— От чего?
— А оттого, что их росомахи так вот за проступки наказывают. Раньше они высокие были. Как волки. Но их так гоняли, что лапы от бега стёрлись больше, чем наполовину. Оттого они теперь призёмистые.
Дни шли, работы вились и переплетались, как тетива лука — пучки в одну сторону, потом все вместе — в другую. Сида как-то ухитрилась сделать так, чтобы никто не сидел без дела — и всяк непременно делал то, что лучше всего умел. При этом всем всего хватало. Чудеса!
Эгиль заметил — Немайн часто останавливается посмотреть, как он работает. И при этом молчит. Просто стоит и смотрит. Недолго. Потом убегает. Эгиль немного думал над этим. Решил — раз молчит, значит, он всё делает правильно…
Отец Адриан, которого с подачи базилиссы уважительно-ласкательно называли «батюшкой», погрыз кончик стила — а перья грызть противно, может, потому к ним и не удалось приспособиться? Послание выходило почти бесконечным — а всё оттого, что его занесло в дела мирские, хоть и интересные, но всё же — не главные. Главной была душа той, что упорно называла себя Немайн, и её восприятие жителями Диведа.
Как передать безумное счастье, разрывающее Немайн, он не знал — а сида счастлива. Неосознанно — зато до упаду, до свечения изнутри! Как человек, который строит своё будущее. И не думает о прошлом. Кажется, она решила, что прошлого для неё больше нет — и тут, конечно, ошиблась — по весне откроется навигация, и вся Ойкумена узнает, кто строит новый город в устье реки Туи. Дионисий не удержится, отправит в Рим доклад о своих подозрениях — и пусть «сида» никогда не узнает, чего ему стоило отправить римскому понтифику полуправду! Какие уж тут подозрения, когда приехавший из Африки учитель узнаёт свою ученицу… Да и быть ей больше некем!
Так что пусть беглая базилисса Августина-Ираклия пока радуется. Тем более, что эта радость не бездельна — связи с Византией у неё есть, и мятежная провинция Африка, скорее всего, окажется на её стороне. Впрочем, как бы там ни развивались дела в империи, жить Августина — или всё-таки Немайн? — решительно предпочитает в Камбрии. И вот именно это в ней никак не переменится. Так что она и правда строит себе дом, город и страну — сама!
А в душе у неё есть один мало-мальский грешок — нравится ей быть сидой! Жить чужой жизнью и чужой судьбой — или, всё-таки, своей?
Северные язычники, например, абсолютно уверены, что своей. Перемена имён их не пугает. В чужой земле разумно именоваться другим именем. А слава приходит по делам! Так что здесь они спокойны, не сомневаются, что служат достойной их мечей, и очень надеются совершить много подвигов.
У них другие вопросы — которые они и приходили задавать. Сначала, что характерно, долго беседовали с лекарем-язычником. Разумеется, вопросы, возникшие от общения с доброй хрстианкой, тот разрешить не смог. Тем более, что настроить воинов против хранительницы правды тот и не пытался. Только уверял, что она относится к числу языческих богов. А не просто к народу холмов. Его рассуждения были лестны — служить богине должно было показаться очень почётным. Но — норманнов такие объяснения не устроили, и они явились к священнику истинного Бога.
Викарий тогда даже струхнул немного. Не то, чтобы он боялся викингов. Знал — северяне люди хоть суровые, но вдумчивые. Не все. Эти двое. Такое у каждого ремесло. А потому спор ограничится словами, если не задеть их веру поношением. Другое дело, что эта парочка впервые проявила интерес к христианству. А ведь там, откуда они явились, лежала целая страна. Которая тоже могла проявить интерес — но пока, по слухам судя, интерес этот проявился только в сожжении дотла ирландских миссий на Оркнейских островах. Потому викарию было очень жаль, что в Кер-Сиди не было ни епископа Дионисия, ни патриарха Пирра. О чём и написал. После чего принялся припоминать беседу, которую вёл с нежданными гостями. Сперва он предложил им сесть и отужинать. Не отказались. Но — говорили о стройке, да о местных обычаях, казавшихся странными. Советовались, как иноземцы с иноземцем. И только омыв руки, перешли к делу.
— Вот рассуди, — говорил тот, что стал первым поэтом Глентуи, — Немхэйн возится с землёй и рекой, и выглядит как жительницы холмов. Значит, она из ванов. Но мудрый старик уверяет, что она из тех богов, которые победили в давней войне с другими богами! Значит, должна быть из асов. Но ни на кого из асов она не похожа! И вся её родня — тоже! Зато они похожи на ванов. И сильно. Манавидан, например, — это же явно другое имя Фрейра! Опять же, холмовым народом правят ваны, и не иначе. А этот сморчок уверяет, что Немхэйн сестра Одина. Да у того вообще нет сестёр!
