— Мы же были на одной стороне. Своих убивать нехорошо. А ещё — он всё-таки меня любит… Просто дурак.

— А ты? Тебе он нравится?

— Нет, — отрезала Немайн.

Дэффид понял — иногда сиды лгут. Если они женщины, и когда им это положено по их женской природе. И при этом, в отличие от людей, считают, что говорят правду…

Потом планы поломались. Увы, за утро слух о том, что Немайн вернулась — расползся. И если солдаты гарнизона честно ждали вечера — Клирик подумал, что о наплыве клиентов Дэффида нужно предупредить — то остальные горожане наперебой рвались поздравить с победой да посмотреть на приёмыша и кормилицу, что осталась без души. Как раз с этим у них не выгорело — но ни они, ни Клирик того ещё не знали.

Анна с утра распотрошила свои запасы — зверобой ей хотелось иметь под рукой. Нарин очень просила ложечку концентрата.

— Кормить закончишь — дам, — жестоко объявила ведьма, — Опять же, если выснится, что у тебя точно нет души — прогоним. Я уже и замену тебе присмотрела…

Та сразу и присмирела. А у ученицы сиды настроение стало преславное и всепогодное. Потому сразу направилась проведать «Пантеру». Колесница чувствовала себя отлично, торсионы легко выдержали двухдневный переход. Осталось озаботить ипподромных служителей поиском новой лошади для упряжки — чтоб не лайдачила, и не пыталась тянуть за четверых, а работала наравне с остальными четырьмя.

— В масть? — обреченно спросили её.

— Нет, — подумав, ответила Анна, — не обязательно. Пристяжных убивают первыми.

Вернулась в «Голову» — как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как норманны держат позицию у сидовых дверей.

— Нельзя. Сосна реки колеса битвы склонилась от дитя заботы…

— Богиня устала. И вы бы притомились, бросай камни целый месяц…

— Медведица ж снегов метала зубы фьордов! А, губка знаний. Проходи. Тебе можно.

Но Анна остановилась. Спросила:

— Ты почему не рифмуешь стихи?

— То есть как не рифмую? — удивился Харальд, — Ещё как рифмую. Хотя это и не обязательно, главное — размер и смысл, но я начитаю каждую строку с одного звука. А если получится — то с двух или трёх одинаковых. Потом — но это у меня не всегда получается — я стараюсь вставить одинаковые звуки и в середине строки, на равно удалённых от начала строки слогах. Или на конце строк. Это тоже здорово! А ваши, валлийские поэты, обычно поступают наоборот — рифмуют сначала концы строк, а потом, если получится, середину и начало. И размеры у вас другие…

— Ясно. Интересно.

— Слушай, а что ты за ведьма, если поэзии не знаешь? Хульного нида сложить не можешь?

Анна сначала хотела сказать гадость. Но настроение оставалось солнечным, несмотря на дождь, отчаянно барабанящий по крыше.

— Была — травная. А теперь — и вовсе не ведьма. Ведьму отец Дионисий не одобрит, а я добрая христианка. Как Немайн. А по ремеслу — сама не знаю. Сиду спрашивала, та в ответ своими холмовыми словами сыплет, и латинскими. Но лекаркой осталась.

— Эй, расступитесь! Нечего тут толкаться! — молоденький рыцарь, пурпурной плед аж реет за спиной от быстрого шага. Вот нахал. Простые солдаты — и те повежливее. Вечера ждут.

— А ты кто такой? Кроме родичей велено пускать только короля. Не родичей короля, а родичей сиды. Жди до вечера, сэр.

— А я и есть от короля. С его словом.

— Передай через нас. У нас память хорошая, перескажем точно, сэр, — предложил Эгиль. Харальд закатил глаза. Видимо, вдохновился и искал рифму.

Рыцарь оглянулся, ища помощи позади. Спереди было глухо — бородатые язычники выглядели точно на кеннинг "скалы фиордов". И пусть он уложил троих таких их лука — тут, нос к носу, рыцарь вовсе не чувствовал себя сильнее. И начал понимать: выйти в ближний бой против такого — подвиг. Ему, мужчине и рыцарю короля. А крохотная сида не побоялась. И богиней её звать преосвященный Дионисий не велит. Но король велел — передать лично… Взгляд зацепился за ведьму. Бывшую, по её словам. Может, выручит? Раз сида теперь добрая христианка…

— Леди Анна… — неуверенно начал рыцарь, — Ты ученица Немайн, тебя пропустят… Скажи ей, что я прошу меня пропустить, чтобы я мог передать слово короля.

