– Ну что ж, вы попадете туда позже нас, но раньше других. Чужое человеческое «я», с которым вы познакомитесь, достойно уважения.

– Юлиан-Матвей тоже человек.

– Условно говоря, да. Но в нем память вытеснила все остальное и превратила его почти в механизм из-за несогласованной работы сигнальных систем.

Она подвела меня к таинственным дверям и достала ключ.

Мне стало не по себе. Сердце тревожно билось. Состояние такое, какое бывает во сне.

Мы вошли в помещение, где стоял всего один аппарат. Это и была «память» погибшего человека, «записанная» Мариной Вербовой.

Марина включила аппарат и приобщила меня к жизни этого человека, которого я никогда не видел, но полюбил. Его не было в живых, но мысль и чувства были рядом, замоделированные Вербовой.

Рассказ его был прост и бесхитростен:

– Я родился в космическом корабле, но узнал, что такое мир, уже на космической станции в окрестностях Венеры, где началось и продолжалось мое детство. Маленькая станция, окруженная пустотой, искусственная металлическая планетка, где нет ни рек, ни озер, ни деревьев, ни облаков.

Первое не сфотографированное, а настоящее облако я увидел на Земле, когда наконец попал туда. Оно плыло в синем небе. Над космической станцией не было неба. Она висела и крутилась в вакууме, в пустоте. Да, наконец-то я стоял на Земле.

Здесь я услышал бурчание первого ручья, свист и щелканье первой птицы, в горлышке у которой сидело лесное звенящее, поющее чудо. Птица своим звоном и свистом хотела что-то поведать мне, поведать нечто более простое, громкое и чистое, нежели могут передать слова. Для меня все было таким первозданным, словно Земля с ее лесами и водами только что возникла.

– Володя, – сказал мне отец, – ты зря так быстро снял маску. Здесь слишком много кислорода от лесов. Он пьянит, нужно привыкать понемножку.

Я сразу привык к Земле. Я стоял, крепко опираясь ногами на нечто большое, прочное. Я дотронулся рукой до дерева, и сквозь шершавую кору почувствовал внутреннее тепло, жизнь и дрожь. Я обнял дерево, словно это был человек. Я дышал. Еще никогда до того дыхание не доставляло мне такого удовольствия. Вместе с кислородом я вдыхал настой хвои, запах трав и лесных цветов. Я долго смотрел, как текла река. Она неслась по камням, легкая, живая и прозрачная, вся звон, биение, плеск и свежесть. Я наклонился и, зачерпнув из реки воду ладонями, стал пить. Мне казалось, что в раскрытых ладонях у меня вся река – живая, быстрая, студеная и скользящая. Как ее удержать, не упустить? Впервые я пил воду из ладоней. Ее было бесконечно много – живой, холодной, обжигающей горло воды, река несла ее тысячи лет все с таким же шумом, звоном и щедростью.

Да, щедрость – именно это слово вертелось у меня на языке. Земля была бесконечно щедра, как эта река. На ней было всего много – травы, ветвей, воды, воздуха и еще чего-то, чего не хватало, так не хватало на космической станции, окруженной бездной и вакуумом!

Не кислород, не запах хвои и трав, а эта щедрость пьянила меня. Я шатался как пьяный от ощущения этого чудесного избытка, от той доброты и тепла, которые буквально струились из каждого дерева, из каждой ветви. Пролетела пчела и села на цветок. На космической станции не было пчел, и не было цветов, и не было ветвей. И вещи были холодны и бесчеловечны.

– Володя, – сказал мне отец, – не пей так много. Вредно. Нужно понемножку привыкать. На станции мы экономили воду.

– Здесь вода хороша. Я никогда не подозревал, что вода может быть такой вкусной. Она течет, несется по камням неведомо куда и откуда.

– Ты сказал глупость. Ведомо! Даже очень ведомо! Посмотри на географическую карту местности. Вот сюда! Здесь, в горах, она начинается и впадает вот сюда. Смотри!

Я посмотрел на карту, Но это не доставило мне никакого удовольствия. Сколько раз я смотрел на карту материков и океанов Земли, живя вдали от нее, на комической станции, и думал, что я имею представление о Земле. Нет, Земля походила на карту не больше, чем человек на свой костюм, на свою форму, скроенную портным по мерке.

