Гладиатор мгновенно перекатился на спину и выхватил нож. На фоне закатного неба обрисовался четкий контур человеческой фигуры с двумя рукоятями мечей за плечами. Стриганув ножом наискосок, Луций сделал новый перекат и вскочил. Свистнуло лезвие меча, распарывая его тунику и царапая кожу. Он отпрянул и бросился бежать. Сандалии скользили, и Эльвий мимолетно позавидовал Тиндариду, обутому в мягкие полусапожки. Вон как подкрался! Даже тени звука не уловило ухо!

Не оглядываясь, чтобы не полететь с крыши, Змей пробежал по гребню до второго внутреннего двора – перистиля. Внизу блеснула вода имплювия. Гладиатор съехал вниз, до самого края, оттолкнулся и прыгнул в бассейн. Прохладная вода погасила удар. Луций Эльвий распрямился и пружинкой выскочил из имплювия. Метнулся в портик, слыша беготню и крики за спиной, шарахнулся от черной фигуры, поднимающей меч, и с разбегу, рыбкой, вылетел в окно, решетки которого, по теплой погоде, не были закрыты. Что было за окном, он не знал, но надеялся, что не каменные плиты.

Змей упал на дорожку, посыпанную гравием. Перекувырнувшись, он подскочил и бросился бежать к ограде.

– Отжимай его! – азартно вопил сзади Эдик. – К забору, к забору!

– Слева заходи! – вторил ему бас Гефестая. – Се-режка-а!

– Эй, стой! Поймаю – хуже будет!

«Поймай сначала!» – мелькнуло у Луция. На высокую ограду он буквально взлетел – и мягко соскочил по другую сторону. Пронесся по парку соседа Марция Турбона и выскочил на улицу, полную народу. Луций Эльвий тут же сменил бег на неспешный шаг – и растворился в толпе, как птица в стае.

В особняк сенатора гладиатор вошел с черного хода, через позеленевшую бронзовую калитку. Калитка подалась туго, ржаво взвизгивая, и Луций шагнул на прямую дорожку, вымощенную плитками мрамора. По сторонам, словно почетный караул, выстроились прилизанные кипарисы. Эльвий передернул плечами – он не любил эти деревья. Почему? Может, потому, что кипарисы не шумят под ветром?..

Дорожка расширилась до аллеи и вывела к виридариуму – открытой галерее, выходящей в парк. Под ее арками горели масляные светильники на узорных треножниках. Над Римом повисли синие сумерки, и желтое пламя словно сгущало тьму вокруг, освещая мозаичный пол галереи, выделяя белую субселлию – скамью, покрытую тирским пурпуром. На ней сидел, развалясь, хозяин дома. Элий Антоний позволил себе небрежность в одежде: встретил клиента, будучи в тунике. Туника выглядывала из-под теплого плаща – сенатор зябко кутался в него, постоянно подтыкая и натягивая.

– Что скажешь? – подался он вперед, едва завидев Луция.

«Эге. – подумал тот, – а превосходительному-то неймется!»

– Я присутствовал при беседе, – заговорил гладиатор, оглядываясь. Присмотрев биселлу – кресло с двумя сиденьями, – он устроился на нем, раскинув руки по гнутой спинке, и продолжил: – Марций Турбон собрал четверку редких головорезов и шлет их в Дакию.

– За золотом? – нетерпеливо спросил сенатор.

– За ним. Несколько возов золотишка – запас что надо! Но где царь Децебал устроил схрон, префекту претории неведомо. Вот он и шлет этих… опасных. Завтра с утра выезжают.

– Отлично! – бодро сказал патрон и нервно потер ладони. – Не откажешься проехать в ту же сторону?

– В Дакию? – удивился Луций.

– Туда! Я заплачу, не обижу. Эльвий поскреб в затылке.

– Мне тоже золото искать? – уточнил он.

– Пусть ищут преторианцы! – отрубил Элий Антоний. – А ты тихо следуй за ними. Вот найдут они золото – тогда только и действуй. Хочешь – убей их, хочешь – просто обдури, мне всё равно, лишь бы золото Децебала попало в мои сундуки! Тебя я знаю, Змей, потому и посылаю. «Опасные» тебя не испугают, а к золоту ты равнодушен. И – главное! С тобой поедет мой сын.