Леди Анна. А раньше была — "Эй, ведьма!". Сколько ни лечи. Даже, если усы не отросли и молоко не обсохло. Даже видя, как вождь клана с этой ведьмой при встрече кланяется. Почему-то когда человек становится рыцарем, он начинает вести себя совсем не так, как воины клана. И часто снова становится вежливым, выйдя на покой. Положено им ведьм презирать — а то и бороться с ними. А ученица сиды… сиятельная.

— Сиятельная Анна.

— Что?

— Меня правильно называть нужно — сиятельная Анна. А мою наставницу… — тут пришлось задуматься, вспоминая, как Немайн титуловал отец Адриан. Или, точнее, батюшка Адриан.

Рыцарь терпеливо — и такое бывает! — ждал. В голове прыгали похожие, очень похожие, но неправильные слова. Не то, не то… А вот и оно!

— Великолепная! Великолепная Немайн. А «леди» мы для тех, кому господа — для слуг да младших родственников. Ну и для остальных, пожалуй — если разговор не по делу, а о погоде или вроде того. Запомнил? Повтори.

— Запомнил. Великолепная Немайн.

— Отлично. Если наставница согласится тебя выслушать — позову.

И проплыла в приоткрытую норманном дверь.

— У меня утро доброе, а у тебя? — спросила с ходу. Прежде чем осознала, что вошла куда-то не туда. Точнее, в крепко переменившееся туда. Огляделась. И села на один из установленных вдоль стены ларей.

Немайн сидела рядом с колыбелькой, за столиком. Чертила, на треть сложившись, став ещё меньше и беззащитней. Точным рукам не требовались линейка и циркуль. Увидела ученицу — перо дрогнуло. Наставница зашипела, как змея, которой на хвост наступили. Ну, да, теперь смывать кляксу.

— Ты неожиданно.

— Зато за дверью полно ожиданных, твоя гвардия еле сдерживает…

— Ой.

И потянулась за новым пером.

— И среди ожиданного — посланец от короля, — порадовала ученица, — К тебе. Позвать?

— Зови…

Рыцарь оказался тот самый, что получил вторую охранную грамоту. Как это было давно… Но краснеть за два месяца не разучился.

— Великолепная Немайн, я несу тебе послание от моего короля. Гулидиен, король всего Диведа, просит благородную деву Немайн ап Дэффид ап Ллиувеллин навестить его для разговора в его доме до заката. Это собственные слова короля, и я их точно передал.

— Благодарю тебя, добрый сэр, и не задерживаю.

Анна слегка улыбнулась, хотя хотелось, как девчонке, хихикать в кулак. Сида продолжила её линию ненавязчивого хамства. По обычаю полагалось бы поговорить ласково, да предложить стол и кров. Пусть человек и три шага сделал — он гонец короля да целый рыцарь при исполнении.

Впрочем, тот и рад был ноги унести. Хотя бы потому, что иначе пришлось бы ему из вежества присесть на пятки, как древнему герою. Анна пробовала — неудобно. Видимо, у людей, привыкших к скамьям и стульям, кости, жилы да суставы другие. Немайн-то ничего.

Позвал король одну Немайн — одна и отправилась. Ученица не в счёт, она для того и существует, чтобы находиться рядом с наставницей и всё примечать. Приняли — ласково, уважительно. С поклонами провели в маленький кабинет — пара стульев, столик — вместо бумаг корзинка с яблоками, одно надкусано, стены уютно обтянуты льняным полотном. Король — стоит. Тоже почти один. За спиной у него маячит филид-архивариус. Вместо протоколиста. Искусство быстрой записи в Камбрии от римлян не сохранилось. Потому нужен человек, который точно запомнит беседу. Заодно и на пергамент не нужно тратиться.

— Поздравляю с победой, — сел Гулидиен лишь после того, как сида поклонилась, поздоровалась и устроилась на предложенном приглашающим жестом стуле. Переговорном — почётном, со спинкой, но жёстком и неудобном, — Ты вовремя вернулась из похода — погода установилась мерзейшая.

— Когда ты дома, дождь — отличная погода, — вид промокшей Немайн не вязался со словами, — под него хорошо отдыхается. Да и работа, та, которая совершается пером — идёт ходче. И дети крепче спят.