— Что, что такое? — Спидфайер, высунувшийся в окно, расслышал лишь слово «скорая». — С кем-нибудь плохо? Цинцы кивнула. — Очень плохо Крокодилу…

— Он собирался сойти? — испуганно переспросил оператор.

— Не волнуйтесь! — зло отрезала Цинцы. — Успеете снять еще не одну сотню метров, пока он упадет на дороге…

— Вы шутите? — Спидфайер удивленно посмотрел на Цинцы. Ни следа тревоги за судьбу человека не было видно в его по-ковбойски бесцветных, немигающих глазах.

Бешенство охватило Цинцы. Она уже хотела ответить Спидфайеру как раздался крик оператора: — Амбулатория!

Оба американца высунулись в окно, и вновь затрещала камера. Даже в эту минуту Цинцы не обернулась. Глядя вперед, она видела перед собой голый, залитый солнцем склон Венту, белые камни искаженное лицо Тома…

— О чем они говорят с Крокодилом?! — прокричал Сцидфайер. Цинцы, не слушая, знала, о чем разговор.

— Как самочувствие, Роже? — спрашивал Ричард, открыв окно амбулатории.

Вопрос был чистой формальностью — и без слов ясно, что Крокодилу плохо. Он шел с зеленым, цвета прихваченной внезапными заморозками молодой травы, искаженным лицом.

— Плохо! — сквозь зубы ответил Крокодил. Он качал головой, изредка поводя плечами, будто хотел освободиться от чего-то тяжелого, что нести уже было невмочь.

— Не лучше ли сойти? — спросил врач. Крокодил посмотрел таким взглядом, что доктор осекся.

— Как сердце? Дать обезболивающее? Роже отрицательно покачал головой.

— «Поезд» далеко?

— Все те же пять минут, — сказал Ричард, и слова доктора удивили.

Крокодилу казалось, что он практически остановился и «поезд» висит за спиной.

«Раз так… Вперед! Если я еще двигаюсь — я живу! Вперед! Сопляки, не могут даже сократить расстояние в минуту, когда я так плох! И еще мечтают свалить Крокодила! Сопляки!…»

— Мы будем рядом. Если что, поднимите руку.

— Хорошо, — выдохнул Роже.

То ли от презрения к соперникам, то ли от мысли, что в любое мгновение помощь рядом, он почувствовал себя легче. «Легче… Легче… Легче…» — как молитву повторял про себя Крокодил и чувствовал: тиски, сжимавшие сердце, ослабевают. Стало легче крутить педали. Он позволил себе несколько резких ускорений, словно проверяя себя.

— Крокодил отказался от врачебной помощи! — выкрикнул Спидфайер, и теперь в голосе его звучали нотки восхищения.

«Ничтожество ты! — подумала Цинцы, — Только так и могло быть — это ведь сам Крокодил. Если он упадет, — уже не поднимется никогда».

Она откинулась на мягкую подушку сиденья и закрыла глаза. Сколько прошло времени, она не могла сказать. Очнувшись, она увидела, как машина пронеслась под десятимильным знаком.

Оператор и Спидфайер оживленно спорили. Не разбирая их слов, да и не стремясь разобрать их, Цинцы невольно обернулась. В заднее стекло она увидела одинокую фигуру Крокодила. И по тому, как он сидел в седле, по тому, как резко работали его ноги и спокойно качалось тело, она поняла, что Крокодил победил. Победил себя, победил казавшееся непобедимым. Последние мили Цинцы не отрываясь смотрела в заднее стекло, словно боялась — отведи взгляд в сторону хоть на мгновение — видение идущего, как прежде, в полную силу Крокодила исчезнет!

Роже катился легко, будто видел перед собой маяк — белое лицо Цинцы. Было довольно далеко, и лицо могло оказаться мужским, но Роже верил, он хотел верить, что назад смотрит Цинцы. И он тянулся к этому ускользающему лицу. Ему хотелось крикнуть, что он все равно догонит. Но вместо крика лишь упрямо, рискованно прибавлял скорость.

Безумно завыли сирены. По сторонам замелькали теснящиеся дома окраины города. Их стены прикрыли дорогу от ветра. И теперь Роже не шел — он летел над асфальтом. И только сидевшие в машинах сопровождения знали, что стоила ему такая легкость. Тысячам стоявших сплошными стенами людей не приходило и в голову, что лидер, выигрывающий более девяти минут у «поезда», был на грани катастрофы.

