По-прежнему прижимаясь к ней, но не двигаясь, он приподнялся и заглянул ей в лицо.

– Тебе больно. Я думал, ты готова.

Она лежала зажмурившись, но при звуке его голоса открыла глаза. Взгляд у нее был озадаченный.

– Я готова. – Она погладила его по лицу кончиками пальцев. – И хочу доставить тебе удовольствие.

– Мне с тобой хорошо, но я тоже хочу доставить тебе радость.

Озадаченность в ее взгляде усилилась, и он вдруг осознал, что она не понимает, о чем он говорит, что, несмотря на ее брак с Робертом Уиллоби, она все еще целомудренна и, вероятно, никогда не знала истинного наслаждения – только легкое волнение. Так огонь, разведенный неумелой рукой, никогда не полыхает, а лишь трепещет слабыми язычками.

– Вот так, например. – Он склонил голову, пощипывая ее шею, мочки ушей, точеный подбородок. Перенеся тяжесть своего тела на одну руку, другой он гладил и ласкал ее, раздувая в ней мощное яркое пламя.

Во влажной духоте «Зеленой ветки» Роберт решал судьбу своего предприятия по торговле шерстью. Выложив на стол мешочек с серебром, он шепотом давал указания мужчине могучего телосложения со шрамами на лице, сидевшему напротив него.

– Несчастный случай, ясно? Все должно выглядеть как несчастный случай.

Серло Рыжебородый, прежде служивший рядовым наемником в армии короля Иоанна, а теперь зарабатывавший на жизнь нерегулярными, но значительно более выгодными заказами, накрыл кулаком мешочек с деньгами и кивнул.

– Можете на меня положиться, – сказал он, обнажая гнилые желтые зубы, разрушенные почти по самые десны. Густая медная борода, из-за которой он и получил свое прозвище, обрамляла его лицо, словно шарф. – Никто ведь не заподозрил, что вы имеете отношение к исчезновению старого ткача, верно?

– Верно, – подтвердил Роберт, водя по столу чашей, которая оставляла на дереве мокрые круги. Было видно, что его гложут сомнения. Порой ему приходилось рисковать, чтобы добиться желаемого, и он был готов к опасностям, но заносчивость де Лаполя, возомнившего, что он может раздавить его, как муху, пошатнула его уверенность. Убрать с дороги Найджела Фуллера и старого ткача было нетрудно. Но Морис де Лаполь – добыча более крупная, и риск, соответственно, больше.

– Разумеется, вы всегда можете нанять кого-то другого, если мне не доверяете. – Серло Рыжебородый отодвинул от себя мешочек с серебром.

– Я доверю всякому, пока он остается в поле моего зрения, – рявкнул Роберт. – Ты прекрасно знаешь, что, обратившись к кому-то другому, я поставлю себя под двойной удар.

Рыжебородый ухмыльнулся, но ухмылка быстро слетела с его лица, когда Роберт добавил:

– И чтобы в какой-то степени обезопасить себя, я буду вынужден заплатить тому человеку вдвое больше, дабы избавиться от тебя. Так что не переоценивай себя, господин Рыжебородый. Пока ты справляешься со своей работой и знаешь свое место, ты мне полезен, и я плачу тебе достаточное вознаграждение за твои труды и за молчание. Надеюсь, мы понимаем друг друга, – Он навалился на стол, впившись взглядом в своего собеседника. Тот кивнул и отвел глаза.

– Да, господин, понимаем.

– Вот и отлично. Придешь ко мне, когда дело будет сделано, – получишь вторую половину. – Рыжебородый запихнул деньги в мешочек на поясе, и Роберт предостерегающе поднял палец – Но помни: только не в городе.

– Положитесь на меня, господин. Клянусь, вы будете довольны. – Рыжебородый допил вино и с важным видом пошел из таверны.

Роберт заказал новую бутыль и склонился над своей чашей. Возвращаться домой еще не хотелось. Занятие любовью на брачном ложе, возможно, принесло бы ему облегчение, но прежде пришлось бы дождаться ухода гостя, а он пребывал в сильном душевном волнении.

Подготовка убийства – дело не из приятных, даже если оно необходимо и будет совершено чужими руками. Он глянул на свои ладони, и на мгновение представил, как одной из них, правой, зажимает Герберту нос и рот. То тоже было необходимо, жестокость из милосердия. Старик все равно дышал на ладан. Лучше уж было сразу избавить его от мучений. Чем мгновенная смерть хуже жалкого существования в тяжких страданиях? После удара он все равно протянул бы недолго.

