Уже около школы даже сквозь плотно заклеенные к зиме окна слышны были песни, музыка и веселый смех. В школьном актовом зале действительно вовсю было развернуто придуманное Элечкой действо. Под народные инструменты в виде дудок, сопелок, трещоток множество молодых людей в ярких костюмах весьма ритмично и весело отплясывали какой-то национальный танец. Они уже успели вовлечь в него учителей и несколько самых храбрых школьников. С румяной девушкой с большим количеством разноцветных бус на груди лихо отплясывал никогда и ничего не стесняющийся Василий по прозвищу Кура.

— Ты только посмотри! — указала на него Марине Милка. — Вот у кого всегда хорошее настроение. Я собираюсь ему изменить с Пороховщиковым, а ему — хоть бы что!

— Так он ведь даже и не догадывается об этом! — встала на защиту Куры справедливая Митрофанова. — И вообще, Милка, как ты думаешь, откуда тут такая прорва народа? Кто они такие?

— А-а, ты как всегда ничего не знаешь! Видишь ли, Элечка так увлеклась своим празднеством, что подбила на него весь свой курс и даже кучу ребят с другого факультета по специализации «Русское песенное искусство»… так, кажется, называется… А еще тех, кто народными танцами занимается и народными инструментами. Это у них будет общая преддипломная практика. Еще Элечка говорила, что если все пройдет хорошо, то они и дипломную работу такую же сделают уже в масштабе города летом, на день рождения Санкт-Петербурга. А если кто из нас захочет, то сможет участвовать вместе с ними. Нет, ты только посмотри на эту Стимфалийскую Куру! — без всякого перехода снова весьма раздраженно выпалила Милка. — На меня — ноль внимания!

Марина улыбнулась и подумала, что сегодня Людмила Константинова, возможно, и не станет изменять Ваське с Лехой Пороховщиковым, что очень хорошо и правильно. Потом она даже и не заметила, как Милка куда-то исчезла, потому что была очень занята — с восхищением и восторгом разглядывала народные костюмы студентов университета культуры. Вроде бы и много всего наворочено: и вышивки, и кружева, и ленты, и бусы, а какая красота и гармония! К кокошникам девушек прикреплены настоящие многоярусные височные кольца с той самой схемой макрокосма, которую Марина рассматривала в Элечкиной книге: тут и символы небосвода, и солнца, и земли, и растительности и даже символ женщины, дающей миру новую жизнь. Первый раз за свои четырнадцать лет Марина пожалела, что никогда ранее не интересовалась народной культурой и традициями. Как это интересно, а главное, красиво!

А в массовый танец позволили себя вовлечь уже довольно много девятиклассников. Марина тоже чувствовала подъем настроения и желание слиться с оживленными массами. Одно дело, когда народные песни поют толстые старушки в платочках и передниках, и совсем другое — когда молодые и красивые парни и девушки, которые не так уж намного старше Марининых одноклассников. Песни сменяли одна другую, и все были веселые, ритмичные, оживленные. Школьный зал взревел восторгом, когда к дудкам и трещоткам вдруг неожиданно присоединились со своей электронной музыкой известные всему городу «Носороги». За шумом и песнями никто и не заметил, как они разместились со своей аппаратурой на сцене.

— Танцуют… вернее, пляшут — все!!! — крикнул в микрофон знаменитый Элечкин брат Кирилл Верейский — Итаа-а-ак: «Полюшка-Параня»!!!

Инструменты «Носорогов» наполнили своим звучанием весь зал. Парни в народных костюмах молодецки гикнули, свистнули и грянули:

— «Ой ты, Полюшка-Параня, ты за что любишь Ивана?..»

— «Я за то люблю Ивана, что головушка кудрява!» — не менее решительно и громко ответили им их однокурсницы.

Марина поймала себя на том, что постоянно улыбается, несмотря на то, что причин для веселья у нее вроде бы нет. Она увидела пляшущую рядом с Курой Милку и рассмеялась вслух. Девчонки вынимали из карманов и сумочек свои обручи с самодельными височными кольцами и надевали их на лоб, потому что все это было уже не стыдно, а, наоборот, здорово. И все жалели, что этнографических элементов у них мало, и готовы были бы сейчас вырядиться и в народные рубахи, и в сарафаны с кокошниками.

Марина вдруг заметила недалеко от себя Вадима Орловского с рассыпавшимися по плечам светлыми волнистыми волосами. Рядом с ним пританцовывала девушка в расписном кокошнике с «ящерами», заканчивающими ярусы височных колец, с трещоткой в руках. Она пела, тоже улыбаясь и заглядывая ему в глаза:

— Кудри вьются до лица! Люблю Ваню-молодца!

