро.
Слева от меня неторопливо поглощал рагу смуглый человек с жесткими черными волосами, одетый во что-то вроде красного жилета до колен. Прямо напротив сидели арабы — усатый толстяк и женщина, закутанная в белое. Лишь иногда показывалась из-под одежды тонкая рука. Рука была красива, но я не уверен, что пришел бы в восторг, увидев лицо ее обладательницы — восточная красота оставляет меня равнодушным. Еще были африканцы в клетчатых плащах, индийцы, евреи, сербы…
Очень живописная пара сидела справа. С первого взгляда девушка (лет 17, не больше) казалась обнаженной; лишь приглядевшись, я различил на шее полоску комбинезона, с шокирующей точностью повторявшего форму тела. Кажется, это была новинка этого сезона: одежда, по желанию владельца, принимала любую окраску или делалась прозрачной. С моей соседкой дело обстояло именно так: или этот замечательный золотистый загар покрывал не кожу, а ткань? Увлекательная задачка, ничего не скажешь. Вот бородатый лысый господин, призывно глядящий на нас с груди соседки, нарисован на ткани — в этом сомнений нет. Бородач не просто смотрел — он говорил, а может, пел, губы шевелились, глаза сверкали. Не отставали от него и нанесенные на руках и бедрах девушки крупные экзотические цветы: время от времени то один, то другой разгорался нежным неярким пламенем, затем потухал; фазы пульсаций не совпадали, и все тело переливалось, словно рождественская елка; а еще вспыхивали то бирюзовым, то фиолетовым искусственные ресницы длиной, наверное, в дюйм (впрочем, такие я уже видел), слегка светились желто-оранжевым цветом волосы — а она, как ни в чем не бывало, тянула сок и ковыряла вилкой в салате. Ее спутник, со стрижкой «пришелец» и просторным балахоном, хотя и живописным, на этом фоне совершенно терялся. Впрочем, спутник это был или спутница? Я так и не смог определить пол второго юного создания — тем более что они уже вставали из-за стола. Что ж, теперь больше ничто не отвлекало меня от еды — я решительно придвинул к себе рыбу.
Прежде чем покинуть закусочную, я взял небольшой запас продуктов, чтобы обеспечить себе в дальнейшем полную автономию. Толкая перед собой тележку, наполненную банками и пакетами, я спустился к своей платформе. Тут я снова увидел парочку из закусочной: они шли вдоль припаркованных флайеров, осматривая их, словно что-то искали. Я загрузил все привезенное в холодильник, откатил тележку и уже собирался залезть в кабину, как услышал за спиной:
— Простите, сэр, вы сейчас летите?
Я обернулся. Это была та самая, с цветами. Сейчас ее комбинезон потерял прозрачность и был ослепительно белым. Цветы больше не переливались, бородач замер, высказавшись до конца, и даже ресницы словно уменьшились — в общем, вполне благопристойная девушка из хорошей семьи, с которой можно вступить в небольшую беседу (например, подтвердить свое намерение в ближайшее время отбыть из столицы Судана), — тем более что при ближайшем рассмотрении мы отмечаем в объекте наличие естественной привлекательности, способной привлечь внимание вне зависимости от экзотичности одеяния. Да, сэр, действительно мила. Впрочем, она не дала мне ответить.
— У нас к вам огромная, ну просто огромная просьба. — Голос был глуховатый и как бы теплый. — Мы очень спешим, а ближайший рейс только через три часа. Вы не могли бы нас немного подбросить, только до Риву — ведь вам это не сложно, правда?
Ее спутница (теперь я был почти убежден, что это девушка) искательно улыбалась, выглядывая из-за спины подруги, а та смотрела на меня с такой надеждой, которую просто нельзя было убить, с такой мольбой, которой невозможно было отказать. Я пожал плечами, открыл рот — то ли для мягкого отказа, то ли (я еще не решил) для полного сомнений согласия, — но оказалось, что слова уже не нужны: воскликнув «Огромное вам спасибо, вы нас так выручили!» — девушка чмокнула меня в щеку и направилась в «головастик»; я едва успел предупредить сторожа, что у нас гости, и дверь, уже было дернувшаяся, чтобы опуститься перед ее носом, снова открылась.
Послав диспетчеру запрос на взлет, я взглянул на дисплей. Общий бортовой вес увеличился на 128 килограммов. Если вычесть закупленные продукты (а еще сколько съедено!), мои пассажирки не слишком утяжелили машину. В зеркале я видел, как они вертят головами, разглядывая кабину. Мой «головастик» действительно несколько отличается от обычных машин того же типа — из-за специальной аппаратуры, которой я его напичкал, но в основном благодаря рисункам Янины — как-то на нее напало вдохновение, и она разрисовала весь потолок. В полумраке кабины комбинезон девушки вновь стал почти прозрачным, цветы замерцали, хотя не так ярко. Интересно, это он так реагирует на свет или она им управляет?