Роберт тряхнул головой, словно разгоняя рой докучливых комаров, и, окинув взглядом таверну, встретился глазами с одной из проституток, полногрудой веснушчатой блондинкой по имени Корисанда. Эта красотка сумела придумать себе необычное имя, значит, она на порядок выше прочих Хильд и Эгги, промышлявших в этом заведении. Не отрывая от нее взгляда, Роберт подкинул монетку, отработанным движением ловко подкрутив ее пальцами. Подбоченившись, женщина ленивой походкой подплыла к нему и налила себе вина из его кувшина.

– О Боже, Господи! – всхлипывала Мириэл, извиваясь и вздрагивая от прикосновения ласкающих пальцев Николаса и нежных уколов его языка. Она даже представить не могла, что такое огонь истинного сладострастия, насколько нестерпимо острыми могут быть ощущения. Это было невыносимо, она умирала. Однако Николас в ней по-прежнему не шевелился, разве что подстраивался под ее порывистые движения.

Она выгибалась, пытаясь одновременно остановить и продлить убивающее ее наслаждение. Бормоча ей в шею слова любви, он задвигался на ней, медленно, лениво. Мириэл вцепилась в его меховой плащ, потом в него самого, губами вдавливаясь в мужское плечо, чтобы заглушить крик, ногтями впиваясь в его спину. Его толчки стали более энергичными, он увеличил темп, но по-прежнему сохранял размеренность, обуздывая свою страсть. Мириэл обвила его ногами. Она услышала собственный голос, задыхающийся, умоляющий его прекратить, пощадить ее, и вдруг драгоценные камни слились в ее лоне в крошечный комок умопомрачительного блаженства и рассыпались на тысячи мельчайших осколков.

Долгое время она не ощущала ничего, кроме собственного прерывистого дыхания, стука сердца в груди и всплесков угасающей страсти. Сознание возвращалось к ней урывками. Прохладный мех его плаща, сквозняк на ее мокром от слез лице, мерцание короны в сиянии светильника… Они сильно рисковали, но все же она не спешила скрыть улики. Усталость и удовлетворение переполняли все ее существо. Впервые в жизни она чувствовала не саднящую боль, а приятную воспаленнность. Она глянула на Николаса. В какой-то момент он отстранился от нее и теперь лежал на животе, подпирая голову на согнутых локтях, и смотрел на нее озабоченно и нежно.

Она вдруг оробела под его пристальным взглядом, устыдясь не близости с ним, а собственной уязвимости, полной утраты самоконтроля в его объятиях. И ей не терпелось выяснить, сколь хорошо владеет собой он. Готовясь применить свои скромные, но весьма важные познания, она нахмурилась и заметила:

– Ты сделал мне бесценный подарок, но сам не получил удовольствия.

В его чертах промелькнуло удивление, словно он не ожидал от нее такой проницательности, но потом он склонился к ней, кончиками пальцев убирая завиток с ее лица.

– Потому что, как ты сама сказала, это был мой подарок, бесценный подарок. Я не хотел, чтобы ты забеременела. Бог свидетель, мы и так сильно рискуем.

Мириэл качнула головой:

– Ты зря боялся. Я точно знаю, что бесплодна. Мы с Робертом женаты вот уже почти год, и он исправно, дважды в день, пользуется своими супружескими правами во все дни, дозволенные церковью. Если б это было возможно, я бы уже давно забеременела. – Она скривилась – Порой мне кажется, что это меня Бог наказывает за то, что я сбежала из монастыря Святой Екатерины, но, если честно, я особо не расстраиваюсь, да и Роберт говорит, что для него это не важно. Мне нужна независимость, чтобы успешно заниматься своим ремеслом; ничто не должно привязывать меня к очагу. К тому же роды – дело опасное. – Повернув голову, она уткнулась носом в его теплое плечо. – И все-таки ты поступил по-рыцарски. Сомневаюсь, что найдется много мужчин, которые столь же внимательны к женщинам. – Она склонилась над ним и стала осыпать его поцелуями, сначала едва касаясь, затем все настойчивее. Ее ладонь заскользила вниз по его телу, обвела бедро, стала теребить кончик возбужденной плоти. Он с шипением втянул в себя воздух. Теперь она была в своей стихии, инициатива принадлежала ей. Она играла с ним, как прежде он играл с ней, ласкала его то быстрее, то медленнее, то пылко, то сдержанно. Вены на его шее вздулись, плоть в ее кулаке окаменела, изогнулась, как лук.