Вадим неловко топтался рядом и смущенно улыбался. Он, как и многие другие, не был силен в народных танцах, но все же никуда от девушки не уходил. Ему тоже явно нравилось происходящее. Почувствовав Маринин взгляд, он обернулся, и улыбка на его лице погасла. Он с удивлением уставился куда-то ниже митрофановского лица, потом кивком извинился перед девушкой с трещоткой, протиснулся к Марине и спросил:

— Откуда у тебя это?

— Что? — почему-то испугалась она.

— Вот… — он дотронулся рукой до Марининой шеи. — Амулет… Откуда?

Марина двумя руками закрыла желтый диск, который наконец все могли видеть в вырезе ее нарядной блузки.

— Это так… Он не мой… Понимаешь, я его нашла… в сквере. Случайно. Он упал мне прямо под ноги с ветки барбариса… Подвеска со славянской символикой, и я решила, что она подходит к празднику. Думаешь, мне нельзя ее носить? Честно говоря, я и сама сомневалась…

Орловский смотрел на Марину такими сумасшедшими глазами, что она даже испугалась и решила уйти. Он схватил ее за руку и сказал:

— Тебе можно его носить. Я точно знаю. Только тебе одной и можно… Не снимай его, пожалуйста…

— Я и не снимаю… — одними губами прошептала она.

В этот момент по залу прошел какой-то непонятный гул. Музыка и песня оборвались, и все замерли в недоумении. Через зал, расталкивая окружающих, прошел человек в блестящих латах, шлеме и в развевающемся черном плаще. Он легко вскочил на сцену, звякнув металлическими частями своего костюма, и повернулся к залу. Его лицо по самые губы закрывала маска, руки были в перчатках с раструбами, в одной из них зажато копье, на поясе висел меч, а на груди на массивной цепи — изображение человеческого черепа.

— Веселитесь? — в полной тишине произнес черный человек. Голос Марине показался знакомым, но все-таки она не узнала его. — Напрасный труд!

Черный воинственный человек замер на сцене, а с двух сторон к нему на сцену поднялись Богдан Рыбарев и Маргарита Григорович. Марго выглядела настоящей Царь-девицей: в роскошном кокошнике, в расшитом серебром голубом платье с многочисленными сверкающими ожерельями и с толстой пепельной косой, перекинутой на грудь. Когда Марина взглянула на Богдана, то чуть не лишилась чувств. Он тоже был необыкновенно хорош в красном кафтане с золотым оплечьем и с расшитым поясом с кистями — настоящий Иван-царевич из русской народной сказки. Богдан подошел к краю сцены, показал на черного человека и прочел:

— Шумящ оружием проходит Чернобог; / Сей лютый дух поля кровавые оставил, / Где варварством себя и яростью прославил; / Где были в снедь зверям разбросаны тела; / Между трофеями, где смерть венцы плела, / Ему коней своих на жертву приносили, / Когда победы русичи просили…

Дальше Марина уже плохо слушала и еще хуже понимала. Чернобог строил какие-то козни всем пришедшим на праздник и даже группе «Носороги», вызывая на помощь к себе всяких ужасных существ из славянской преисподней. С ним боролись духи и боги добра, тот самый Полкан — получеловек-полуконь — и все присутствующие в зале девятиклассники и гости. Марина во всеобщем веселье не участвовала. Она смотрела только на Богдана и не могла даже отвернуться. В глазах ее кипели слезы. Она нервно теребила бабушкину цепочку, на которой висел славянский амулет. Почему-то он ей совсем не помогал.

Когда в конце концов неутомимый Васька Кура отыскал где-то спрятанный Русалочий Жезл, с его помощью Чернобог со своей пищащей и визжащей свитой был наконец полностью обезврежен. Когда он снял шлем и черную маску, все увидели Феликса Лившица и бурно зааплодировали его столь удачному артистическому дебюту. Даже Марина несколько оживилась. Всегда несколько замедленный и флегматичный, Феликс сумел так здорово и точно сыграть темпераментного и решительного злодея, что это потрясло и ее, хотя она и не слишком внимательно следила за разворачивающимся сюжетом праздника. Она улыбнулась Лившицу, когда поймала его взгляд, и даже показала поднятый вверх большой палец. Видимо, ее похвалы он ждал больше всего, потому что просто расцвел от удовольствия.