Бросив машину в руки Жаки, Крокодил в изнеможении упал на услужливо подставленный шезлонг и, разбросав руки и ноги в стороны, блаженно закрыл глаза.

«Мисс Молоко» безнадежно пыталась вручить Крокодилу стакан молока. Подошедшая Цинцы взяла стакан и залпом осушила его на глазах хохочущих судей. Она присела на корточки рядом с Крокодилом и тихо позвала:

— Роже…

Он не слышал ее голоса. Он почувствовал запах ее духов. Открыл один глаз и лукаво подмигнул.

— Заезжай за мной сразу после душа. Слышишь, Цинцы? Я хочу быть сегодня с тобой. Слышишь?…

Цинцы, улыбаясь, смотрела на него не отрываясь и судорожно кивала головой.

— А Оскару скажи: плевал я на обед у мэра! Хочу быть сегодня с тобой.

— Но ведь это штраф пятьдесят долларов?

— Пусть Оскар заплатит. Величие человека измеряется его добротой. К тому же я сегодня их заработал…

Только через час в номере Цинцы, прижавшись к ней всем телом, Роже поверил наконец, что миновал этот страшный день. Он заплакал, уткнувшись лицом под ухо Цинцы. Ее пальцы блуждали в его волосах, и он думал о том, что, может быть, только сегодня там, на дороге, понял, как дорога ему эта женщина.

Крокодил возвращался домой поздно, пешком, не боясь встречи с Мадлен. Назавтра очень кстати выпадал день отдыха.

Он долго и тщательно брился. Несколько раз его отрывали от бритья, бесцеремонно врываясь в закуток и поздравляя со вчерашней победой.

Выйдя во двор, он увидел Кристину, разговаривавшую с Жаки. Поискал глазами Мадлен. Ее нигде не было.

«Мадлен не поднимешь так рано. Она любит поспать и не хочет лишать себя удовольствия понежиться в постели».

Кристина, заметив Роже, пошла ему навстречу, широко улыбаясь.

— Роже, это потрясающе!… Только и разговоров о Крокодиле. Отец гордится, что пригласил тебя!

— Спасибо, Кристи. Счастье гонщика так переменчиво. Когда кажется, что вот-вот его нашел, выясняется, что уже потерял. Сегодня «потрясающе», а завтра — «из рук вон плохо». Поэтому, радуясь, думаем о горьких минутах. Так сказать, для равновесия.

— Ты не прав, Роже. Вчерашняя победа достойна даже такого славного имени, как Крокодил. Но я не об этом…— Она капризно махнула рукой. — Хочу напомнить, что ждем вас на обед. Я заеду за вами, захватим Мадлен и всю французскую команду. Так хочет отец: лидеры у нас в гостях!

— Положим, пока впереди команда бельгийцев!

— Лишь на пятнадцать секунд. Ерунда!

— Хорошо, я скажу ребятам…

— Они уже знают, — подошел Жаки. — Только Оскар не ночевал дома — для него приглашение будет сюрпризом.-При словах «не ночевал дома» Жаки многозначительно посмотрел на Роже. Тот ухмыльнулся.

— Хорошо, Кристи, сегодня я возьму на себя менеджерские обязанности.

В столовой Крокодила встретило поварское трио. Дамке, сыграв свое знаменитое соло на дуршлаге, поставил перед Роже тарелку с бифштекс-миньоном. Фунтовый кусок мяса золотисто искрился. Дурманяще пах грибной соус. Картофелины, каждая в виде миниатюрного велосипедного колеса, завершали это чудо гастрономического искусства.

— Спасибо, папаша Дамке, — растроганно произнес Роже. — Если бы знал, что меня ждет такой бифштекс, я бы выигрывал каждый день.

— Но-но, Роже! — крикнули из-за соседнего столика. — Нам бы тоже хотелось отведать миньон!

Шутка пришлась по вкусу, и каждый принялся незлобиво острить, понимая, что внимание к Роже сполна оплачено его вчерашним трудом.

После завтрака Крокодил отправился бродить по утреннему городку. Была суббота, и весь город отбыл на уик-энд. С трудом верилось, что вчера на финише его встречала такая толпа. Роже минут двадцать прошагал по горбатой торговой улице, пока не вышел на площадь, снова напомнившую ему о гонке. Он впервые увидел отдыхающий раскрашенный караван автомобилей, увенчанный макетами холодильников, стиральных машин, гигантских пачек сигарет, бутылок молока и банок пива. Автомобили с маркой «Молочная гонка» стояли в каре на площади, словно солдаты перед большим парадом. В центре каре возвышалась полукруглая эстрада.