Земля! Я мысленно повторял это слово с такой же ненасытной жадностью, с какой вдыхал воздух, пахнущий пихтовыми и кедровыми ветвями, и пил воду из ладоней. И неудивительно, что, закончив школу, из всех существующих профессий я выбрал ту, что связана с землей. Я стал геологом. И я думал, что никогда не разлучусь с Землей.

Ту, о которой речь пойдет впереди, я встретил не в геологической партии, а в большом городе, в доме, где жили мои приятели. У нее было простое и очень милое имя – Зоя. Я мог бы вспомнить все подробности нашей первой встречи, но зачем? Встреч было много, очень много. И я думал, что я никогда не расстанусь с Зоей, как не расстанусь никогда с Землей. Первая большая разлука произошла через год. Зоя отправилась в космос, отправилась по делу. Она пробыла там долго, и я ждал. Я ждал ее и дождался. Она пребывала тут, рядом, и это было удивительно. Я мог протянуть руку и дотронуться до Зои, а еще недавно между нами лежало космическое пространство со своим вечным холодом, близким к абсолютному нулю. Но вот пространство выпустило ее или, точнее, отпустило. Она была здесь, вся смеющаяся, быстрая, чуточку нетерпеливая, и только рассказы и воспоминания уносили ее туда, в холодную бесконечность. Она была здесь, со мной, на Земле. И я понимал, что Земля без нее – это все равно, что Земля без облаков, озер, лесов и лесных троп. Я смотрел на нее, и мне казалось, что в ее облике, в ее смеющемся лице странно и чудесно слился облик всего человечества. Она и есть люди, а люди и есть она. И я смотрел на нее, словно впервые увидел человека, женщину во всей ее неповторимости и красоте.

«Ты? – думал я. – Кто ты, Зоя? Ты женщина. Но ведь женщин миллионы, а ты одна. Ты одна, как Земля с ее щедростью и добротой, с ее реками, лесами и облаками. Если бы ты вдруг исчезла, мир для меня стал бы вакуумом, пустотой, наполненной холодом и космической пылью. Кто ты, Зоя? Кибернетики говорят, что ты машина! Может быть, и чудо в горле поющей птицы, звон, щелкание, свист, трепет – тоже машина?

Кто же ты, Зоя? Я смотрю на тебя, и немеет мысль. Ты как то облако, которое я впервые увидел на Земле и над Землею. Оно медленно плыло над рекой, сразу внизу и вверху, на небе и в речной воде.

– Ты, – шептал я. – Ты!»

Когда я говорил «ты», я мыслью и чувством, всем своим существом прикасался к тому, что было «ею» и чего не могло сразу охватить мое сознание, потому что это было как миг.

О чем мы говорили с ней? Не помню. На ее лице я стал иногда замечать выражение неудовольствия и нетерпения. Ей нужен был я и весь мир. Мне в эти минуты нужна была только она, она одна.

И вот однажды она не пришла. Я думал, что она заболела. На другой день я узнал, что она не пришла ко мне по другой причине. Это была причина, меньше всего поддающаяся пониманию, потому что относится к тем явлениям, с которыми имеет дело не столько разум, сколько сердце. Мой разум мог объяснить мне, почему она разлюбила меня и полюбила другого, но чувства все равно продолжали спрашивать: почему? Ведь она недавно еще любила меня, за это время я не стал глупее, бессердечнее. Я остался таким, каким был. И все же это случилось.

Она страдала не меньше меня и иногда заходила ко мне. На ее лице я видел жалость. Это меня оскорбляло, и мы расстались.

Наступила тишина. Марина сказала мне:

– На сегодня хватит.

Мы вышли. И она закрыла дверь на ключ.

Я с волнением слушал продолжение рассказа Володи.

– Вакуум! Мне слишком рано удалось узнать, что это такое. И только на щедрой, доброй, красивой Земле я забыл о нем. Но после того как ушла от меня Зоя, я решил покинуть добрую, щедрую Землю. Меня по моей просьбе отправили на Марс вместе с геологической экспедицией. Помощник начальника экспедиции, энергичный и расторопный человек, заранее позаботился обо всем. Он захватил с собой не только все необходимые продукты, но и грохот речных перекатов, шум водопадов, лепет березовых рощ, свист и пение птиц. Он захватил с собой шепот влюбленных, детский смех, грохот морских волн, набегающих на песчаный берег, разумеется, не в натуральном виде, а «снятом» с помощью электронно-оптических и акустических аппаратов. Он ничего не забыл, этот хозяйственный, предусмотрительный человек. По целым дням он ругался и спорил с капитаном космолета на звездном вокзале.