– Гай?! – изумился Эльвий. – Клянусь Юпитером, вот это новость! Пожалей мальчика, превосходительный! Он капризен, как девушка, он изнежен и слаб! Его руки предпочитают мечу и веслу стило и гребень!

– Вот поэтому я и посылаю его с тобой, – сказал Элий Антоний с напором. – Гаю давно пора стать истинным мужчиной, а с тобой он живо повзрослеет! Да и не в этом дело, Луций. Дакийское золото мне действительно нужно, понимаешь? Очень и очень нужно. Такое дело кому попало не поручишь, а уж родному сыну я довериться могу. А вот и наш латиклавий![30] – вскричал он.

На террасу выбрался молодой человек с прилизанными волосами, высокий, с широкими костлявыми плечами и длинными жилистыми руками. На нем были шлем с белым гребнем, стальной панцирь-торакс с искусной золоченой чеканкой и шпоры на сапогах. Поверх торакса Гай небрежно повязал белый шарф «кандидата в сенаторы». Холеное лицо трибуна-латиклавия выражало скуку.

– Септимий сказал, чтобы я нашел тебя, – выговорил он, растягивая гласные.

– Да, сын, – сдержанно сказал сенатор. – Познакомься, – усмехнулся он, – это Луций Эльвий, гладиатор, он же Змей. Завтра утром вы с ним отправитесь в Дакию.

– Ты так думаешь? – слабо улыбнулся Гай.

– Я так знаю! – рявкнул сенатор. – Оставь свои замашки и слушай! Твоя задача – найти в Дакии сокровища Децебала и овладеть ими. Иначе тебе никогда не стать сенатором! Ты проведешь остаток своих дней на нашей вилле в Далмации, питаясь хлебом, сыром и кислым вином. И не потому, что будешь наказан! – Сенатор отдышался и договорил уже спокойно: – Мы разорены, сын. У нас миллионные долги. Знаешь, почему я вчера не заседал в курии? Потому что моя единственная тога уже серая от грязи, а платить фулонам за стирку мне нечем!

– Всё так плохо? – пролепетал Гай.

– Всё гораздо хуже, – проворчал Элий Антоний, – но я и так наговорил лишнего. Поэтому езжай и найди золото. Луций всё знает, слушайся его во всем.

– Я?! Его?! – оскорбленно воскликнул Гай. – Трибун будет подчиняться какому-то гладиатору?

Сенатор недобро усмехнулся.

– Сын, – сказал он, – из тебя трибун, как из меня танцовщица. А Змей – гладиатор первого палуса.[31] Он свободный гражданин, победивший в тридцати девяти боях!

– В сорока, – скромно заметил Луций.

– Тем более. Ты все понял, Гай? Растерянный трибун-латиклавий кивнул.

– И скоро ехать? – спросил он плаксиво.

– Завтра! – отрезал сенатор. – Отправитесь на рассвете. Гадания были успешны, а Фортуне я принес обильные жертвы. – Посопев, он добавил миролюбиво: – Не переживай так уж сильно, Гай. Ты отправишься в Дакию, как легат, в «вольное посольство».[32] Тебя будут сопровождать четыре ликтора[33] – Луций, Бласий, Рубрий и Тиций. Как только прибудешь в Сармизегетузу, сразу ступай в службу наместника – пороешься в документах. У тебя будут полномочия, проверишь состояние дел с верованиями варваров. Ищи любую нить! Узнай, где стоят или стояли храмы этого их Замолксиса… или Залмоксиса? Ну, что-то в этом роде. Ищи следы золота! И помни, Гай, – или ты вернешься с богатством, и тогда тебе обеспечена блестящая будущность, или мы с тобой переедем в самую занюханную инсулу, куда-нибудь в вонючую Субуру, и будем побираться, как последние пролетарии! Ты всё понял, Гай? Тебе я доверяю наше будущее!

– Постараюсь оправдать доверие. – уныло промямлил Гай.

«Опять скрипит потертое седло…» – мурлыкал себе под нос Сергий Роксолан, направляя коня по виа Попилиа, уходящей к северо-востоку. Дороги Рима… Прямые, гладкие, мощенные камнем, с почтовыми станциями через каждые восемь-десять миль, где и харчевня найдется, и гостиница. Что ни говори, а такие пути сообщения заслуживали хвалебных песней! Римские виа не петляли суетливо – их прокладывали по прямой, срезая холмы, засыпая овраги, пробивая тоннели в скалах, перекидывая мосты через реки.