Он возмущённо фыркнул и треснул кулаком о ладонь. А кулак у него был большой. А на ладони виднелись мозоли, и явно не от стила. Адриан спокойно кивнул. Он немного знал о Вотане и других германских богах. Изучил, пусть и наспех, когда понял, что отправляется в Британию вместе со своим другом и покровителем. И вот — пригодилось. Впрочем, понятно, что Августина-Ираклия никакой родней Вотану-Водану-Одину и как его ещё там — не приходилась. Викарий грустновато улыбнулся. Девочке хватит собственной родни. По весне. Зачем ей ещё какие-то языческие боги, когда есть царь Констант. Который наверняка уже знает. И даже действует. Только бурное море ограничивает эти действия. До весны. Всего лишь до весны.
Между тем заговорил доселе молчавший строитель машины и зодчий валов:
— И вот ещё что я подумал. Один же обманщик. Не как Локи, а только для дела, но всё-таки. А тут все уверяют, что сиды не лгут! И за полгода, что сида здесь живёт, не разочаровались. Значит, она не ас.
— Меня не волнуют названия, — ответил тогда викарий, — Меня волнуют души. Всякий, кто получил от Творца дары земного бытия и бессмертной души — человек. Немайн — тоже человек. И Один ваш, я подозреваю, тоже. Не держите за обиду: мой Бог человек точно. Не только человек, но в том числе. Что есть большая слава и почесть для всех людей.
— Один — ас, — уточнил Эгиль, — и какова его слава, мы знаем. А кто Немхэйн? Как это выразить одним словом? Так, чтобы всякий понял. Видишь ли, мы горды, что ей служим. Здесь её знают, понимают, кто она — и видят в нашей службе славу и почесть. А что мы скажем, когда вернёмся в родные фиорды? Что мы служили некоей женщине? Даже и не королеве?
— Объясните. Расскажите всё, — брякнул тогда викарий, и сам понял, что сморозил глупость.
— Люди не будут слушать долго повесть тех, кто потерял вождя и корабль, а потом служил неизвестно кому. Какое-то время будут — из уважения к деньгам и оружию. Но — недолго. А потому нам нужно уметь сказать коротко.
Эгиль выдохся. Вытер рукавом лоб, на котором набухли капли. Как будто без продыху полчаса топором отмахал.
— И мы не хотим говорить ложь. Даже случайно, — дополнил Харальд, — Мы всё-таки из её дружины. А потому, если ты сможешь нам сказать, кто она, так, чтобы это стало ясно не только мудрецам. Так вот. Немайн — не обычный человек. Это видно. Не только по ушам и зубам. Не только…
Отец Адриан только хмыкнул. Но — молчал, потому как говорить было пока нечего. Выдавать тайну — в мыслях не было. Но — следовало что-то рассказать. И не путать многообещающих варваров в сложных измышлениях. И — нет, не лгать! — но повернуть истину таким боком, за которым не было б видно её нежелательной части.
— Я всё-таки начну сложно, — сказал он наконец, — я всё-таки грек, а греки — народ, любящий мудрствование. Так что — сначала сложно, а потом, быть может, мы достигнем и краткой ясности… Итак, вернёмся к тому, что я уже сказал: Немайн, прежде всего, человек. Бессмертная душа, тварное тело. Это образ Бога, по которому мы сотворены. И только от самого человека зависит, сможет ли он подняться выше. Стать — не просто человеком. И даже — не только человеком. Обычно христиане не особенно обращают на это внимание. Уж больно гордыню воспаляет — и ведёт к обратному результату. Но в вас всё равно этой самой гордыни — на легион. И вы не христиане, вам только знать… Так вот и знайте — в каждом человеке, помимо тела и души, есть ещё нечто. Немножко — но есть, как бы плох он ни был. Это нечто мы именуем Святым Духом, третьей ипостасью Бога, — он сделал резкий жест, Харальд, готовый задать вопрос, так и замер с приоткрытым ртом, — Не перебивай, прошу тебя! Мне и так тяжело вести мысль. Одной из частей Бога, всегда различных, и всегда единых. Эта часть Бога разлита во всём добром, что есть в мире, и, в первую очередь, в людях. И если человек будет творить добро и красоту, расти душой — часть эта в нём будет прирастать. Понемногу. Сначала — это будет выглядеть как… — Адриан замялся, подыскивая слово попроще, — как удача! Правильные дела начнут спориться, и выходить лучше, чем человек этот будет рассчитывать или даже надеяться. Потому, что действовать будет уже не только его сила. А вот потом… Потом человек может стать богом. То, что это возможно — правда. Таково слово. "Вы — боги". Те, кто стал его частью, но при этом остался собой. И становится богом велением и благодатью Создателя. Это и есть подобие Бога.
